Черный лебедь. Романы - Рафаэль Сабатини

- Ты ошибаешься. Я говорю правду. Так уж я устроен - возможно, это последнее, что осталось во мне от джентльмена. Я повторяю тебе еще раз: я не повинен в твоем аресте. Капитан может подтвердить, что я прибыл сюда полчаса назад под конвоем его людей, которые задержали меня на дороге. Нет, - добавил он со вздохом, - это не моя рука задержала тебя здесь, это была рука Судьбы. - Затем его голос снова посуровел. - Ты знаешь, с какой целью ты скакал в Лондон? Чтобы передать своего отца в руки его врагов, чтобы доставить его на виселицу.

Кеннет широко раскрыл глаза.

- Мой отец! - сказал он упавшим голосом. - Что вы имеете в виду, сэр? Мой отец умер десять лет назад. Я его едва помню.

Криспин пошевелил губами, но из его рта не донеслось ни звука. С жестом, полным отчаяния, он повернулся к Хогану, который стоял в стороне как молчаливый свидетель.

- Господи, Хоган! - вскричал он. - Как я должен ему объяснить?

Ирландец в ответ на его мольбу повернулся к Кеннету.

- Дело в том, сэр, что от вас скрыли тайну вашего рождения, - прямо заявил он. - Алан Стюарт из Бэйлиночи - не ваш отец.

Кеннет перевел взгляд с одного мужчины на другого.

- Не мой отец? Господи, это розыгрыш?..

Но заметив серьезность выражения их лиц, замолчал. Криспин приблизился к нему и положил ему руки на плечи. Юноша вздрогнул от его прикосновения, и снова по лицу рыцаря пробежала тень боли.

- Ты помнишь, Кеннет, - начал он медленно, почти торжественно, - историю, которую я тебе рассказал в ту памятную ночь в Ворчестере, когда мы сидели в ожидании рассвета и палача?

- Какое это имеет отношение?

- Ты помнишь подробности? Помнишь, я говорил тебе, что когда я потерял сознание от удара меча Джозефа Ашберна, то последние слова, которые я слышал, были приказанием его брату перерезать горло малышу в колыбели? Ты сам был свидетелем, когда прошлой ночью в замке Марлей Джозеф Ашберн сказал мне, что Грегори был настроен более миролюбиво, и ребенок не был убит, что если я подарю ему жизнь, то он вернет мне моего сына. Помнишь?

Кеннет кивнул:

- Да, я помню.

Смутный страх начал закрадываться в его сердце. Не веря своим глазам, он смотрел на печальное лицо рыцаря.

- Это была ловушка, которую Джозеф уготовил мне. Но не все, что он говорил, было неправдой. Ребенок, которого пощадил Грегори, действительно остался жить, и из того, что я узнал за последние полчаса, он был отдан на воспитание Алану Стюарту из Бэйлиночи с той целью, как я полагаю, чтобы женить его на своей дочери и тем самым вдвойне обезопасить себя - если бы к власти пришел король, то они бы находились под защитой юного Марлея, который служил королю.

- Вы хотите сказать, - почти шепотом произнес мальчик с явными нотками ужаса в голосе, - вы хотите сказать, что я ваш... О, Боже! Я не верю в это! - воскликнул он с внезапной страстью. - Я не поверю в это, я не поверю в это! - продолжал повторять он.

- Я сам с трудом поверил этому, - последовал ответ Криспина, в котором тоже угадывалась горькая нотка. - Но у меня есть убедительные доказательства, помимо твоего поразительного сходства со своей матерью, к которому я был слеп все эти месяцы. По крайней мере, были слепы глаза моего тела. Глаза души узнали тебя с самого начала, еще в Перте. Голос крови влек меня к тебе, и хотя я слышал его, я не понимал, что он означает. Прочти это письмо, мой мальчик, - письмо, которое ты должен был передать полковнику Прайду.

Кеннет взял письмо из рук Геллиарда и начал читать. Читал он долго, и двое мужчин терпеливо наблюдали за ним и ждали. Наконец он закончил чтение и, перевернув листок, проверил печать и адрес, как будто сомневался в его подлинности.

Но под влиянием какого-то чувства - голоса крови, к которому взывал Криспин - он почувствовал, как уверенность растет в его душе. Автоматически он подошел к столу и сел. Не произнося ни слова, сжимая в руке листок бумаги, он положил голову на руки и застыл. Внутри него бушевал вулкан страстей, который подогревала его неприязнь к Криспину - человеку которого он ненавидел все время и которого он продолжал ненавидеть еще больше, когда узнал, что это его отец. Казалось, все страдания, которые тот причинил ему за время их знакомства, теперь завершились одним решающим ударом - отцовством.

Он почувствовал на плече руку и услышал голос, который обращался к нему, называя его другим именем:

- Джоселин, мальчик мой, - произнес дрожащий голос, - ты все обдумал и все понял, не правда ли? Я тоже долго думал, и раздумья привели меня к одному заключению: то, о чем написано в письме – правда.

Смутно юноша начал припоминать, что имя Джоселин употреблялось а письме. Он резко поднялся, сбросив утешающую руку с плеча. Его тон был жестким - возможно, он почувствовал, что ему нечего бояться этого человека, и это ощущение придало его слабому духу оттенок храбрости, наглости и пренебрежения.

- Я понял лишь одно, что вам я обязан только несчастьем и страданием. Хитростью вы выманили у меня обещание и заставили подчиниться себе. Обман влечет за собой другой обман. Как после этого я могу верить этой бумаге? Для меня все это кажется невероятным, но даже если бы все это и было правдой, что с того? Что с того? - Он повысил голос.

Изумление и удрученность отразились в глазах Геллиарда.

Хоган почувствовал острое желание вышвырнуть мастера Кеннета, или мастера Джоселина, на улицу.

После вопроса юноши воцарилась тишина, Криспину показалось, что он ослышался. Наконец он протянул вперед руки почти с мольбой, он, который в течение всех своих тридцати восьми лет, несмотря на все свои несчастья, ни разу никого ни о чем не просил.

- Джоселин! - воскликнул он с такой болью в голосе, что его крик был способен растопить даже стальное сердце. - Не будь таким жестоким. Неужели ты забыл историю моей несчастной жизни, которую я поведал тебе той ночью в Ворчестере? Неужели ты не в силах понять, как страдания могут уничтожить все достойное, что есть в человеке? Как он может находить утешение в пьяном беспамятстве? Как жажда мести может быть единственной нитью, удерживающей его от самоубийства? Неужели ты не можешь представить себе такую судьбу и простить такого человека? - С надеждой он взглянул в лицо юноши, но оно оставалось холодным и неподвижным. - Я понимаю, - продолжал он убитым голосом, - что я не тот человек, которого любой юноша с радостью назвал бы отцом. Но зная мою жизнь, Джоселин, твое сердце должно смягчиться. В моей жизни не было ничего такого, ради чего я бы хотел жить, ничего, что могло бы удержать меня от деградации на дороге зла. Но с сегодняшнего дня, Джоселин, в моей жизни появилась новая цель. Ради тебя, Джоселин, я сделаю все, что в моих силах, чтобы вновь стать таким, каким я когда-то был, и ты бы смог гордиться своим отцом.