Последний год - Василий Ардамацкий

Гучков поднял голову, коснулся пальцами своих круто падающих усов и спросил:

— А вы думаете, что все это еще можно остановить?

— Вспомните, Александр Иванович, девятьсот пятый год! — тихо воскликнул Путилов. — Все же вокруг пылало, а прошло несколько месяцев, и все — пожара не стало. Сейчас главное — создать правительство, которое сможет навести в государстве порядок. Это правительство решительно поддержат наши европейские союзники, а это гарантия могучая.

— Но пойдет ли ва-банк Родзянко? — подумав, сказал Гучков.

— Пойдет. Должен пойти. Он же рвется возглавить правительство доверия. Пообещайте ему. Ведь только одно слово изменится — вместо «доверия» будет «действия»…

— Он не так прост… — Гучков отрицательно качнул головой.

— Да что стоит его сложность по сравнению с нашей задачей? — воскликнул возмущенно Путилов — ему показалось, что Гучков хочет укрыться за сомнениями. — Разговор начистоту — вопрос стоит так: или вы сегодня же включаетесь в это дело с полной верой в него, или сейчас же скажете мне «нет», и мы расстанемся… по-хорошему…

— Давайте вместе обдумаем, что должен сделать в Думе Родзянко? — вместо ответа деловито сказал Гучков.

— Вот это уже разговор мужской, — сдержанно ответил Путилов.

В следующие три дня автомобиль Гучкова можно было видеть в самых разных местах Петрограда. Он встречался с деловыми людьми, которых хорошо знал, которым верил и теперь хотел привлечь к участию в святом деле спасения России от ужаса революции. Эти люди боялись революции не меньше, чем он сам, и они тоже были решительными противниками нынешнего правительства, неспособного к действию. Но, к великому недоумению Гучкова, многие из них свое участие в деле ставили в прямую зависимость от того, что будет с царем и монархией, и были убеждены, что Россия без монархии немыслима. Гучков легко обещал им и монархию, и царя, будучи уверен, что потом эти люди будут вынуждены подчиниться ходу событий.

Среди лиц военных Гучков ожидал большей решительности. Он встретился с генералами Крыловым, Поливановым и Гурко…

Генерал Крылов готов на все — так он заявил поначалу. И даже предложил в качестве военного диктатора начальника штаба Ставки генерала Алексеева, тем более что именно он недавно выдвигал идею военной диктатуры. Но дальше следовала куча оговорок, главная из которых — надо все делать так, чтобы каждый шаг происходил от имени монарха. Опять монарх!..

Гучков встречался и с политиками, которых он считал в той или иной степени способными на действия или хотя бы достаточно умными, чтобы не помешать этому действию. Он встретился с Терещенко, Крупенским, Шульгиным, Милюковым — все они поддерживали свержение нынешнего правительства, но, когда речь заходила о дальнейшем, они словно теряли способность мыслить логически и снова и снова начинали беспредметные рассуждения о том, как лучше поступить с царем — свержение или мирная передача короны наследнику. Или великому князю Михаилу… или еще кому… Опять та же кость в горле!.. Когда Гучков сказал Шульгину, что сейчас главное — немедленно подавить революцию, тот патетически воскликнул: «Я монархист до мозга костей и призыв к подавлению хочу услышать из уст монарха, тогда я и сам возьму винтовку!..» На что Гучков ответил: «Придет время, и оно уже за вашей дверью, когда вы поймете, что сейчас только голос пулемета способен остановить непоправимую беду…»

И все-таки Гучков не терял надежды и продолжал убеждать нужных людей. В отношении политиков он решил поставить на их характер, верней, на извечную их бесхарактерность — надо начать дело, и оно само потянет за собой тех из них, у кого есть голова на плечах.

Теперь Родзянко. С него все должно начаться…

Председатель Думы Михаил Владимирович Родзянко понимал, что для предотвращения катастрофы Дума ничего сделать не может. И все же еще надеялся на что-то… Последнее время на стереотипные вопросы «Как дела?» или «Что нового?» он отвечал тоже стереотипно: «Все идет как идет». Это его выражение даже попало в печать. В юмористическом журнале было напечатано злое стихотворение про некоего доморощенного Диогена, с которым происходят всякие жизненные неприятности, а он твердит в ответ: «Все идет как идет», наконец его загоняют в бочку, с великим трудом туда его запихивают (явный намек на комплекцию Родзянко), а он из бочки кричит: «Все идет как идет…»

Особенно тяжело и ясно Родзянко осознает, что разброд, царящий в самой Думе, устранить немыслимо. И дело было уже не в том, что правые думают иначе, чем левые. Все перепуталось.

Только самые левые ясно хотят одного — свержения самодержавия. А среди всех остальных, даже среди тех, кто примкнул к «прогрессивному блоку», никакого единства не было, любое начинание блока тонуло в бесконечных спорах по поводу чуть ли не каждой фразы, а то и слова. Последнее время выявилось нечто еще более страшное — многие депутаты все, что происходило в Думе, стали рассматривать под единственным углом зрения — поможет ли это им спасти личные состояния, имения, фабрики, должности?.. Да и сам Родзянко, думая о надвигающейся катастрофе, все чаще с тревогой думал о своем громадном имении в Екатери-нославской губернии. Все идет как идет — это верно. Но как же жить дальше? Как, как спасти и монархию, и привычный уклад жизни? Единственная и, кажется, последняя надежда — «правительство доверия». Но если медлить с действием, ничего не получится. Слух о монархическом заговоре во главе с царицей, программа которого: сепаратный мир с Германией и подавление революции беспощадной диктатурой, — все упорнее. Сиятельные идиоты не понимают, что это только ускорит революцию. Наконец, и это, может быть, самое опасное: социал-демократы все активней действуют по всей России и в армии, призывая к свержению самодержавия и соблазнительной экспроприации частной собственности, и охранка, судя по всему, справится с ними не в силах.

Утром Родзянко приехал в Думу…

Таврический дворец пустовал, в его залах и коридорах царил сумрак. Депутаты еще не съехались после затянувшихся летних каникул.

Старик швейцар, суетливо снимая с председателя пальто, сказал почтительно:

— Только вам, Михаил Владимирович, и не спится…

Родзянко направился в свой кабинет. Через час у него важное свидание. Он долго думал, где его провести, чтобы разговор остался в тайне и в то же время чтобы никто не мог усмотреть в этой встрече нечто конспиративное.

Человек, которого он ждет, — Александр Иванович Гучков. Еще не так давно Родзянко относился к нему, мягко говоря, прохладно, и дело было не только в партийных разногласиях. Как столбовой дворянин Родзянко не мог ни на минуту забыть, что Гучков выскочка из московских купцов. Но он всегда признавал, что это человек интересный, умный, словом, не рядовой. Чего стоило одно его участие в англо-бурской войне на стороне буров! Его умелые действия во время русско-японской войны, когда он непосредственно на фронте в качестве уполномоченного Красного Креста организовал эвакуацию и лечение раненых, снискали ему всеобщее признание.

Историк и экономист по образованию, воротила в крупной коммерции, он во всем действовал смело и решительно. При Столыпине он стал председателем Думы, сидел вот в этом самом кабинете, но стоило Столыпину замахнуться на Думу, как он скандально сложил с себя обязанности председателя. Он прославился как завзятый дуэлянт, не дающий спуску обидчикам. Всем памятна история его ссоры в Думе с Милюковым, после которой Гучков вызвал его драться. За дуэлянтские похождения он был приговорен к заключению в крепости на месяц, но по царскому указанию через неделю был выпущен.

Он добился снятия бездеятельного военного министра, любимца царя Сухомлинова, отдачи его под суд. Правда, эта история стоила ему потери всякого расположения в царской семье, особенно у царицы. Так или иначе, это человек деятельный и всегда с твердой собственной позицией. Последнее время, став председателем военно-промышленного комитета, он при том хаосе, какой царил повсюду, сумел сделать немало для улучшения снабжения фронта вооружением…

Два дня назад в коридоре Государственного совета Гучков остановил Родзянко.

— Рад, что встретил вас, собирался искать, — энергично и громко сказал он. — Мне кажется, что обстоятельства принуждают нас встретиться для серьезного разговора. Вы это не чувствуете? — И, не дожидаясь ответа, закончил — Когда почувствуете, дайте мне знать. Извините, что задержал вас… — И он широкими шагами заспешил дальше.

«Но что ему надо? — подумал Родзянко. — На пустые разговоры он не станет тратить время, он человек в высшей степени деловой… Вот кого не хватает Думе — такого человека дела…»

И вчера звонок по телефону:

— Ну как, Михаил Владимирович, не почувствовали?