Московия - Сигизмунд Герберштейн

За обедом государь держался с нами, как было описано выше; и под конец тоже пили за здоровье, как опять-таки говорилось ранее. Наряду с золотым и собольим платьем государь добавил по два сорока собольих мехов, а горностаевых по триста и беличьих по полторы тысячи. В первое посольство он дал мне еще возок, то есть сани с крупной превосходной лошадью рыжей масти, кроме того, большой шкурой белого медведя и еще одним удобным покрывалом — отличным белым войлоком, покрывавшим все сани.

Наконец, он подарил мне много рыбьих балыков: белуги — она очень длинная и без костей; ее едят, не варя; осетра и стерляди — вяленых или копченых без дыма, просто на воздухе без соли, и отпустил меня весьма ласково.

Что же касается остальных церемоний, которые соблюдаются государем при отпуске послов, а равно и того, как принимают послов, пересекших границы его владений, и как обращаются с ними после их отпуска, когда их снова провожают к границе, и как их содержат, то это я подробно объяснил выше при описании отпуска литовских послов, хотя и не так подробно, как приемы в городе Москве.

Дипломатические церемонии

Впрочем, так как цесарь Карл и брат его Фердинанд, эрцгерцог австрийский, послали нас для переговоров о вечном мире или, по крайней мере, о заключении перемирия между государем московским и королем польским, то я считаю нужным присовокупить описание тех церемоний, которые были тогда в употреблении у государя Московии{345} при утверждении перемирия.

Итак, по заключении перемирия с польским королем Сигизмундом и по приведении договора в надлежащий вид, нас позвали во дворец государя. Нас проводили в некий покой, где находились литовские послы, туда являются также и советники государевы, которые вели с нами переговоры о перемирии, и, обратив свою речь к литовцам, произносят следующие слова: «Подлинно, государь и великий господин наш из великого благорасположения к великим государям и по их просьбе желал заключить с королем вашим Сигизмундом вечный мир. Но раз он не может ныне состояться ни на каких условиях, то государь по увещанию тех же государей пожелал заключить перемирие. Для его установления и законного утверждения государь повелел позвать вас сюда и пожелал вашего здесь присутствия». Они держали грамоту, которую государь собирался отправить королю польскому, готовую и скрепленную небольшой вислой печатью красного цвета. На передней стороне этой печати было изображение нагого человека, сидящего на коне без седла и поражающего копьем дракона, лежащего под копытами коня. На задней же стороне был виден двуглавый орел, обе главы которого были в венцах. Кроме того, у них была перемирная грамота, составленная по определенному чину; подобную ей и по такому же точно образцу, только с изменением имен и титулов, король в свою очередь должен был послать государю.

В ней не было совершенно никаких изменений, за исключением следующей клаузулы, присоединенной к концу грамоты: «Мы, Петр Кишка, воевода полоцкий и староста дрогичинский, и Михаил Богуш Богутинович, казначей Великого княжества Литовского и воевода слонимский и каменецкий, послы короля польского и великого князя литовского, свидетельствуем, целовав даже от его имени изображение креста, и обязуемся, что и король наш равным образом подтвердит крестоцелованием эту грамоту; для вящей верности сего дела мы скрепили эту грамоту нашими печатями».

Итак, после того как мы выслушали и видели все это, нас всех вместе зовут к государю. Когда мы вошли к нему, он тотчас велел нам сесть на определенном месте и повел следующую речь: «Иоанн Франциск, граф Леонард, Сигизмунд! Вы убеждали нас от имени папы Климента Седьмого, брата нашего Карла, избранного римского императора и высшего короля, и его брата Фердинанда заключить вечный мир с Сигизмундом, королем польским. Но так как мы никоим образом не могли совершить его на выгодных для обеих сторон условиях, то вы просили, чтобы мы, по крайней мере, установили перемирие. Его-то мы и свершаем и принимаем ныне по нашей любви к вашим государям. Мы желаем, чтобы вы присутствовали при том, как мы в отношении этого перемирия оказываем нашу справедливость королю и утверждаем перемирие, дабы вы могли донести вашим государям, что присутствовали при свершении и законном скреплении перемирия, видели это, и что мы сделали все это из любви к ним». По окончании этой речи он призывает советника Михаила Георгиевича, который занимает должность, приблизительно как при наших князьях гофмейстер, и велит ему снять со стены напротив позолоченный крест, висевший на шелковом шнурке над государем. Советник тотчас же взял чистое полотенце, лежавшее на рукомойном кувшине, поставленном в тазу, достал с великим благоговением крест и держал его высоко в правой руке. Равным образом главный секретарь держал в обеих руках перемирные грамоты, сложенные вместе так, что грамота литовцев, подложенная под другую, выдавалась настолько, чтобы была видна клаузула, содержавшая обязательство литовцев.

Как только Михаил положил на эти грамоты правую руку, в которой он держал крест, государь встал и, обращаясь к литовским послам, в длинной речи принялся излагать, что он не уклонился бы от мира в ответ на особые просьбы и увещания столь великих государей, послы которых, как видят литовцы, присланы к нему с этой именно целью, если бы этот мир мог свершиться на сколько-нибудь выгодных для него условиях; и раз он не может заключить с их королем вечного мира, то в знак расположения к этим великим государям по просьбе послов он этой грамотой — тут он указал пальцем на грамоту — заключил с ним пятилетнее перемирие.

«Сказанное в этой грамоте, — он указал на нее пальцем, — мы будем соблюдать, — добавил он, — пока Богу будет угодно, и будем оказывать нашу справедливость брату нашему королю Сигизмунду, с тем, однако, условием, что и король даст нам точно такую же во всем грамоту, написанную по тому же образцу, и утвердит ее в присутствии наших послов; что он окажет нам свою справедливость, и, наконец, озаботится переслать к нам эту грамоту с нашими послами. В то же время вы также подтвердите клятвой, что ваш король исполнит и соблюдет все это и каждое в отдельности». Потом он, глядя на крест, трижды осеняет себя крестным знамением по их обычаю: тремя пальцами прикасаясь ко лбу, груди, правому