Шпионы XX века - Филлип Найтли

Уже говорилось о том, какая связь существовала между Носенко и «Федорой», бывшим в течение длительного срока советским сотрудником ООН. Именно показания «Федоры» подтверждали, что Носенко является истинным перебежчиком. Враги Носенко почувствовали, что их точка зрения получает новую поддержку, после того как ФБР начало испытывать сомнения в отношении «Федоры». К 1980 году ФБР было уже на 90% убеждено, что «Федора» является советским агентом и что он находился под контролем Москвы все время, включая и тот период, когда он выступал в поддержку Носенко. (Последние 10% сомнений исчезли, когда в 1981 году по окончании своего контракта с ООН «Федора» вернулся в Москву.) Следуя простой логике, можно было бы прийти к выводу, что с падением «Федоры» пал и Носенко, а Голицын был отомщен.

Однако в мире тайн жизнь не настолько проста. Сотрудник контрразведки Клэр Эдвард Петти решил применить ко всем событиям, последовавшим за появлением Голицына, принцип «кому это выгодно?» и провел на свой страх и риск собственное расследование. Петти принял за основу утверждение Энглтона о том, что в ЦРУ внедрен вражеский агент с целью нанести ущерб разведывательной деятельности США. Затем он выдвинул предположение, что Голицын, Носенко и «Федора» являются орудием плана КГБ, направленного на защиту своего подлинного тайного агента, человека, который своими необоснованными подозрениями нанес огромный урон деятельности ЦРУ, восстановил сотрудников друг против друга, посеял тревогу в дружественных разведывательных организациях и позволил КГБ торжествовать, а именно Джеймса Энглтона! (По крайней мере, один из руководителей СИС думал точно так же. Мы обсуждали с ним то, что этот человек назвал «синдромом Энглтона», и он сказал мне: «Если принять во внимание тот разлад, что внес в ЦРУ Голицын, то остается сделать вывод: именно Энглтон оказался самым эффективным агентом КГБ».) Как из доклада Петти, так и из его последующих высказываний трудно понять, насколько искренне он верил в то, что Энглтон был тайным агентом КГБ. Возможно, он просто хотел показать своим расследованием тот тупик, в который завел ЦРУ Энглтон. Петти характеризовал свое исследование как «результат обширной компиляции материалов, которые могут служить косвенным доказательством… результат длительных и зачастую малоприятных усилий одиночки»(23). (Представив доклад, Петти тотчас ушел в отставку.)

Уильям Колби, директор ЦРУ, был сыт по горло всем этим делом. Прочитав доклад Петти, Колби счел его ярким примером работы разума, зацикленного на раскрытии заговоров. Однако в то же время он был вынужден признать, что доклад является адекватной реакцией на деятельность самого Энглтона по поиску заговорщиков. Колби провел много часов, выслушивая Энглтона, который развивал перед ним теории Голицына о советской стратегии, ложных перебежчиках и дьявольских замыслах КГБ. Колби признавался, что с трудом переваривал излияния Энглтона, так как сам он обладал, по его собственным словам, более прямолинейным складом ума, а также в силу того, что теоретические построения Голицына совершенно не подтверждались фактами. В итоге Колби сделал следующий вывод: вся деятельность Энглтона, спровоцированная информацией Голицына, нанесла гораздо больше вреда, чем принесла пользы. Энглтон был уволен со службы. Колби объяснял свои действия следующим образом: «Между мной и мистером Энглтоном существовали разногласия по профессиональным вопросам. Я считал, что мы тратим слишком много времени, волнуясь по поводу фальшивых перебежчиков или тайных агентов. Я готов признать, что один-два из завербованных вами десяти агентов могут оказаться негодными. Но при этом совершенно необходимо постоянно иметь возможность произвести перекрестную проверку информации. Тогда подобные проблемы не смогут увести вас со столбовой дороги. У вас останется по меньшей мере восемь прекрасных агентов. Пока вы тратите время на то, чтобы застраховаться от плохих агентов, вы рискуете тем, что у вас не останется ни одного хорошего»(24).

Сторонники Голицына и Энглтона тут же заявили: ЦРУ решило, что признание правоты Голицына и неправоты Носенко может дурно отразиться на репутации организации. По существу, руководство смирилось с идеей, что тайный агент (или агенты) КГБ остается в самом сердце американской разведки.

Противники Голицына и Энглтона со своей стороны утверждали, что увольнение последнего весьма своевременно, ибо если бы он продолжал оставаться на своем посту, то деятельность ЦРУ оказалась бы полностью парализованной. Голицын, продолжали его недруги, как бы ни была полезна его первоначальная информация, постепенно превратился в специалиста по затягиванию времени и раздуванию собственного значения. Он делал все для того, чтобы не попасть на свалку использованных перебежчиков, о которой мы говорили выше. «Голицын утверждал. что только он способен реально оценить те или иные действия Советов, что только он может понять характер советской заговорщицкой деятельности и что лишь он способен указать подлинных перебежчиков», – говорит Гарри Розицки(25). Некоторые противники Голицына выдвигают весьма любопытное объяснение того, что ему без конца удавалось снабжать ЦРУ все новыми и новыми данными, указывающими на проникновение советских агентов. Ни один работник КГБ, утверждают они, не мог получить доступа к такому количеству дел. Отсюда делается вывод о том, что Голицын на самом деле подпитывался информацией из досье ЦРУ, предоставляемых ему Энглтоном. На основе этих первичных данных Голицын придумывал новые улики, указывающие на присутствие агентов, и изобретал пути их проникновения. Короче говоря, ЦРУ разрабатывало планы поимки советских агентов, родившихся в недрах его собственных досье.

Каково бы ни было истинное положение вещей, главное состояло в том, что в 60-е годы и в начале 70-х ЦРУ с беспрецедентной энергией и настойчивостью вело охоту за советским тайным агентом, затаившимся внутри него. Эта охота привела к крушению карьеры и уничтожению репутации нескольких прекрасных сотрудников, нарушила связи со спецслужбами других западных стран и вызвала остановку активных разведывательных операций ЦРУ против Советского Союза. Несмотря на все затраченные усилия, тайный агент так и не был обнаружен. Конечно, проще всего обвинять Голицына за эти потерянные годы, однако истина состоит в том, что он мог оказывать такое влияние на ЦРУ лишь по одной причине:

ЦРУ было готово прислушиваться к словам перебежчика. По-настоящему винить за все следует Кима Филби. Его разоблачение как вражеского агента, в течение многих лет действовавшего в самом сердце западных разведок, – успех, не имевший себе равных во всей истории шпионажа, – оставило после себя атмосферу недоверия, подозрений, паранойи, которые зажгли зеленый свет для теорий Голицына. Это было наследство, которое оставил Центральному разведывательному управлению Филби.

Дело Пеньковского позволяет нам ещё глубже проникнуть в «дикое Зазеркалье», придуманное Энглтоном, мир, где все оказывается совсем не таким, каким выглядит с первого взгляда. Существует множество версий того, как был завербован и как работал человек, которого называли самым важным агентом западных спецслужб за всю их послевоенную историю. Вот наиболее распространенная.

В 1955 году в Анкаре офицеры западных армий частенько видели помощника военного атташе Советского Союза полковника Олега Пеньковского сидящим в дешевом кафе с несчастным видом и отрешенным взглядом. Исходя из этого не очень значительного факта, англичане отметили его как возможного будущего перебежчика. Примерно в то же самое время, но уже в Лондоне, произошла встреча Гревилла Мейнерда Винна, английского бизнесмена, служившего во время войны в МИ-5, с бывшим коллегой «Джеймсом», переведенным в СИС. «Джеймс» поинтересовался, не хочет ли Винн сочетать свою коммерческую деятельность в Восточной Европе со шпионажем в свободное время. Винн охотно согласился.

В ноябре 1960 года Винн вступил в контакт с Управлением внешних сношений Государственного комитета при Совете Министров СССР по координации научно-исследовательских работ. Это управление организовывало посещение Советского Союза зарубежными специалистами и контролировало посылку за границу их советских коллег.

Одним из сотрудников, встреченных Винном во время дискуссий в комитете, был Пеньковский, представлявший в этом ведомстве интересы ГРУ – Главного разведывательного управления Советской Армии. После того как Винн доложил о Пеньковском «Джеймсу», тот проявил особый интерес и посоветовал Винну развить и углубить завязавшиеся отношения. Винн последовал этому совету, и во время своего следующего визита в Москву они с Пеньковским настолько сблизились, что стали звать друг друга Грев и Алекс. Пеньковскому это имя нравилось больше, чем Олег. «Джеймс» был весьма доволен таким развитием событий. Он сообщил Винну о том, что Пеньковский и раньше пытался вступить в контакт с Западом, и предложил подождать и посмотреть, что произойдет дальше.