Дваждырожденные - Дмитрий Морозов

А нам интересно взглянуть на этих властелинов, — осторожно заметил Митра.

Чужакам здесь опасно, — покачал головой старик, — сейчас не любят у нас чужаков. Хасти-напур теперь стал как военный лагерь, и затеряться в нем иноземцам невозможно… Вам надо измениться, стать как все… Я чего-нибудь придумаю. .. Молодым господам тяжко в заперти без веселого женского смеха… Хе, хе…

Садовник покачал головой, и глаза его затуманились какими-то одному ему доступными воспоминаниями… На этом разговор закончился.

Каково же было мое удивление, когда однажды утром мой друг с торжествующим видом бросил передо мной на циновку шесть пестрых кусков ткани.

— Одежда простых горожан, — заговорщиц ки шепнул Митра, — это обматывается вокруг бе дер, это — вокруг плеч, а этот кусок покороче — на голову.

Улыбаться мы и сами уже перестали. Теперь осталось только потушить блеск в глазах, добавить расхлябанности в походке, и никто не отличит нас от коренных жителей Хастинапура.

Откуда у тебя эти тряпки? — изумленно спросил я. Митра с превосходством пожал плечами:

И всего-то один жалкий медный браслет понадобился, чтобы наш садовник, трепещущий перед Дурьодханой, перевоплотился в изобретательного помощника. Все это куплено в лавке подержанных вещей. Теперь мы сменим одежду и перелезем через заднюю стену сада. Деяния, конечно, недостойные дваждырожденных. Но мы вынуждены подчиниться потоку кармы, который нас неумолимо несет…

Я уже переоделся, и, если ты не кончишь говорить, то уйду в город без тебя.

Эта угроза возымела действие, и мой возбужденный друг поспешил за мною в сад.

Садовник провел нас к задней стене сада, показав среди зарослей одно потайное место, где поваленный ствол дерева превратился в подобие замшелой ступени к свободе. Хитро прищурив глаза, старик разглядывал наши новые одежды и качал головой.

Одеты, как положено. Однако же, что-то в вас нехастинапурское осталось. Вы особенно ни с кем не заговаривайте, не улыбайтесь, не смотрите встречным в глаза. Не принято это.

А на улицах нас не остановят? — спросил Митра. — Разве по городу не ходит стража, чтобы надзирать за порядком?

Садовник покачал головой:

Сейчас охраняют только стены. Кого волнует то, что делается внутри. Богатых охраняет вооруженная стража. А безопасность бедняков… — садовник пожал плечами и смачно выплюнул красную жвачку бетеля. Вытерев губы тыльной стороной ладони, он продолжал, — все кшатрии, кто не на стенах, в трапезных собираются, особенно ночью. Чего им по темным улицам шататься, когда можно у огонька с кувшином вина посидеть? Бывает, что и передерутся между собой. Иногда и простых вайшьев забивают.

Разве Дурьодхана не запрещает поединки между своими воинами? — спросили мы.

Садовник криво усмехнулся, обнажая беззубые десны:

— Да они редко убивают, они больше грабят. Ну, бывает, спьяну кого порешат. Золото они лю бят. Кто его в Хастинапуре не любит? Ну, а если и зарежут пару горожан, так что? Горожан много. Горожане рады, что их в войско служить не берут, так пусть потерпят кшатриев. Они и терпят. Все довольны. Вы поживете у нас и тоже станете до вольны.. . Так что, вечерами не заходите в трапез ные, а так гуляйте. Как же так, молодым красав цам в пустом доме со стариками сидеть. Сам был молодым, понимаю.

И так, получив последнее напутствие, мы с Митрой перемахнули через стену и, легко обманув бдительность стражи, проскользнули в узкую улочку, растворившись в толпе горожан. Нас приняли узкие улочки, ароматная пыльная жара, тучи мух над сточными канавами и вечная густая, напористая толпа горожан. Внешне мы ничем не отличались от хастинапурцев, но, боюсь, чужаков распознать в нас ничего не стоило. Моя попытка уступить дорогу пожилой женщине вызвала настороженно недоверчивый взгляд, к тому же, идущие следом тут же начали толкаться с удвоенной силой. Митре довелось отдавить чью-то босую ногу. От него сначала отшатнулись но когда он не смог воздержаться от извинений, то сразу стали требовать отступного. Пару раз я замечал, как правая рука Митры пыталась непроизвольно нашарить меч, предусмотрительно оставленный дома.

И все-таки, выучка брала свое. Наши глаза почти независимо от волевого усилия отмечали поведение людей, руки перенимали жесты, с языка все легче начинали срываться давно забытые бранные слова. Мы воплощались в Хастинапур. Мы превратились в щепки, отдавшиеся на волю жаркого и жесткого потока, стремящегося по улицам.

Этот поток принес нас к базарной площади, где вольготно и шумно плескало море лжи, жадности и веселья. Посреди яркого и пестрого кипения застыла громада ступенчатого храма. Статуи богов с высоких галерей равнодушно взирали на бурлящую людскую толпу, на блеск золота и алчных глаз. Мы шли вдоль рядов крестьянских телег, на которых огромными связками лежали стебли сахарного тростника, пирамиды кокосовых орехов и сладких плодов манго. Даже нас, повидавших немало земель, удивляло огромное разнообразие плодов, привозимых крестьянами в город. Ананасы, как палицы кшатриев, лежали на циновках, брошенных прямо на уличную пыль. Гроздья бананов — то желтых и сладких, размером не более указательного пальца, то розовых и мясистых, длиною в две ладони, — холмились на возах, запряженных смиренными волами. В огромных корзинах и мешках сияло текучее золото злаков. Для желающих их тут же на месте перетирали в муку каменными ручными мельницами. Здесь же располагались лавки, набитые сокровищами, которые широкой рекой текли в Хастинапур из ближних и дальних царств. Мы приценивались к звонкому оружию и драгоценной чеканной посуде, шуршали пахучими свертками тканей, перебирали искрящиеся драгоценные камни, благовония и целебные бальзамы.

Когда жара стала нестерпимой, а вопли торговцев и горячечная толчея покупателей вымели из нашего сознания остатки спокойствия и любознательности, мы с Митрой направили свои стопы к прохладному сумраку храма. Под его каменными сводами стояли все те же фигуры богов с пустыми отрешенными глазами. Из бронзовых сосудов у их ног неторопливо струились сизые дымки горящих благовоний. Ни звука, ни запаха не долетало сюда с базарной площади. Но в этой тишине мы не слышали шепота богов, не ощущали струй дыхания жизни. Все было объято покоем — мертвым, каменным, холодным. Мы почтили изваяния со всей серьезностью, на которую были способны — как-никак нам предстояло жить в этом городе, и покровительство богов могло оказаться совсем не лишним. Но долго задерживаться здесь не хотелось.

Оставив храм, мы вновь окунулись в кипящий водоворот людской толпы. Если бы за нами и увязались соглядатаи, то они все равно не смогли бы проследить наш путь среди горланящих уличных торговцев, праздных зевак, озабоченных крестьян и вспыльчивых кшатриев. Домой мы вернулись уже в кромешной темноте, разумеется, тем же путем, которым и уходили. Неслышно проскользнули в темную дверь, сбросив сандалии, пересекли коридор, чувствуя, как каменные плиты приятно холодят уставшие за день ноги.

Брахман ждал нас. Мы сели перед простым каменным очагом в небольшой комнатке, которую наставник избрал для себя. В каменной йише стояла статуэтка богини мудрости Сарасвати, освещенная светом масленной лампы. Рядом — простое деревянное ложе под тонкой тканью.

Фигура старика в простом одеянии риши излучала светлый покой и всеприятие. С безмятежным лицом он выслушал наш рассказ об увиденном, грустно улыбнувшись в ответ на сетования по поводу человеческого недоброжелательства, против которого оказались бесполезны доспехи молодых дваждырожденных.

— Этот город не ждет Пандавов, — решительно сообщил Митра наше общее удручающее открытие, — он вообще ничего и никого не ждет. Похоже, пра вы были Арджуна и Бхимасена, не желавшие оста вить Кауравам эти стены, казну, армию. Тринадцать лет Хастинапур жил без Пандавов, и этих лет оказа лось достаточно, чтобы их забыли. Сейчас Хасти напур так же мало похож на город, который я пред ставлял себе по песням чаранов, как эта грязная ули ца — на Высокие поля брахмы. И поздно, безнадеж но поздно наверстывать упущенное.

Брахман успокаивающе поднял руку, прерывая излияния Митры.

— Ты устал и рассудительность дваждырож– денного изменила тебе. Разве так уж отличается Хастинапур от городов панчалов и матсьев? Вез де придворные лезут из кожи вон, чтобы пробить ся поближе к щедрым рукам властелинов. Везде кшатрии защищают тех, кто имеет больше бо гатств и власти. Купцы приносят в жертву ракша– сам наживы быстротечные дни своей жизни. За коны жизни везде одинаковы, и вы должны по стичь их. Как мы сможем добиться приема у Дхри– тараштры или встретиться с патриархами, если не постигнем, какими словами и действиями управ лять их придворными? — после непродолжитель ного молчания он продолжил, — Дворцы Хасти– напура — это не Дварака, пронизанная сиянием брахмы, и не Упаплавья с безискусным бытом пастушеского племени. Хастинапур — древняя столица мира. Здесь люди веками изощряли свои мысли и чувства. Они достигли высот, которые еще предстоит постичь вам. Здесь источник силы Кауравов. Здесь главная угроза будущему всех дваждырожденных. Что это — насмешка богов или первый росток новой эры? Может быть, Ду-рьодхана свершил невозможное: сопряг древнюю мудрость уходящих народов с необузданной силой новой расы? Вы говорите — все плохо, но они живут и им это, похоже, нравится. Вы говорите