Введение в Новый Завет Том II - Рэймонд Браун

Чтобы проиллюстрировать историю иудейской и христианской апокалиптической литературы и ее многообразие, назову примеры сочинений этого жанра. Старейший из известных нам примеров библейской апокалиптики, свидетельствующий о ее зарождении, вероятно, датируется временем вавилонского плена. Катастрофа, последовавшая за захватом Иерусалима, разрушением Храма и падением царства, заставила задуматься над вопросом, возможно ли спасение в рамках человеческой истории. Хотя Книга Иезекииля в основном пророческая (в том смысле, что пророк ожидает спасения в рамках истории), причудливые образы его видений (Иез 1–3; 37) и его идеалистическое предощущение Нового Израиля фактически выходят за пределы истории (40–48), частично переходя к апокалиптическому стилю и предчувствиям. В Иез можно найти большую часть всех апокалиптических терминов и образов, которые будут использоваться в будущем. К ним относятся четыре живых существа (подобное человеку, подобное льву, подобное тельцу и подобное орлу); фигура Сидящего на престоле над небесным сводом, который сравнивается с драгоценными камнями и металлами; съедаемые свитки; блудница; нечестивый процветающий город–царство, богохульный в своем высокомерии (Тир в Иез 27–28); Гог из Магога; измерение Храма. Сочетание пророческой вести об исторических событиях с апокалиптическими элементами и образами (День Господень, орды гибельной саранчи) можно видеть в Книге Иоиля. Точная дата написания этой книги неизвестна, но, вероятно, она появилась уже после вавилонского плена. В тот же крупный период появляется Зах 4:1–6:8, где ангел объясняет видения светильников, свитков и четырех коней разного цвета. Чуть позже возникают пророчества Второзахарии и Третьезахарии (Зах 9–14) с аллегорией пастырей, картинами суда и идеального Иерусалима. См. также Ис 24–27[725].

Другим важным периодом создания апокалиптической литературы были III‑II века до н. э., когда греческие династии Египта (Птолемеи) и Сирии (Селевкиды), возникшие после завоеваний Александра Македонского, усилили авторитарность в управлении Иудеей. В частности, преследование иудаизма в пользу греческих культов при Антиохе IV Епифане (176–164 годы до н. э.) из династии Селевкидов усилило ощущение сатанинского зла, с которым может справиться только Бог. Идея посмертной жизни теперь ясно оформилась у некоторых иудеев, поскольку открывала возможность вечного блаженства, приходящего на смену существованию, полному страдания и мучений. В этот период происходит переход от пророческих книг, отмеченных некоторыми чертами апокалиптики, к настоящим апокалипсисам. Начальный раздел Первой книги Еноха (главы 1–36) был написан в III веке до н. э. и добавил к сокровищнице апокалиптической символики образы последнего суда и падших ангелов зла, заключенных до последних дней. В заключительном разделе книги (главы 91–105) предопределенная история представлена в виде последовательности недель. Книга Даниила, величайший ветхозаветный библейский апокалипсис, была написана около 165 года до н. э. Видение четырех больших зверей и последующей коронации Сына Человеческого (Дан 7), а также видение о семидесяти неделях (Дан 9) оказали огромное влияние на последующую апокалиптическую литературу. Расцвет кумранской общины был связан с проблемами середины II века до н. э., и, судя по QM, в мировоззрении кумранитов был сильный апокалиптический элемент, — там изложен план последней войны между сынами Света и сынами Тьмы. Однако был еще один значительный период развития иудейской апокалиптики — десятилетия после 70 года н. э. (то есть после разрушения римлянами Иерусалимского храма), когда древнее вавилонское разорение снова было пережито 650 лет спустя. Четвертая книга Ездры и (чуть позже) Вторая книга Варуха были написаны в эпоху, когда Рим стал восприниматься как воплощение зла[726].

Неизвестно, был ли автор Откр знаком с длинной апокалиптической речью Иисуса (Мк 13 пар.), но он знал традиционные апокалиптические элементы, которые были в ходу среди христиан I века. Например, в Павловой традиции есть сильное апокалиптическое чувство, что с Христом наступили последние времена, и близки приход Антихриста и воскресение мертвых (1 Кор 15; 2 Фес 2)[727]. Однако Откр — самая апокалиптическая книга НЗ. Ужасные гонения Нерона на христиан в Риме и, вероятно, притеснения времен Домициана (см. раздел ниже) в широком контексте обожествления императора сообщили дьявольскую окраску борьбе Христа и Кесаря, а разрушение Иерусалимского храма было понято как начало Божьего суда над всеми противниками Христа. Автор Откр использует множество деталей из Иез, Зах, апокалипсиса Ис и Дан, но делает это исключительно творчески. Более того, многие элементы (письма к церквам, присутствие Христа–Агнца у небесного Престола, брак Агнца) говорят о самобытности сочинения. Христианская апокалиптика развивалась и после новозаветного периода, как в кругах, условно говоря, ортодоксальных (Пастырь Ерма, Апокалипсис Петра), так и в среде гностиков (Апокриф Иоанна, Апокалипсис Павла)[728]. Вплоть до наших дней периоды бедствий продолжают порождать апокалиптические настроения у некоторых христиан (и иудеев), поскольку они приходят к мысли, что времена настолько тяжелы, что Бог вскоре должен вмешаться.

Хотя можно проследить преемственность между пророческими и апокалиптическими сочинениями[729], некоторые из основных дохристианских иудейских апокалипсисов были написаны в тот период, когда момент расцвета пророческой традиции прошел. В этот период уже в изобилии имелась литература Премудрости, а Израиль соприкоснулся с греко–римской цивилизацией. Эти обстоятельства проливают свет на два аспекта апокалиптики. Во–первых, некоторые утверждают, что жанр апокалиптики сменил жанр пророчества. Это не совсем верно: существуют сочинения, где элементы этих жанров смешаны (что определенно верно и в отношении Откр). Хотя автор Откр и называет свое сочинение «Апокалипсис», он шесть раз говорит о нем как о пророчестве (в начале и в конце — Откр 1:3; 22:19). Более того, в письмах церквам (1:4–3:22) есть элементы пророческих предостережений и утешений[730]. Как замечает Roloff, Revelation 8, в этих письмах слышится самопровозглашение Иисуса Христа, а одной из задач христианских пророков было объявлять общинам волю вознесенного Христа. Во–вторых, между жанрами апокалиптики и литературы Премудрости есть черты сходства. Почти никто не выводит прямо апокалиптику из традиции Премудрости, как это делал Г. фон Рад, однако детерминистический взгляд на историю (разделяемую по числовому принципу) и демонстрация эрудиции иногда свойственны обеим традициям. Например, в 1 Ен 28–32; 41; 69 мы сталкиваемся с детальным описанием различных пород деревьев, интересом к астрономии и высокой оценкой знания как такового. Литература Премудрости существовала в разных странах, и какая‑то часть еврейской литературы Премудрости была основана на чужеземных источниках. Точно так же не только древние семитские мифы о сотворении, но и греко–римские мифы о богах оставили свой отпечаток на апокалиптических образах. В особенности это касается описания зверей и войны добра и зла. Культ богини Ромы, царицы небес, в сочетании с ветхозаветным женским образом Сиона мог оказать влияние на формирование образа матери Мессии в Откр 12.

И наконец, образный язык апокалиптической литературы поднимает проблемы герменевтики. Часто можно выявить исторический рефрен того или иного описания: например, соотнести одного из гротескных зверей Дан или Откр с какой‑то конкретной мировой державой (сирийское царство Селевкидов, Рим). Однако апокалиптические символы могут быть многозначными. Так например, женщина в Откр 12 может символизировать Израиль, рождающий Мессию, но одновременно церковь и детей ее, которые оказались в пустыне из‑за нападения сатаны после вознесения Мессии на небо. (Она может быть и Невестой Агнца, и Новым Иерусалимом, спустившимся с небес в 21:2, но по этому поводу среди ученых наблюдается меньше согласия.) Кроме смысла, вкладываемого автором, апокалиптические символы требуют участия воображения читателей/слушателей. Их смысл полностью раскрывается, когда они рождают эмоции, которые нельзя целиком концептуализировать. Таким образом, идентификация референтов не отдает в полной мере должного убеждающей силе Откр [Е. Schüssler Fiorenza, Revelation (ProcC 31)]. Апокалиптики более позднего периода не правы, считая, что то или иное место в библейских апокалиптических сочинениях означает точное предсказание событий, которые произойдут спустя 1–2 тысячи лет. Однако те, кто так думают, понимают силу воздействия этой литературы лучше, чем исследователи, предпринимающие бесстрастный экзегетический анализ ее содержания с определением точных исторических прообразов.