Русская весна - Норман Спинрад

И вот она здесь – космическая обезьяна в космограде "Сагдеев". Если жизнь в космосе оказалась вовсе не таким великим приключением, как она себе это рисовала, то работа здесь не требовала физического напряжения или умственного сосредоточения. Впервые в ее жизни наступил период, когда ничто не мешало расслабиться. К рефлексии она не привыкла, для самоанализа у нее никогда не было времени, и только здесь появилась возможность все спокойно обдумать. Секс не занимал много времени. На него даже у самых приверженных этому делу обезьян не уходило более двух часов в сутки. И Франя, сменив около двадцати парней-обезьян, научившись заниматься любовью, плавая по комнате, и расслабляться до такой степени, что ее не смущало и не возбуждало присутствие зрителей, перепробовав все и осознав, что секс перестал быть убежищем от скуки в космограде, – стала все чаще и чаще погружаться в свои мысли. Она часами плавала в смотровой рубке, разглядывая Землю и звезды, при этом мысли ее текли так же свободно и невесомо.

Вроде бы все получилось так, как Франя и мечтала, – она в космосе и может сколько угодно любоваться звездными картинами. Она любила разглядывать Землю – огромную, светящуюся, с зелеными лесами и саваннами, голубыми океанами, изменчивым рисунком облаков; казалось, Земля – единственное живое существо в холодной черной бесконечности. Облетая ее по орбите, Франя видела далекие огни земных городов.

Иногда ей было приятней смотреть на звезды, представляя каждую из них потенциальным носителем жизни, еще одним Солнцем, еще одной звездой Барнарда. Очаги цивилизаций, столь же богатых и сложных, как та, что была сейчас у нее за спиной. Воображала орбитальные станции инопланетян, похожих на нее живых существ, вглядывающихся в неведомые конфигурации тех же самых звезд, видящих и далекую Землю, и ее, думающую обо всем этом.

Эти мечты вырвали Франю из гравитационной ямы, она их разделяла с отцом; лучшие представители человечества стремились к тому же – пересечь чудовищные пространства, встретить там, среди звезд, собратьев по разуму.

Но чем больше она вглядывалась в далекие звезды, тем больше понимала, что все это дело будущего, до которого у нее нет шансов дожить. Она даже не успеет дождаться ответа от "барнардов", – если они когда-нибудь ответят. Человеческая техника столь ничтожна перед немыслимыми расстояниями, что остается лишь одно: как можно лучше сыграть свою маленькую роль на ранних этапах великого Приключения – и уйти.

На веку Франи людям не придется ступить на поверхность чужой обитаемой планеты, вдохнуть незнакомый, опьяняющий воздух иной атмосферы, увидеть диковинный животный мир, встретить граждан далеких систем. Луна мертва. Меркурий и Венера ядовиты. Если в облаках Юпитера или раскаленных океанах Урана и есть жизнь, то ее нельзя понюхать, к ней нельзя прикоснуться.

В лучшем случае она, быть может, доживет до полетов на Титан и там, в неуклюжем скафандре, посмотрит сквозь толстое стекло гермошлема на каких-нибудь козявок.

Горько становилось при мысли о Марсе. Когда планета была влажной и молодой, там существовала жизнь, и это, так же, как и открытие цивилизации на звезде Барнарда, доказывало, что жизнь на Земле не результат неповторимого совпадения случайных факторов. Но на Марсе все кончилось, и в Солнечной системе Земля была одинока. Значит, в жизни Франи все будет так, как здесь, в "Сагдееве": тесные темные коридоры космограда, бесконечная скука ожидания. Хрупкие пузырьки жизни, плывущие в мертвых просторах, подводные лодки в океане космоса…

Франя пыталась поделиться своими мыслями с товарищами-обезьянами, но встречала лишь изумленные взгляды и насмешки. Иногда ей предлагали выпить и заняться сексом. Этикет космических обезьян не допускал таких настроений, во всяком случае, ими не делились с другими, и Франя бросила эти попытки, все больше и больше замыкаясь в себе, оставаясь наедине со своими мыслями и сомнениями. Всю жизнь она мечтала попасть в космос, по сейчас для нее лишний раз подтвердилась старая поговорка: "От себя не уйдешь"; на орбите она нашла лишь тупой труд, скуку, бессмысленный секс – и не было видно конца выпавшему ей сроку.

Все чаще и чаще, глядя на Землю, Франя мечтала оказаться там, внизу. В сумасшедшей Москве, которую она так толком и не узнала, было интереснее, чем в этой закупоренной консервной банке. Звезды были холодными, мертвыми и недоступными, а Земля – огромной, живой и мучительно-желанной. Там, внизу, сама планета была целой галактикой, скоплением звезд во тьме, и каждая звезда была городом: Пекин, Токио, Джакарта, Рио – сотни, тысячи мест, которых Франя никогда в жизни не видела, дразнящие соблазны жизни, неиспытанные возможности, острые приключения.

Там, в этом живом мире, можно увидеть и испытать больше, чем способна вместить жизнь. Как можно, когда есть такое, убить отпущенное тебе время на зловонные подводные лодки в космосе?

Отсюда, с высоты, Франя по-новому увидела Землю. Она искала новый мир чудес и приключений, а он оказался там, где и был всегда, и сейчас сиял ей из темноты космической ночи. Пришло время, и Франя поняла, что мучительно хочет на Землю, в новый, открывшийся для нее отсюда мир. И она начала считать дни, недели и месяцы.

Кармело против Майкельсона

Член законодательного собрания Альберт Кармело (округ Беркли) заявил сегодня, что будет претендовать на место в конгрессе, занимаемое республиканцем Майкельсоном. "Беркли имеет давние демократические традиции, – заявил Кармело, – и если на этот раз президент не будет поддерживать моего оппонента, у меня есть все шансы на победу".

XVIII

В разгар партии в покер Нат Вольфовиц вдруг заявил, что хочет баллотироваться в конгресс. Перед этим он сорвал банк, имея на руках десятки и шестерки – больше ничего.

– Ты спятил, Нат, – сказал Бобби, теперь уже студент университета Беркли. – Тебя будет поддерживать Телеграф-авеню, что ли?

– А вот я сблефовал с одними вшивыми шестерками и выиграл!

– Это не совсем одно и то же!

– Разве?

– Нат, ты шутишь! – вмешалась Марла Вашингтон.

Кроме нее и Бобби, за покером сидели Джонни Нэш и Фрида Блакуэлдер – новички в Малой Москве, почти без опыта, зато с большим энтузиазмом. Бобби, хотя и не сравнялся в игре с Вольфовицем (и понял, что никогда не сравняется), давно сделал важный для себя вывод: если с Натом играть осторожно и не зарываться, то благодаря олухам-новичкам можно иной раз кое-что и добавить к скромному родительскому пособию из Парижа.