Русская весна - Норман Спинрад

– А сексуальные отношения? Все-таки два с половиной года! Я всегда удивлялась…

– Этот вопрос, – очень спокойно ответил Николай, – мы пока не решили. Смешанные экипажи работают плохо. Лучший вариант – четыре семейные пары, но такую восьмерку нужной квалификации подобрать почти невозможно. Если кто-то – с женщиной, а кто-то – нет, то сами понимаете… Так что сейчас возвращаемся к чисто мужским экипажам.

– И как же вы живете эти два с половиной года?

– Страдаем и мастурбируем…

– Это ужасно!

– Моряки и путешественники жили так сто и тысячу лет назад. Зато Марс!.. Знаете, когда Земля превращается в одну из бесчисленных светящихся точек, вас охватывает ужас перед безжизненной пустотой, по-настоящему бесконечной. А потом приходит непередаваемое ощущение, экстаз Вселенной, через Великую Пустоту которой мы, мельчайшие ее создания, плывем к своей цели… А потом начинает увеличиваться Марс, и я испытываю невероятное облегчение оттого, что вижу планету, пусть другую…

Франя неуверенно протянула руку, но не рискнула обнять его.

– Другой мир! – продолжал Николай. – Пусть дышать там без скафандра нельзя, но марсианским летом, в полдень, в легком скафандре бывают моменты, когда чувствуешь тепло далекого Солнца и ветер, а ты стоишь на чужом песке, где когда-то, может быть, бежала вода и была жизнь… И тогда ощущаешь сердцем, душой, всей своей сутью, что ты действительно находишься в другом мире…

Космонавт замолчал. Повернулся к девушке и весело, по-мальчишески улыбнулся.

– Вот видите, как я разошелся, – сказал он с легким смущением. – У нас появилась своя, марсианская мистика, несмотря на диалектический материализм. Я думаю, мы по сердцу – славянские романтики…

Франя не смогла удержаться: обняла его за шею и поцеловала.

– Чего это вы? – опешил Смирнов.

Франя засмущалась и потупилась.

– Я… я никогда раньше не встречала настоящих героев.

– Не смешите меня!

Франя глядела в его голубые глаза. Перед ней был человек, изведавший непостижимое. Переживший одиночество и тоску во имя великого дела. Готовый снова идти на все это. И еще она видела перед собой юношу, трогательно смутившегося от зовущего взгляда молодой женщины.

– Это правда, Николай Михайлович, – смущенно сказала она. – И если вы сами этого не видите, то вы тем более герой – в лучшем смысле слова.

– Да ну, ерунда! – потупился он. – Просто человек, которому повезло. Ну, был в неординарных условиях…

– Так вот, – Франя набралась смелости, – если вы упорно не признаете, что вы герой, а теперь опять будете терпеть одиночество два с половиной года, я хочу, чтобы вам было что вспомнить. Подарок женщины!

Полковник Николай Михайлович Смирнов густо покраснел.

– Господи! – пробормотал он. – Все вы, обезьяны, про одно и то же…

– Может, и одно! – рассмеялась Франя. – Но Герой Советского Союза и покоритель космических пространств не может мне отказать. Это было бы… невежливо! Заденет честь корпуса космонавтов…

Он заметно нервничал, когда Франя потащила его по коридорам к большому шлюзу, чувствуя, что все сейчас глазеют на них. Так оно безусловно и было. И уж совсем застеснялся полковник, когда понял, что эта славная Франя тащит его в автономный аппарат "Осьминог".

…Так же, как Саша Горохов несколько месяцев назад, Франя вывела "Осьминога" из шлюза и развернула его – теперь кабинa смотрела в звездное небо, в космос. Она оглянулась на Смирнова. Марсианский космонавт не производил впечатления человека, готового проявить инициативу… Что ж, – подумала Франя, – во всяком случае, не скромность и не застенчивость позволили мне зайти так далеко.

Она расстегнула застежки на своем комбинезоне, вывернулась из него и, проплыв через всю кабину, прислонилась к стеклу. Кто же, – подумала она, – сумеет устоять, когда перед ним обнаженная женщина на фоне черного звездного неба?

– У нас много времени, Николай, – мягко сказала она, обнимая его и нежно целуя.

…Это было невозможное ощущение, самое невозможное из всего, что она испытала. Николай был мастером парения в невесомости. Они парили, не опираясь ни на что, только друг на друга; их движения были медленными, иногда – резкими; они двигались в едином ритме, и так продолжалось долго, очень долго.

Потом они плавали, не разжимая объятий, и наконец Франя спросила:

– Где ты научился… этому?

Николай взглянул в ее лицо, сияя благодарной, мальчишеской улыбкой, и ответил:

– Здесь. С тобой.

Он отпустил ее, они взялись за руки – живые существа, из плоти и крови, – и смотрели в ледяную и великую бесконечность космоса.

Карсон предлагает ограничения на выезд

Сенатор-республиканец Гарри Карсон (Техас) представил законопроект, позволяющий Центральному агентству безопасности отказывать гражданам в выездных визах, исходя из национальных интересов. Согласно законопроекту, ЦАБ сможет не доказывать, что затронута "национальная безопасность", как требует действующий закон.

– Да, изменение одного слова может показаться бюрократическим крючкотворством, – признал Карсон, – но в прежнем толковании закона все сомнения разрешались в пользу предающих родину крыс. Мы должны развязать руки ЦАБ и предоставить ему широкие полномочия.

– Ты принимаешь наши отношения всерьез, Бобби? – спросила Сара Коннер однажды ночью.

– Конечно, – ответил Бобби не подумав.

– Тогда нам нужна своя квартира, – с обычной твердостью заявила Сара. – Мне такая жизнь надоела. А тебе?

Бобби задумался. Приближался конец весеннего семестра. Вот уже пять месяцев, как они жили в его комнатке в Малой Москве, где негде было повернуться. Два компьютера, самодельные полки от пола до потолка, забитые книгами, дисками, бельем, Бог знает чем. Туалет, конечно, один. На кровати каждый день накапливалась куча всякой ерунды, так что, ложась спать, ее приходилось сваливать на пол.

Но квартира ? Это серьезный шаг! И кроме того…

– А как будем платить? – спросил он.

– Я нашла подходящее место, – ответила Сара. – Квартирка небольшая, одна спальня. Мы выкрутимся.

То, что Сара, решив, что так нужно, пошла и выбрала квартиру, Бобби не удивило. Он давно понял ее характер. И подозревал, что с ним она действовала так же: захотела, пошла и выбрала – в духе Макиавелли, но суть-то одна.