Второе пророчество - Татьяна Устименко

— Бред какой-то! — убежденно заявила я, возвращая бумаги высокомерно ухмыляющемуся немцу. — Не верю ни единой запятой в этой провокационной бредятине. Рейн не мог совершить ничего подобного.

— Глупышка моя! — насмешливо проворковал Вадим, наслаждаясь моим беспокойством. — Ты же никогда не умела разбираться в мужчинах! Вспомни нас с тобой…

Я одарила его донельзя хмурым взглядом, ничем не сумев опровергнуть столь здравого довода. Приходилось согласиться с фактами, говорившими сами за себя, — я не знала подлинного Вадима, я не знала настоящего Рейна! Но интуиция подсказывала — мое сердце не ошибается: Вадим является настоящим злом в наиболее смертоносном и концентрированном виде, тогда как Рейн… Я печально хмыкнула, одновременно и споря и соглашаясь со своим подсознанием, кричавшим: ты ведь все равно будешь пытаться оправдать Рейна при любом раскладе улик, хоть убивай он кого-нибудь у тебя на глазах… Вот такая проблема!

Я сидела на перилах и задумчиво болтала ногами. Ветер завывал голодным волком, а две злобные твари — нацист и оборотень — стояли возле меня, терпеливо ожидая, какое же все-таки решение я приму.

— М-да-а-а, — язвительно протянул штурмбаннфюрер, постукивая по папке с бумагами рукоятью стека, — кажется, мы имеем неплохие шансы заночевать сегодня не в своих теплых постелях, а здесь — на холоде и в сырости. Поймите меня правильно, фрау Евангелина, ведь я желаю вам добра. Вы ничего не добьетесь, если продолжите бессмысленно тянуть время. Выбирайте скорее — я или… — тут он отвесил насмешливый поклон в сторону моего мужа, — неотразимый сердцеед герр Логан…

Я продолжала молчать.

— Любите же вы доставать людей! — в сердцах воскликнул немец.

— Если бы я любила «доставать людей», то работала бы акушеркой! — склочно огрызнулась я. — Убирайтесь домой, к своей белобрысой верзиле Марче, потому что я никогда не встану на вашу сторону!

Герр Крюгер злобно сжал кулаки, едва удерживаясь от того, чтобы не задать мне хорошую взбучку.

Вадим удовлетворенно рассмеялся:

— Правильно, любимая! Я в тебя верил. Пойдем же скорее со мной и займемся любовью!

— И не на-дей-ся! — по слогам процедила я. — Я тебя уже не люблю! — Видит бог, я и сама не знала, чего в моих словах наберется больше — правды или вранья.

— Это неважно, — улыбка мужа стала еще лучезарнее, — я не обращаю внимания на подобные мелочи. Гарантирую — вскоре ты полюбишь меня снова, еще сильнее, чем прежде!

— Мелочи, говоришь… — прошипела я, — не обращаешь внимания, говоришь… А помнишь, как ты пытался заснуть в комнате, где жужжал один-единственный комарик?

Герр Крюгер издевательски заржал во все горло.

Красивое лицо Вадима перекосилось от гнева.

— Ева! — предостерегающе прикрикнул он. — Предупреждаю — лучше не зли меня, не доводи меня до беды!

— А мне наплевать, — устало откликнулась я. — Пойми, ты мне безразличен, и никуда я с тобой не пойду. Делай что хочешь! — Я отлично знала, насколько ограничивает любые действия эта понукающая, якобы все разрешающая фраза. — Я тебе не достанусь!

— Ах так, — неожиданно взревел Вадим, — тогда не доставайся ты никому! — Он коротким прыжком преодолел разделяющее нас расстояние, выхватил из кармана своего модного пальто длинный обнаженный стилет и вонзил его в мою грудь, попав точно в левую половину, на полторы ладони ниже ключицы. — Умри, дрянь!

— Нет, — панически заверещал герр Крюгер, — только не в сердце, умоляю вас! Чаладанью нельзя убивать…

Я еще успела восхититься безбрежностью ночного неба, простирающегося у нас над головами и почему-то пьяно качающегося вблизи от моих глаз, тоненько вскрикнула от страшной боли, разливающейся по телу, и, грузно опрокинувшись назад, рухнула вниз — в холодную речную воду…

В окутывающую меня тишину ворвалась какофония посторонних надоедливых звуков: свист, треск, шум. Я недовольно поелозила затылком по чему-то мягкому, приятному и рывком распахнула глаза…

Дорогой натяжной потолок нежно-кремового цвета… Ниже него начинаются отделанные светло-розовым кафелем стены. Я лежу на высокой кровати из никелированной стали с кучей поднимающихся, откидывающихся деталей и с прочими непонятными прибамбасами. Удобная ортопедическая подушка, с которой свисают пряди моих распущенных волос… Методично капает лекарство в фильтре капельницы, присоединенной к моей правой руке. Чуть слышно гудит мотор кардиоприбора, вырисовывая на мониторе ломаную синюю линию, фальшиво посвистывает помпа, нагнетая чистый воздух, бережно вентилирующий мои легкие. Издалека доносится приглушенный гул множества человеческих голосов. Пахнет валерьянкой, ромашкой и каким-то синтетическим антисептиком. Как говорится — современная медицина не лечит, а лишь продлевает возможность вести неправильный образ жизни. Например, выходить замуж за оборотня, спать с убийцей, падать с моста и т. д. На этой оптимистичной нотке мне становится понятно — я нахожусь в больнице.

Поворачиваю голову и удивленно хлопаю ресницами, а губы сами собой расплываются в широкой счастливой улыбке, потому что на подоконнике моей палаты сидит Рейн, небрежно развалившись и поставив на батарею отопления правую, согнутую в колене ногу, обутую в белый сапог. Холодные, как снежинки, глаза Изгоя внимательно следят за мной, к вискам бегут две ироничные морщинки. Любимое, такое родное лицо внешне не выражает ничего, но я чувствую, что под наносной маской ледяного спокойствия бушует целая гамма противоречивых чувств. И когда я научусь его понимать?

— Привет! — хрипло говорю я пересохшим от жажды горлом. — Нашлась моя пропажа…

— А я и не думал теряться! — не меняя позы, возражает он. — Кстати, это очень удобно — временно удалиться за кулисы и со стороны наблюдать за твоими героическими подвигами. Ну и подстраховать тебя, конечно, на всякий случай…

— Так уж прямо и за героическими! — с наигранным возмущением ворчу я, стараясь не показывать, какое неизмеримое удовольствие доставляет мне осознание факта, что все это время он незаметно находился рядом и заботился о моей безопасности.

— Не прибедняйся! — тихонько смеется Изгой, шутливо грозя мне пальцем. — Ты много чего успела натворить: добыла важные документы, познакомилась с Кружевницами и Наставником, довела до белого каления Крюгера и Логана, умерла…

— Умерла? — спохватываюсь я, выдергивая из руки иголку капельницы и тревожно шаря у себя по груди. — Правда, что ли?

— Угу, — ультимативно фыркает он. — Забавная аксиома: те люди, которым хорошо, — хотят жить, а те, кому плохо, — не торопятся умирать…

«Точно он это подметил, — мысленно соглашаюсь я. — Я жутко запуталась в своей жизни, так что куда уж хуже-то?» А вслух выдвигаю сомнительную идею:

— Он меня, типа того, убил?

Рейн кивает, делая убедительно-дурашливое лицо, поэтому мое недоверие только возрастает… Я откидываю одеяло и обнаруживаю, что одета в веселенькую розовую пижамку — байковую, с детским, инфантильным рисунком в виде цветочков и мышек. Рейн заинтересованно вытягивает шею, весело, округлившимися глазами, рассматривает мое нелепое одеяние и заразительно смеется.

— Это тебя по приказу влюбленного муженька так гламурно обрядили, не иначе, — уверенно констатирует он с явственными нотками ревности. — Шик, блеск, красота от ушей и до хвоста!

Насмеявшись вволю, я расстегиваю ворот «розового кошмара» и вижу приклеенную лейкопластырем повязку, наложенную на мою грудь чуть выше левой молочной железы. Повязка запятнана кровью. Я отдираю бинт и ощупываю небольшой шрамчик, оставшийся от нанесенной мне раны…

— А чего ты ожидала там найти? — иронично приподнимает брови Рейн, предугадывая мой невысказанный вопрос. — Ну в натуре, фильм ужасов «Иногда они возвращаются», причем — уже вторая серия!

Я облегченно пожимаю плечами и только сейчас обращаю внимание на придвинутый к кровати столик, уставленный стаканами и тарелками с вином, апельсиновым соком, бутербродами и шоколадными конфетами. Желудок тут же издает громкое требовательное урчание, хамски напоминая о терзающем меня голоде. Одной рукой я хватаю шоколадку, второй — сэндвич с копченой колбасой, и, невоспитанно чавкая, лопаю все подряд под одобрительным взглядом Рейна. Еще по воскрешению в морге я запомнила, как много энергии требуется для восстановления всех функций организма и регенерации плоти. Отсюда и мой зверский аппетит…

— Я никогда не сомневался в блестящих умственных способностях Логана, — доверительно сообщает Изгой, — но устроить такое… — Он восхищенно прищелкивает языком. — Немец не знал о редчайшей физиологической особенности рода Корвинов, передающейся по наследству: у вас сердце расположено не слева, как у всех обычных людей и лугару, а справа. Цветение золотых роз, конечно, красиво, но семейная черта — куда как надежнее в определении избранности! Поэтому Логан ничуть не рисковал твоей жизнью, разыгрывая на мосту сей замечательный спектакль. Он убедил немца в твоей гибели, ведь для лугару прямой удар в сердце — смертелен. На некоторое время швабы поверят в твою трагическую кончину и будут оплакивать потерю столь ценного объекта. Но потом они, конечно, докопаются до истины…