Русская весна - Норман Спинрад

– Это ты – Бобби Рид? – спросила очередная девушка, опуская чек в его шляпу. Девушка как девушка – среднего роста, каштановые волосы, короткая стрижка, но что-то было в ее лице, что-то притягательное…

– Единственный и неповторимый, – поклонился Бобби.

– Парень из Франции?

– Bien s?r [66], – не без кокетства сказал Бобби.

– Ну-ну, не зарывайся! – Она сверкнула зелеными глазами. – Я хочу помочь вашей кампании, но не надейся, что пополню список твоих любовниц!

– Если, по-твоему, я записной бабник, на что мне нужна ты? – разозлился в свою очередь Бобби.

Она внезапно изменила тон, лукаво улыбнулась.

– Где же твоя галльская изысканность? Знаешь, кем тебя считают?

– Ну?

– Ты думаешь, ты можешь переспать с половиной девушек Беркли, а другая половина не будет знать о твоих манерах и размерах? До миллиметра?

Бобби побагровел.

– Ладно, как тебя зовут?

– Сара Коннер.

– Послушай, Сара Коннер, если ты серьезно хочешь помогать нам, тебе стоит научиться приличным манерам. Многого мы не требуем, но все-таки с незнакомыми людьми…

Сара словно переключилась снова.

– Извини, ладно? – сказала она с подкупающей искренностью. – Я просто хотела посмотреть, как ты будешь реагировать. Видно, я перестаралась, мне часто говорят, что я меры не знаю…

– Во что могу поверить…

– Но я действительно хочу помочь кампании Вольфовица. Ты уж, пожалуйста, улыбнись и не держи на меня зла, ладно?

– Тогда начнем сначала, – предложил Бобби. – Пошли наверх…

– К тебе в комнату?

Бобби закатил глаза.

– В комнату Ната! – застонал он. – Мне надо это выгрузить! – Он поднес к ее лицу шляпу, наполненную деньгами.

Сара рассмеялась. На этот раз и Бобби заставил себя рассмеяться.

На кровати Вольфовица была куча денег; Бобби высыпал содержимое шляпы туда же.

– Ого! Солидный фундамент для дела! – сказала Сара.

– Не так уж здесь много, как кажется, – вздохнул Бобби. – Бумажек много, да все мелкие. Нат – мой друг, но… Ты действительно думаешь, что он выиграет?

– Нет. И что?

– А это что? – Он показал на кровать.

– Думаешь, он украдет деньги?!

– Конечно нет. Истратит все до последнего цента, вложит еще и свои, и выигранные в покер, но…

– Что "но"?

– А то, что ничего не выйдет. И он знает, что не победит. Мы морочим людям голову!

– Вовсе нет! – Сара села на кровать рядом с ним. – Все не так, никто никого не дурачит. Я понимаю, что Вольфовиц не победит на выборах, и большинство людей, чьи деньги лежат в этой куче, понимают тоже, но вопрос не в победе…

– Только, пожалуйста, не уверяй меня, что в игре важна не победа, а участие!

Сара ответила очень серьезно:

– Важно изменить саму игру. Выборы в этой стране потеряли всякий смысл. Демократы говорят одно, республиканцы – чуть-чуть другое, а суть-то одна! К серьезным вещам они одинаково равнодушны, а страна катится в пропасть, и даже те, кто это видит, ничего не предпринимают, потому что система так и задумана, чтобы ничего нельзя было изменить…

Зеленые глаза девушки искрились яростью. Бобби был ошеломлен и очарован.

– Да-да! Твой Вольфовиц говорит о запретных вещах. Его обзовут коммунистом и предателем-европешкой, и он проиграет выборы. Но, всячески его оскорбляя, они будут вынуждены спорить о том, что он предлагает. Так вот, люди, по крайней мере, услышат правду о том, что творится в Заливе. Что с того, что Вольфовиц проиграет? Знаешь, что самое главное в говорящей собаке?

Бобби удивленно поднял брови.

– Не то, о чем она говорит, а сам факт, что она может разговаривать!

Бобби рассмеялся и придвинулся к ней – она сделала вид, что не заметила.

– Пришло время лихих поступков! – говорила она. – Мой прадед был террористом в Ирландии, а бабка – в числе тех, кто случайно уцелел, когда полиция открыла огонь по студентам. Я пошла в них, и я говорю: надо что-то делать! Побеждать или проигрывать, но не протирать штаны в разговорах. Вот почему я хочу работать на Вольфовица! Люди хотят действия ! Ты понимаешь это, Бобби Рид? Разве тебе этого никогда не хотелось?

Бобби вспомнил свои мальчишеские мечты об Америке. Вспомнил, как долго сюда стремился и как отстаивал свое решение остаться здесь. Вспомнил беспорядки у посольства в Париже и шествие с перевернутым флагом на Телеграф-авеню. Он остался в Америке, чтобы быть настоящим американцем, но что он сделал стоящего с тех пор? Что, кроме нытья и жалоб? Там, за флагом, шли настоящие американцы, они заставили его гордиться ими. И Америкой. Девушка рядом с ним – такая же, одна из них.

– Да, – ответил он, – хотелось. Спасибо, что напомнила.

Сара Коннер мягко улыбнулась. Бобби ужасно хотелось схватить ее в объятия тут же, но он удержался.

– Можно когда-нибудь позвонить тебе? – спросил он.

Сара Коннер хитро на него посмотрела.

– Как только для меня здесь найдется настоящая работа, – ответила она.

– А ты крепкий орешек! – улыбнулся Бобби. Он, можно сказать, непроизвольно поднес ее руку к губам и поцеловал. Сара отдернула руку, словно обожглась.

– Это еще что?

– Мне показалось, пришло время решительных поступков. – Бобби смотрел на нее и улыбался. Несколько секунд она сохраняла каменное выражение лица, но не выдержала и наградила его радостной улыбкой.

С этого все началось.

Донна Дарлингтон: Не боитесь ли вы, что своим так называемым жестом отчаяния вы поможете переизбранию Дуэйна Майкельсона за счет потери голосов Кармело?

Натан Вольфовиц: Вы в самом деле полагаете, что я наберу так много голосов?

Донна Дарлингтон: А вы так не думаете?

Натан Вольфовиц: Я не знаю, и мне это безразлично.

Донна Дарлингтон: Тогда зачем эти выборы? Хотите увидеть себя по телевизору?

Натан Вольфовиц: Угадали, Донна. Мы на экране, не так ли?

Донна Дарлингтон: Бессмысленная самореклама!

Натан Вольфовиц: Совсем не бессмысленная. Бессмысленно то, что говорят мои пустоголовые противники.

Донна Дарлингтон: А вы-то что говорите? Что решить наши американские проблемы можно, вступив в Объединенную Европу?

Натан Вольфовиц: Кто-нибудь предложил лучшую идею? Во всяком случае, не эти чурбаны, мои соперники.

Донна Дарлингтон: Но европейцы нас ненавидят! Мы должны им миллиарды долларов!