Кандидат - Роман Корнеев

Несмотря на более чем лёгкую для этих мест одежду, Рэд не чувствовал холода, и дело было не в привычке и не в особых возможностях организма. Его одолевали мысли, от которых он уже очень давно отвык, одолевали, отвлекая от всего, включая холод и ветер. Возвращая к тому, что он так хотел забыть. Сейчас, придерживая коленями Сфинкса — тот всё время норовил оторваться от Эрис — Рэд полной грудью вдыхал напоённый запахами вечерней степи воздух, щурился на закат, и эти неконтролируемые размышления сами собой текли вдаль.

В этой девственной природе, пусть и созданной некогда забывшимся местным человечеством, было нечто, напоминавшее Рэду безвозвратно потерянную родину. Она была юна, проста и свободолюбива, она стремилась вширь и ввысь, как эти вечерние птицы высоко в небе. Она трудилась день и ночь, как эти травы, что шелестели под неумолчный рокот мириадов насекомых, ткущих своими крохотными жизнями отдельный крошечный кусочек мироздания. Здесь во всём присутствовала какая-то глубинная душа. В Элдории было то, что Рэд искал по всей Галактике много лет, что он так поздно ощутил посреди снегов Аракора, и что считал безвозвратно утерянным: это была готовность порождать красоту не руками человека, но уже своими собственными силами. Галактика, как ему нравились эти поля!..

Нравится, нравится… эх, Рэд.

Подобное пристрастие к просторам планет голубого ряда было свойственно романтикам космоса, что готовы поделиться своими реальными или надуманными горестями с любым, кого можно встретить в ста метрах от терминалов космопорта прибытия. Что ж, он подходил под любой пункт этого описания, только никому этого никогда не показывал. Некоторые годами не могли разглядеть в нём этого, затаённого — со времён отшельничества в Системе Штаа он не очень изменился.

Мало кто видел в нём то, что он видел сейчас в этом бескрайнем поле; не спящую силу, не уверенное спокойствие-в-себе, но… что? Знаки былого, которого не вернёшь? Да нет, они попрощались тогда, и на прежнюю тропу его может вернуть только чудо. Слишком далеко Рэд тогда запрятал своё проклятие. О, Галактика, он видит вокруг то, чего нет, но ему всё-таки не отпускает желание попытаться сделать это тем, что оно ещё может быть.

Сфинкс настороженно всхрапнул, сбил седока с гребня волны стремительно разматывающихся мыслей, заставил насторожиться. Степное зверьё? Далековато для точной уверенности в ощущениях, но вряд ли. Рэд успокаивающе похлопал коня по шее, сам принялся оглядываться. Лес уже далеко, а привычка осталась. Всё-таки хорошо, что они оттуда убрались, здешние просторы честнее, здесь не нападёшь из-за угла.

Запах вокруг… не пойми какой, это всё местная живность. Не даёт проходу. На всякий случай Рэд поднял голову к небу и беззвучно издал предостерегающий высокочастотный вопль децибельного уровня. Его почувствуют на многие километры, в том числе все дикие собаки: как на четырёх лапах, так и на двух ногах.

Осторожно тронув Сфинкса, он проследил, как показалась вдалеке едва различимая отсюда фигура одинокого всадника, во весь опор несущегося в их строну. Рэд обругал себя — заставил человека волноваться. Сейчас прискачет, будет спрашивать.

Ладно. Объяснимся. Может, он теперь хоть у костра останется.

Поговорить с опытным товарищем-десантником для Рэда всегда было удовольствием, нет ничего хуже полной нелюдимости, их с Рихардом мнения часто совпадали, он был другом, почти четвёртым членом их манипула.

Даже эта неуловимая усталость в его глазах… пусть на Элдории им встретился несколько иной, неуловимо незнакомый Рихард, это не значило, что произошедшие с ним в последнее время перемены так уж разительно изменили его характер, добрую улыбку и чудовищный опыт контактёра СПК, насчитывающий десятки успешно проведённых операций на несчётном множестве планет «третьего пункта».

Единственным человеком, с которым Рэд мог чувствовать разделённую ответственность за что-нибудь по-настоящему важное, был именно Рихард. Он не помнил ни одного другого, кто был бы способен позволить Рэду эту самую малость — желание поделиться чувством опасности. Джон и Юля были замечательными людьми и настоящими мастерами своего дела, но они были ещё и товарищами, которые привыкли повсюду именно следовать за Рэдом.

Десантник придержал Сфинкса и, осторожно, стараясь не разбудить их спутницу, подозвал к себе Эрис. Та подошла, но как-то боком, гордо косясь. Полностью приручить своенравную лошадь после избаловавшей её Юли было невозможно. Мороки с тобой, ну, стой, где стоишь.

Они встали на вершине огромного пологого холма. Вокруг было разбросано множество каменных глыб, в которых, он чувствовал, прячется от ветра множество мелких животных, но ни единого человека или другого крупного хищника.

Прискакал бесстрастный Рихард, его жеребец нервно пританцовывал и горячился от быстрой скачки.

Рэд спрыгнул на землю, подошёл вплотную и едва слышно сказал:

— Извини, не сдержался, мне не стоило тебя срывать. Пугнул дикую собаку, только потом вспомнил про тебя.

Рихард молча кивнул в сторону их попутчицы, уютно устроившейся спать прямо в седле, мол, буди теперь, нужно лагерь разбивать, так же молча слез с лошади и удалился собирать сушняк.

Мрачноват. Да, мрачноват. Сам Рэд такой же. Но не рассердился же за халатность и лишнюю панику? Не рассердился.

Почему они оба, в отличие от Джона и Юли, так серьёзно относились ко всей этой операции? Каждый раз, когда их взгляды пересекались, в них читалась тревога.

Рихард сам как-то признался, что свобода действий, открытый поиск — вот что его привлекло в этой миссии. Рэд слышал про его недавний разрыв с семьёй и понимал это желание свободы по-своему. В таком случае эта тревога — лишь попытка оправдать свою необходимость здесь, ведь именно заброска на Элдорию могла стать причиной разлада дома. Профессионал боролся с человеком, и, несмотря на все усилия, борьба эта выплёскивалась наружу.

— Зачем ты это сделал?

Ясно. Всё-таки Рихард решился завести этот разговор.

— Ты бы поступил иначе?

— Я? Да.

Если бы Рэд сам был уверен в том, что на самом деле послужило причиной его срыва в Торге. Да, это был срыв, Рэду не нужна была комиссия Планетарного Контроля, чтобы быть в этом уверенным. Себя он знал лучше, чем любая комиссия. По сути, вся его жизнь после гибели Пентарры была посвящена одному — самоедству. Казалось, он сумел по клеточке разобрать каждый свой нерв, каждый миг своих воспоминаний, но каждый раз происходило нечто, ставящее в тупик. И тогда приходилось начинать с начала.

— Рихард, ты умеешь чувствовать планеты?

— Как каждый из нас. Иначе, наверное, не пошёл бы служить к СПК.