Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Фильм привел его в восторг. Выходя из зала, он, якобы, сказал директору кинотеатра: «Это лучший фильм из всех, что я видел. Он даже лучше, чем «Бен Гур»».

Вообще, жизнь в Белом доме при Кеннеди скучной не назовешь.

Представьте себе, что вы въехали в особняк в центре столицы. В нем шестнадцать комнат и три этажа. Впрочем, на два из них вы едва ли заходите до вечера — там бродят экскурсии, стоит дикий гвалт, тинэйджеры сорят фантиками от чупа-чупсов, старыми билетами на бейсбол и норовят приклеить жеваную мятную резинку на древнюю вазу. А их «предки» все озираются — ждут: вдруг появитесь вы… И они кинутся фотографироваться рядом.

Но вы не появляетесь. Может, вас вообще нет дома — вы в детской больнице на Аляске или с визитом в Париже. Или Берлине. А может, — на совещании в Экскоме по поводу очередного международного хулиганства или на брифинге с экспертами по экономике. А то — на встрече с лидерами палат Конгресса, защитниками прав черных или лидерами союза пекарей, что пришли напомнить, какой вы молодец, как они за вас голосовали и как вы им, между прочим, кое-что обещали…

Чтобы все успеть, вы встаете в 7:30, просматриваете газеты, отмечаете ключевые темы, сразу связываетесь с сотрудниками и партнерами, которых они могут касаться, советуетесь, советуете, отдаете распоряжения.

Потом — ванна. С книгой и бритвой (экономим время). Завтрак — в 8:45. То с семьей, то в постели с газетами, один-два раза в неделю — с лидерами Конгресса, советниками и важными людьми. В 9:00-9:30 — вы в офисе. Почта и сводка ЦРУ (3000 слов). После — совещания. На пятнадцать минут, на час, на несколько. Вы цените личное общение, неслужебные контакты и каналы информации. Внимательны к суждениям и идеям. Ваш помощник по национальной безопасности получает копии всех сводок из Госдепа, Пентагона и Лэнгли. Еженедельно все отделы отчитываются (вдобавок к меморандумам и проектам, что шлют ежедневно). Вы просите журналистов и чиновников, вернувшихся из-за рубежа, рассказывать о вояжах. Жену тоже. Если надо — собираете людей в Овальном кабинете вокруг знатного стола, подаренного президенту Ратерфорду Хейзу королевой Викторией. Ваша супруга случайно нашла его на первом этаже и превратила в своего рода имперский символ, весомо оттенивший ваш либерализм. Порой Банди, О’Доннелл, О’Брайен, Сэлинджер, Соренсен садятся за него несколько раз на дню.

За высокими французскими окнами — чудный сад цветов. Внутри — деловой комфорт. Вот только камин не горит. Вы как-то пытались его разжечь и задымили все восточное крыло…

Инстинкт политика говорит: ты обязан обсуждать проблемы с людьми, полагаться на себя одного — значит повысить вероятность ошибки. Но последнее слово всегда за вами.

На работу ездить не надо. До нее пятьдесят ярдов. Капитолий, впрочем, дальше, но ваш путь расчищает полиция. Для дальних визитов есть вертолет. И все равно ваш помощник О’Доннелл не может добиться, чтоб вы придерживались распорядка дня и никуда не опаздывали: к вечеру выбиваетесь из расписания где-то на час. В целом, вы в офисе от сорока пяти до пятидесяти пяти часов в неделю. Уходите в 8–8:30, ужинаете поздно, и порой до полуночи трудитесь дома. В субботу рабочий день короче. В воскресенья вы в офисе от случая к случаю.

Обычно вы находите час, чтоб днем вздремнуть и поплавать в бассейне в обед и вечером. Под легкую музыку вы плещетесь в теплой воде с Дэйвом Пауэрсом[204]. Ряд будущих биографов, ссылаясь на агентов Секретной службы, прошепчут, что к вам заплывают русалки или другие таинственные гостьи, а при приближении Джеки, по сигналу агентов, мгновенно исчезают.

Вы это любите — развеяться. Порой устраиваете служащим праздники. Скажем — дни рождения. Даже придумываете их сценарии. Вы так в себе уверены, что с подчиненными просты и сердечны. Им с вами легко. Но сколько бы ни работал с вами человек и что бы вас ни связывало, он обращается к вам только господин президент и говорит о вас президент.

Скажем: «Господин президент, у вас встреча с госпожой Монро».

Или: президенту нравится фильм Some Like It Hot…

А почему нет? Ведь он не только работает. Захочет — идет в кино. А то и просто обязан развлекаться. Хозяин Белого дома устраивает в год десять вечеринок на 2000 гостей. И множество — на 150. Не говоря уже о парадных обедах.

Впрочем, теперь их дают только для глав государств и самых важных гостей. Огромный стол в форме буквы «Е» заменили круглыми столиками с букетами в серебряных корзинках и серебряными приборами.

Первый прием устроили 29 января. Приглашенным разрешили брать с собой жен и детей. А самим быть не во фраках, а в смокингах, можно сказать, — на босу ногу. Оно и хорошо. Кроме того, у Эйзенхауэров не давали ни закурить, ни выпить, а здесь — пожалуйста. Вот бар, а вот — пепельницы. В каминах огонь, повсюду цветы: в Голубом зале — гвоздики и тюльпаны белые и желтые, в Красном — алые, все — в серебряных ведерках. Утром газеты сообщили миру: «Теперь Белый дом — это дом». Хотя кто-то и пожурил: в Белом доме! в воскресенье!! бар!!!

Зачем? Только зря смутил Джека, что всегда так пекся о своей репутации. Впрочем, Америка отнеслась к нему благосклонно.

Чета обожала приемы, гламур, комфорт и стиль. Им нравилось, чтоб гостям казалось, что они на балу. А для этого нужно было превратить Белый дом во дворец. Но после двух сроков Айка это было сложно. Для него хороший дом означил порядок. Красоту он оставлял плац-параду. При нем, пишет Джон Олсоп, резиденция походила на «апартамент-люкс в провинциальном отеле».

Итак, менять в Америке надо было многое. Включая и убранство Белого дома.

Этим занялась Джеки. Она была на тридцать лет моложе трех своих предшественниц и видела американский дом иначе. Первая леди прошла резиденцию вдоль и поперек, заказала в Библиотеке Конгресса десятки эскизов интерьеров и изучила их. Потом пригласила дизайнеров и художников. А потом увидела Белый дом таким, в каком хотела бы жить.

Немедленно прибыли рабочие и принялись за ремонт. Со стен исчез «кошмарно розовый» цвет. Появились ковры, картины, изящная мебель. Оборудовали новую столовую. Кухню спроектировали при участии шеф-повара Рене Вердона. Комнаты для гостей, прежде походившие на больничные палаты, переделали в изящные детские. У Кэролайн — обои в цветочек, белая кроватка с балдахином и лошадки-качалки. У Джона-младшего — бело-голубая гамма.

Перестроили и спальни. Айк с женой спали в одной комнате, самой большой на этаже — классической американской masters’ bedroom[205]. Ее заняла Джеки. Поставила огромную кровать, а художник, француз Пьер Мари Рулель, расписал двери гардероба эпизодами ее жизни: вот она скачет верхом (фото из журнала Look), вот — поздравляет отца, победившего в скачках…