Седое золото - Андрей Бондаренко

У Ника обнаружился перочинный нож и большой моток тонкой бечёвки, у Гешки — размокшая пачка Беломорканала и грязный носовой платок, карманы Сизого были девственно пусты.

А вот Айна настоящей богачкой оказалась: браунинг, из ствола которого, правда, тоненькой струйкой вытекала вода, и верная подзорная труба.

Неожиданно из-за туч выглянуло вечернее, но ещё яркое солнце.

— Тогда-то что, прорвёмся! — оживился Ник.

Наломал в куруманнике сухих веточек, вдоль берега ручья набрал подходящего плавняка, сложил всё в кучку, сбоку подложил кусок сухого ягеля. Взял у Айны подзорную трубу, развинтил, вынул из оправы самую мощную линзу, к ягелю поднёс, поймал солнечный лучик.

Через пару минут ягель задымился, ещё через полминуты появился первый язычок пламени.

— Ты, командир, настоящий белый шаман! — без устали восторгалась Айна, подкладывая в костёр сухие сучья и ветки.

Костёр разошёлся вовсю, весело гудел, время от времени постреливая шипящими угольками. Мужчины разделись до трусов, развесили сушиться на воткнутых в землю ветках свои тельняшки и бушлаты, Банкин и свою бескозырку, каким-то чудом не слетевшую с головы во время этого заплыва, пристроил на близлежащем камушке.

Айна раздеваться не стала, просто стояла рядом с костром, поворачиваясь к нему то одним боком, то другим.

— Да ладно тебе, голубка морская, графиню из себя строить, — уговаривал её Сизый. — Давай раздевайся! Командир с Гешкой глаза прикроют и не увидят ничего. Они пацаны честные, не обманут! Верно я говорю?

Ник с Банкиным, глупо улыбаясь, согласно покивали головами, подтверждая свою неподкупную честность и безусловную целомудренность.

Но девушка была непреклонна:

— Айне нельзя перед чужими мужчинами раздеваться. Она теперь — жена белого человека. Сама — белая женщина!

Ночь прошла спокойно. По очереди дежурили, поддерживая костёр. Ник за время своей вахты разобрал браунинг, протёр все детали Гешкиным носовым платком, выщелкал из обоймы патроны, разложил для лёгкой просушки на плоском камне — в некотором отдалении от костра. Сизый, в свою очередь, и папиросы успешно высушил.

Так что жизнь постепенно налаживалась, и будущее уже не представлялось таким мрачным и унылым. Хотя пройти по тундре восемьдесят километров — босиком и без крошки съестного — совсем даже не увеселительная прогулка.

Утром, перед тем, как выйти на маршрут, Айна всем на подошвы кусками бечёвки прикрепила по большому пуку зелёного мха.

— Настоящие лапти получились, — жизнерадостно веселился Банкин, поочерёдно переступая ногами по каменистой поверхности тундры.

Выступили цепочкой, держа направление на юго-запад. Здорово донимал гнус, ноги по-прежнему были ватными и отказывались сгибаться, в пустых желудках тоненько попискивало.

День выдался на удивление погожим. Над тундрой стояла абсолютная тишина, нарушаемая только противным жужжанием мошкары. Прохладный воздух по узким ущельям стекал с вершин покатых сопок.

В неглубоких ложбинах зеленела трава, покрытая яркими цветами: красными, желтыми, фиолетовыми, ультрамариновыми.

За шесть часов, сделав три короткие остановки, прошли всего километров пятнадцать. Устали, от голода у Ника начала кружиться голова, перед глазами мелькали цветные искорки, медленно проплывали полупрозрачные червячки. Банкин вообще еле передвигал ноги, часто нагибался, растирая ладонями немеющую поясницу.

— Стойте! — махнула рукой Айна, идущая первой в цепочке. — Здесь следы, не затопчите!

Девушка принялась внимательно изучать неведомые следы, остальные обессиленно повалились на землю.

Ник лежал на влажной земле, закрыв глаза и прислушиваясь к ударам своего сердца, бешено колотившегося в груди. Нестерпимо хотелось пить, но с самого утра они так и не встретили на своём пути ни одного ручья, только изредка попадались лужицы, наполненные жёлтой, дурно пахнущей глинистой водой.

Подошла Айна, присела рядом.

— Три дня назад здесь были чукчи. На двух упряжках. Уехали на юг. Угли от костра остались, следы от летних нарт.

Мимо них, встав на четвереньки, прополз Банкин, нагнулся над желтоватой лужей, начал жадно глотать тухлую воду.

— Надо к морю идти. Там около берега можно найти белый лёд. Совсем не солёный, пресный.

Ник устало брёл вдоль берега моря, зажав в правой руке мятую консервную банку, найденную на длинной косе. Ноги по щиколотки утопали в чёрной прибрежной гальке, пришлось закатать флотские брюки до колен. Остальные члены отряда тащились следом, отстав метров на сто. Вечернее солнце клонилось к горизонту.

Неожиданно он заметил впереди, среди голубых осколков льдин, выброшенных на берег, большую, совершенно белую ледяную глыбу.

— Ура! — хотел громко прокричать Ник, но вместо крика из горла удалось выдавить только хриплый шёпот.

Подбежал к глыбе, ещё на бегу раскрыв перочинный нож, стал откалывать большие куски белого льда и жадно запихивать их в рот.

Сзади послышались хриплые вдохи-выдохи, это прибыли отставшие товарищи.

Айна била по кромкам ледяной глыбы рукояткой браунинга, предварительно щёлкнув предохранителем, Сизый и Банкин вгрызались в лёд зубами, не обращая внимания на кровь, обильно сочившуюся из оцарапанных губ.

Только через пятнадцать минут все успокоились и распластались на прибрежной гальке, отдуваясь и чуть смущённо посматривая друг на друга.

В небе послышался негромкий клёкот, эта стайка молодых уток, только что вставших на крыло, пронеслась над их головами. Айна успела снять пистолет с предохранителя и нажать на спусковой курок. Звук выстрела прозвучал совсем негромко, небольшая молоденькая утка упала в воду в нескольких метрах от берега.

— Мы ещё потанцуем на балу, который какой-нибудь король закатит в нашу честь! — пообещал Банкин, вошёл по колено в море и выловил подстреленную добычу.

Плавняка на берегу в этот раз не нашлось, поэтому костёр пришлось разжигать из сухого ягеля и тонких веток куруманника.

Крохотный совсем костерок получился, с трудом в пустой консервной банке удалось льда натопить да ощипанную утиную тушку опалить немного.

Но и полусырая утятина прошла "на ура", через пятнадцать минут от птички только мелкие косточки остались.

— Ничего, прорвемся! — пообещал перед сном Ник, укладываясь на слой ягеля, уложенного поверх гальки, и с головой укрываясь бушлатом.

С утра начал накрапывать мелкий дождик, на море поднялось волнение.

Прибой набросал на берег пучки зелёных водорослей, россыпи мелких рачков, множество студнеобразных медуз и целую гору досок и разнообразных щепок — возможно, останков славной шхуны «Кукусь» или же какого-то другого корабля-неудачника.