Джон Кеннеди. Рыжий принц Америки - Дмитрий Петров

Но Джек не принял план штурма. Он напомнил, что воевать предстоит не с Кубой, а речь идет о «глобальной борьбе с советскими коммунистами, в частности — за Берлин». И о том, что уже через год Москве хватит дальних ракет, чтобы угрожать 80 — 100 американским городам. Тейлор ответил: «И мы никогда не сможем совершить вторжение, потому что их пистолет будет приставлен к нашему затылку». «Что ж, — молвил Кеннеди, — нам и не нужно вторгаться на Кубу. После всех заявлений они просто не смогут позволить нам уничтожить их ракеты, убив множество русских, и ничего не сделать в ответ». И был прав.

22 октября Хрущев сказал: «…Они могут напасть, мы ответим. Может вылиться в большую войну». А 28-го: «Если будет… нападение, у нас отдан приказ — нанести ответный удар»[200].

Джек не слышал этих слов. Но читал советские заявления. Знал Хрущева: на удар он ответит ударом. И принял решение: переговоры. Но — не прямые. А в письмах.

Он и Хрущев. Лично. Один на один.

Но сначала он шлет телеграмму семьям военных на базе Гуантанамо с призывом вернуться в США: «.. Кто-то из вас оставляет мужа, кто-то — отца, а гражданские служащие оставляют работу… Я искренне надеюсь, что обстоятельства позволят вам вернуться. Шлю самые теплые приветствия и наилучшие пожелания вам и тем, кого вы покидаете. Джон Кеннеди».

Пока гражданский персонал базы и семьи военных грузились на корабль, оказалось, что более чем двумстам детям на борту памперсов может хватить не более чем на три дня. Запас сразу пополнили. За счет флота.

22 октября он сообщил лидерам Конгресса о ситуации и стремлении избежать вторжения на Кубу, объяснив его нежеланием довести конфликт до столкновения в Берлине, чреватый войной.

Гувер, Трумэн и Эйзенхауэр одобрили его подход.

В шесть вечера госсекретарь Раск вручил послу Добрынину текст обращения Кеннеди к народу, которое он произнесет через час. Посол США в Москве Колер переслал его в Кремль. Незадолго до выступления там началось заседание Президиума ЦК, где впервые за долгий срок возникла полемика между сторонником жесткого курса маршалом Малиновским и прагматиком Микояном. Когда Кеннеди выступил, объявили перерыв: Президиум ЦК знакомился с речью.

Опытные функционеры легко увидели в ней главное — карантин на доставку Кубе вооружений. И отвергли подход Малиновского. В Кремле тоже заседали матерые политики. Хрущев знал: если Штаты атакуют Кубу и уничтожат ракеты до ядерного залпа, то, как пишет Серго Микоян, «был бы нанесен, возможно, непоправимый урон всем антиимпериалистическим силам, могло произойти ключевое изменение соотношения сил между двумя системами». Уже вскоре Анастас Микоян сказал об этом Кастро. Также и Кеннеди, беседуя с президентом Алжира Ахмедом бен Беллой, пояснил: «Вопрос Кубы… уже не является вопросом кубинско-американским, а перерос в международную проблему…».

Каждый знал: идти ва-банк можно. Но страшно.

Хрущев был готов рисковать и блефовать до введения карантина. Но не теперь. Не хотел рисковать и Кеннеди. Он уже сделал свой предельно смелый ход. Все поставил на карту, заявив Америке и миру: «…Для защиты нашей безопасности и безопасности Западного полушария, властью, данной мне конституцией… ввожу строгий карантин на все поставки наступательного военного оборудования на Кубу. Все суда любого вида, направляющиеся на Кубу… перевозящие оружие массового поражения, будут возвращены в порт отправки….».

Джек окружил Кубу кораблями. И он имел на это право. Его дала ему ОАГ.

С 10 утра 23 октября пошел отсчет самого опасного кризиса времен «холодной войны».

В тот день возобновилась его переписка с Хрущевым.

В конце октября в Вашингтоне краса. В багрец одеты парки и леса. Тяжкая влажная жара позади. Эй, промозглая зима, погоди! У нас сейчас индейское лето. Суббота. 27 октября. И все еще крутится эта планета. И, наверно, не зря.

В колоннаде Белого дома двое мужчин. Молчат. Кончен еще один раунд совещания, идущего почти неделю. Ни президент Кеннеди, ни министр обороны Макнамара не знают, доживут ли до утра. Как и миллионы людей на Кубе, в США и СССР.

СССР и США могут вмиг и без счета уничтожить Soviets — советских и Americans — американцев. В том числе президента и министра. Сделать это или нет — чему быть: последней войне или трудному миру, — решает дюжина парней в Вашингтоне и десяток в Москве. И там, и там есть сторонники разных версий. Москве трудно отказаться от размена: вывод ракет с Кубы — за уход США из Берлина. А Вашингтон не может пойти на это. Логика такая:

— Не хотите под боком ракеты — пустите нас на Курфюрстендам.

— Не хотим. Но не пустим.

25 октября на экстренном заседании Совета безопасности ООН американская сторона представила снимки советских ракет на Кубе. Эдлай Стивенсон дал пояснения. В ООН прилетел Микоян. Из Гаваны. Дипломаты, шпионы, братец Бобби начали трудные консультации. Кеннеди и Хрущев слали письма друг другу.

Меж тем над Кубой сбит американский U-2. Что это значит? Советы выбрали силовой вариант? А в это время какой-то пилот-идиот с Аляски залетел на Чукотку. Thanks God, чудом ушел до начала боя. К линии карантина идет красный флот. Танкер «Грозный» ближе всех к 500-мильной черте. Близ берегов США — «красные» подлодки. Их пугают учебными бомбами. Использовать настоящие запретил президент. Напряженность растет. Советы давят. Штаты держатся. Грузят на суда Пятую бригаду морской пехоты. Еще не вечер! Но что он готовит? Что завтра?

А Джон-младший лежит с температурой под сорок. Но главнокомандующий не знает об этом. Он вершит мировую политику.

И вот — 28 октября. Москва. 17.00. Радио. Хрущев обращается к Кеннеди.

«Уважаемый господин президент! Отдано новое распоряжение о демонтаже вооружения, которое Вы называете наступательным, упаковке его и возвращении в Советский Союз. Мы убеждены, что народы всех стран, как и Вы, господин президент, правильно меня поймете. С уважением к Вам, Н. Хрущев»

Письмо вручено посольству США в 17.10 по Москве.

«Уважаемый г-н Председатель! Я приветствую Ваше послание… Джон Ф. Кеннеди». Ответил немедленно.

«Грозный» пошел домой.

Но это — еще через дни. Или — часы. В них напряг спаял цепочку суток.

А сейчас Джон летит в Вашингтон. С чашкой томатного супа в руках. Кто сказал, что спасители мира не любят супа? Ведь и партнер в этом деле, Хрущев, предпочитает кулеш яствам в блестящих судках… И очень даже не глуп он.

Воевать не решился, ракеты увез, но не признал, что они были наступательными. Так и писал: «средство, которое Вы называете наступательным» или «так называемое наступательное оружие». Причем писал не без сарказма: «Мы, коммунисты, вообще против всяких войн между государствами и отстаиваем дело мира с тех пор, как появились на свет» или «Я вижу, г-н Президент, что Вы не лишены чувства беспокойства за судьбы мира… Что вам война даст?»[201]