Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Куоземо, подскочив к бочке и услышав будто тихий плач, схватил лежавший у очага топор и выбил крышку; и ее падение было подобно поднятию занавеса над сценой, где является богиня, чтобы произнести пролог драмы. Поистине, от этого блеска можно было лишиться чувств; глядя на Чичеллу, жених на какое-то время остолбенел, будто увидел Моначьелло[378], но потом, придя в себя, бросился обнимать ее, говоря: «Кто закрыл тебя в этом ужасном месте, о сокровище моего сердца! Кто спрятал тебя от меня, о надежда моей жизни! Что это такое: ясная голубка в клетке из обручей, а гриф-стервятник — со мной рядом на ложе? Что произошло? Скажи, ротик мой нежный, облегчи мой дух, дай вздохнуть свободно моей груди!»
В ответ Чичелла рассказала все как было, не пропустив ни йоты: все, что делала ей мачеха с первого дня, как поставила ногу в этом доме, до последнего, когда, чтобы лишить ее брачных светильников, погребла ее во тьме Вакховой бочки. Услышав это, Куоземо посадил ее втайне за дверью, а сам привел Гранницию и, засунув ее в бочку, сказал: «Посиди здесь немного, я должен сделать над тобой некие чары, чтобы не коснулся тебя дурной глаз». Забив хорошенько бочку, он обнял жену, посадил ее на своего коня и повез в Паскаролу, свое владение.
Карадония, вернувшись с огромной охапкой хвороста, запалила огонь, над которым подвесила большой котел, вскипятила воду и, вылив ее в бочку через проделанную сверху дырку, насмерть обварила дочь, у которой оскалились зубы, будто она объелась сардинской травы, и слезла кожа, как у линяющей змеи. И когда мачехе подумалось, что ненавистное тело падчерицы уже слезло с костей, она выбила крышку и увидела — о ужас! — собственную дочь, сваренную злой[379] матерью. Вырывая волосы, расцарапывая лицо, колотя в грудь, заламывая руки, ударяясь головой об стены, топоча ногами, она подняла такой грохот и шум, что сбежалось все селение. Делая невообразимые вещи и выкрикивая слова непроизносимые — так что не находилось ни слова ее утешить, ни средства ее успокоить, — побежала к колодцу и — бултых! — бросилась вниз головой и сломила себе шею, явив на своем примере, сколь верно сказанное:
кто в небо плюется,
тому в лицо вернется.
Как только окончился рассказ, по знаку, данному князем, перед собравшимися внезапно появились Джаллайсе и Кола Яково (первый — повар, а второй — смотритель дворцовых погребов), одетые, как одеваются коренные неаполитанцы, чтобы прочесть следующую эклогу.
Парнáя
Эклога
Джаллайсе, Кола Яково
Джаллайсе
Давненько не видались, Кола Яково!
Кола Яково
Привет, привет, Джаллайсе!
Откуда путь-дорогу держишь?
Джаллайсе
Из парной.
Кола Яково
Парная? да в такой-то зной?
Джаллайсе
А мне чем жарче, тем приятней.
Кола Яково
И лопнуть не боишься от жары?
Джаллайсе
Я лопнул бы, когда бы не пошел.
Кола Яково
Чего ж ты там приятного нашел?
Джаллайсе
Приятно мне смягчать в пару
те огорченья, что бывают на миру;
ведь поневоле разбирает зло
смотреть, как все наперекосяк пошло.
Кола Яково
Тебе, из бани, показалось сгоряча,
что я не голову, а тыкву на плечах
ношу и ничего не понимаю?
Мир плох, согласен; но при чем парная?
Джаллайсе
Чем больше мнишь, что понимаешь,
тем меньше истинного пониманья!
Ты думаешь, что я тебе толкую
про ту закрытую парную,
где лежа чуть не помираешь от жары?
Но нет, я говорю о той,
которую лишь вспомнишь— пропотеешь,
и выйдет с потом вся печаль,
чтобы от болей жизни отдохнуть,
ибо что вижу, — так и давит грудь.
Кола Яково
Вот новости! Ну что ж, тебе не одному
такая баня голову закружит…
А вроде не осел ты по уму,
хоть кажешься им иногда снаружи.
Джаллайсе
Итак, хочу тебе сказать,
что есть на свете некая парная,
где выпарится все добро и зло.
Пусть радость в жизни ты гребешь лопатой,
пусть в чести плаваешь— коню по грудь,
однажды все, как смерть, надоедает;
а если так— открой-ка уши
и речь мою внимательно послушай,
и, может быть, она тебя утешит.
Ибо доходят в нас до пресыщенья
любые почести и наслажденья.
Кола Яково
Э, да тебе подарок нужен за старанье!
Ну так рассказывай, я весь вниманье!
Джаллайсе
Вот,
