Деррида - Бенуа Петерс

В тот же день Антуан Бурсейе говорит Деррида, что этот вечер тоже принес ему огромную радость, а потом делает предложение:

По правде говоря, при чтении Glas… меня поразил выявляющийся в нем трагизм, который присутствовал, ощущался на протяжении всего вечера в понедельник… Есть моменты, которые относились к «грубому» театру в профессиональном смысле слова, как на репетициях, так и на выступлении… Речь была уже не о тексте философа или о модерне, речь шла о театре. Молчание зала никогда не обманывает.

И вот теперь, дорогой Жак Деррида, я перехожу прямо к цели: нужно, чтобы вы, не медля, попытались написать диалог, не думая о том, будет он театральным или нет, просто вместо двух колонок и особой верстки нужно написать его в форме платоновского (!) диалога, поместив его в определенное время и место, но, повторю, вам не нужно думать о том, будет ли содержание драматическим. Тема, которую вы выберете, обязательно станет для нас огнем, которым нам останется лишь поджечь подмостки. После этого эксперимента с чтением я совершенно искренно уверен, что вы помимо прочего еще и автор какой-то формы театра, пока еще не определенной, красноречивой и в то же время волнующей… Что вы теряете, если попробуете? По отношению к вашим собственным исследованиям это не что иное, как ограничение определенной формой[680].

Идея Бурсейе сильная и верная. Хотя Деррида никогда не занимался этим прежде, в следующие месяцы он попробует разные режимы письма в форме диалога, хотя напрямую они и не предназначены для театра.

Это относится к тексту Pas[681], опубликованному в журнале Gramma в 1976 году, а потом вошедшему в книгу Parages. С немалым энтузиазмом он будет работать над аудиоверсиями двух своих книг – сначала работы «Золы угасшый прах» вместе с Кароль Буке, а потом Circonfession, которую он сам замечательно прочтет целиком[682].

С Glas связана одна важная встреча – с художником Валерио Адами. Поэт Жак Дюпен, отвечающий за издательскую деятельность в галерее Маг, предлагает Деррида объединиться с каким-нибудь художником ради создания шелкографии, сочетающей в себе графику, рисунок и письмо. Он также предлагает обратиться к Адами и знакомит Деррида с его работами. В октябре 1974 года должен состояться обед, на котором они бы познакомились, но до назначенной даты Жак и Маргерит знакомятся с Валерио Адами и его женой Камиллой в другом месте:

В силу любопытного совпадения спустя несколько часов после того, как я полистал его каталоги, мне довелось встретиться с ним у наших общих друзей на улице Драгон, куда мы оба были приглашены на обед. И там я впервые увидел Валерио. Черты его лица, его стиль рисования и просто его стиль – то, как он пишет, прочерчивает буквы, – все это сразу же показалось мне образующим отдельный мир, неразложимую далее конфигурацию… Все это словно бы собралось с первого вечера в единстве действия 24 часов, как сказал бы Улисс[683].

Деррида впервые берется писать о живописном произведении. Но знакомство основывается не только на эстетической привлекательности. Валерио Адами – человек немалой литературной и философской культуры, которого привлекают произведения и авторы, воодушевляющие точно так же и Деррида.

Меня в Адами сразу же соблазнил, позволив мне приблизиться к его живописи, войти в нее, если так можно сказать, тот именно факт, что, хотя он абсолютный рисовальщик и, несмотря ни на что, художник, он собирает в пространстве своей подписи многие искусства, в частности литературу – у него можно найти фразы, тексты, литературных персонажей, семейство писателей, например Джойса или Беньямина[684].

В создании шелкографии, которую они должны сделать вместе, Адами берет инициативу в свои руки, предлагая опереться на только что вышедший Glas, пластичность которого его действительно поразила. Деррида рассказывал об этом так:

Он выбрал отрывок, выделил фразу и попросил меня написать ее на бумаге, а затем подписать карандашом. После этого он принялся за работу. Спустя некоторое время он представил мне рисунок, ставший вскоре огромной картиной, на которой он написал выбранную фразу поверх гигантской рыбы, попавшейся на крючок. Его произведение отвечало, если так можно сказать, тому, что было написано в Glas. Он заверил своей подписью этот отрывок, воспроизведя мое юношеское стихотворение, которое я долго комментирую к книге: «Glu de letanglait de ma mort noyée» («Клей пруда молоко моей утонувшей смерти»)[685].

Деррида и Адами создадут вместе пять сотен шелкографий большого формата. Затем для журнала Derrière le miroir галереи Маг философ напишет текст под названием «+R (в довесок)» (+R (pardessus le marché)). Речь не идет о художественной критике в точном смысле слова: Деррида в этой работе продолжает свои размышления о букве и подписи, черте и рамке, а потом переходит к теме технической воспроизводимости по Вальтеру Беньямину и вопросу рынка искусства. По-прежнему весьма чуткий к контексту, Деррида спрашивает себя, в частности, об эффектах, порожденных его собственным вмешательством: «Что происходит, когда прибавочная стоимость бесконечно умножает саму себя?»[686]

То, что могло бы стать всего лишь кратковременным сотрудничеством, вскоре превратится в настоящую дружбу с Валерио и его женой Камиллой. Начиная с 1975 года семья Деррида будет регулярно гостить летом в большом доме Адами в Ароне, на озере Лаго-Маджоре. Речь идет об огромном замке, частично разрушенном во время войны, богатом рассказами и легендами и немного пугающем детей. Первый и второй этажи стоят совершенно пустые, а на третьем отдельная квартира отводится для друзей, которые съезжаются со всего света – из Мексики, Венесуэлы, Индии, Израиля. По рассказам Валерио Адами, «для всех находилось место в этой несколько обветшавшей, декадентской обители, которая летом переживала вторую молодость. Мы гуляли в большом парке, где росли великолепные деревья. В деревнях по соседству было пять кинотеатров. Каждый вечер мы ходили на новый фильм. Благодаря этой вилле мне удалось сохранить крепкие и глубокие связи с моими друзьями»[687].

Для Деррида эти недели, проведенные с Адами, – в большей степени каникулы, чем время, которое он проводит в Ницце или Расса. Конечно, он встает очень рано и все утро работает. Но в остальное время видно, что он доволен. Ему нравятся как беседы с Валерио, так и дружеские подтрунивания со стороны его супруги. «Я часто его дразнила, – вспоминает Камилла