Евергетин или Свод богоглаголивых речений и учений Богоносных и Святых Отцов - Павел Евергетин

Есть три пути развития этого недуга, совершенно недопустимого, по слову Священного Писания и по учению Святых Отцов. Один мы описали выше. Дьявол наставляет несчастных приобретать и копить то, чего у них не было в миру. Второй — в том, что дьявол принуждает раскаиваться тех, кто единожды отреклись от имущества, внушая им искать то, что уже они отдали Богу. Третий, когда дьявол облекает монаха с самого начала в маловерие и робость и не позволяет ему совершенно отказаться от мирских вещей, но понуждает припрятать что — нибудь, якобы для того, чтобы не страшиться бедности. Об этом мы говорили выше. В этом третьем случае дьявол лишает человека веры в Божий промысел и показывает его преступившим монашеские обеты, которые он дал, когда отрекался от мира.

Примеры этих трех видов сребролюбия мы находим в божественном Писании, которое решительно их осуждает. Гиезий, когда захотел приобрести деньги, которых у него прежде не было, лишился пророческого дара, который ему хотел оставить учитель в порядке наследования, и вместо благословения унаследовал от Пророка проклятие вечной проказы (4 Цар 5, 1). Иуда, решив получить опять те деньги, от которых прежде отрекся, последовав за Христом, не только отпал от апостольского лика, безумно предав Владыку, но даже плотскую жизнь свою разрушил насильственной смертью (Мф 27, 5) Анания и Сапфира, сохранив часть своего имущества, были наказаны смертью от апостольских уст.

Бог через Моисея во Второзаконии сокровенно предупредил тех, кто призван был отречься от мира, но в маловерном страхе держался за земные вещи: кто боязлив и малодушен, тот пусть идет и возвратится в дом свой, дабы не сделал робкими сердца братьев его, как его сердце (Втор 20, 8).

В этих словах Господь учит нас, что кто отрекается от мира, тот должен делать это окончательно. Так, как если бы он шел на войну — не следует полагать слабое и развращенное начало, чтобы и других не отпугнуть от евангельского совершенства и не вселить в них страх. А иначе к нам можно будет отнести слова Василия Великого, обращенные к сенатору, который отрекся от мира робко, удержав при себе часть своих денег: «И сенатором быть перестал, и монахом не стал».

Итак, мы должны со всем усердием исторгать из нашей души корень всех зол — сребролюбие. Мы точно знаем, что если остался корень, то ветви быстро разрастутся. Перед своими очами нужно всегда представлять смерть, которая может нас посетить в любой момент. Да не придет наш Господь в час, который не чаем и не найдет нас запятнавшими свою совесть сребролюбием, и не скажет нам, как в Евангелии Он сказал богачу: Безумный! В сию ночь душу твою возьмут у тебя, кому же достанется то, что ты заготовил? (Лк 12, 20). Нужно знать, что добродетель нестяжания трудно исполнить тому, кто живет не в общежительном монастыре, где можно не задумываться даже о наипервейших потребностях.

Глава 7: О тех, кто продает или похищает монастырское имущество, весьма грешит перед Богом и будет сурово наказан, ибо, что посвящено Богу, должно почитаться, а не оставаться в небрежении, даже если это ничтожная мелочь; и о том, что подобная небрежность наносит человеку большой вред

В числе братии монастыря святого Евфимия был некий монах Феодот из Галатии. Стефан, который был настоятелем монастыря еще до Фомы, после смерти брата получил наследство в шестьсот золотых монет и все их отдал монастырю. Деньги он хранил в ризнице. Феодот по внушению лукавого незаметно взял эти деньги, когда игуменом монастыря стал не знавший об этих деньгах Фома из Апамеи. Утром Феодот проснулся и притворился разгневанным и раздраженным якобы из — за того, что тут нет никакого покоя. Он ушел из монастыря как бы на поиски безмолвия, а на самом деле для того, чтобы скрыться и унести золото.

Он направился в Святой город Иерусалим. Когда он дошел до монастыря Мартирия, то сел у дороги и пересчитал монеты — пятьдесят оставил себе, а остальные положил под большой камень и, запомнив место, отправился в Иерусалим. Там он взял под залог коня до Иоппии и отправился снова к камню, под которым лежало золото. Когда он подошел к своему тайнику, то (о, всевидящее око Господне! О праведные суды Его!) увидел на камне лежащую огромную и страшную змею. Она стерегла золото и никого не подпускала к нему.

Монах побоялся приблизиться к ней с голыми руками. Он подождал немного, потом вновь с дрожью в ногах попытался было приблизиться к камню, но страшный страж золота не сводил с него глаз — он стерег сокровище, и невозможно было подойти к камню, потому что змей сразу вставал дугой, готовый броситься на человека — хорошо, что тот успел убежать.

Монах пришел к своему сокровищу на следующий день. Вдруг какая — то воздушная сила, словно секира, ударила Феодота по макушке, нанеся тягчайшую рану. Он зашатался и упал, как труп. Служители лазарета, проходившие по дороге, нашли его в тяжелом состоянии, подняли и отнесли в больницу Святого города. Там он пролежал довольно долго и однажды во сне увидел старца, который очень строго посмотрел на него и пригрозил, что больной не встанет с одра, пока не вернет краденое монастырю Евфимия.

Монах сразу же послал за начальником больницы, рассказал ему о краже и о том, что за этим последовало, и велел начальнику отправить украденное в монастырь. Когда игумен Фома, Леонтий и их помощники узнали о произошедшем, тотчас отправились в Святой город и, положив Феодота на носилки, понесли его, чтобы он показал место, где спрятано золото. Монахи нашли золото в полной сохранности под камнем, а тот грозный страж, о чудо, исчез, чтобы сокровище вернулось к хозяевам. Когда же они взяли сокровище и увидели, что Феодот истратил немного, простили его и разрешили вернуться в монастырь. А он с того момента полностью избавился от тяжкого недуга, и силы вновь вернулись к нему.

2. Другой монах по имени Павел, родом из Киликии, жил сначала в монастыре Мартирия. Он был одержимым, и родственники отвели его в часовню святого Евфимия и положили на раку с мощами святого. В полночь святой явился и изгнал беса из монаха. Вот лучшее доказательство истинности бывшего исцеления: в туже ночь, когда совершалось полуночное псалмопение, Павел вышел из часовни, в которой его положили, и присоединился к пению псаломщиков. Им он рассказал о чудесном исцелении, которое совершил Бог. Как раз тогда и я, написавший эти строки, гостил в этом великом монастыре.

Павел остался в монастыре святого Евфимия, сохраняя в себе неописуемую радость от исцеления. Он, не унывая, принимал участие во всех трудах и служениях братии. Как — то мы собирали в пустыне растение (какое обычно используют в пищу и называют «мануфией») и взяли с собой Павла. Он работал вместе со всеми и рассказывал, что ему пришлось претерпеть, как попал в монастырь и получил исцеление у раки с мощами. Считая нас уже за своих, Павел поведал нам свою историю во всех подробностях, ничего не скрывая.

— Мне, — начал он свой рассказ, — было вверено служение в монастыре Мартирия. Не знаю, как, но мною овладела страсть сребролюбия. Так как я был беден, не имея и гроша при себе, я подумал, что можно похитить и распродать священные сосуды и таким образом составить себе состояние. Этот помысел меня победил, страха Божия во мне уже не было. Я взял ключи от сокровищницы и, открыв шкаф со священными сосудами, некоторые из них оставил себе, а некоторые от страха раздал другим.

Когда рабочий день закончился, я вернул ключи в алтарь. Вместе с братьями я отправился пировать и вдоволь напился вина, так что жалким образом свалился и заснул. Тотчас все невоздержные помыслы заполонили мою душу, тем более что обстоятельства этому весьма способствовали: мой разум был одурманен количеством выпитого, и я с удовольствием допустил в себя эти помыслы. Они так меня опутали, что я представил рядом с собой женщину и стал мысленно с ней совокупляться.

Внезапно меня окутало мрачное и беспросветное облако. Напавший на меня мерзостный бес связал меня по рукам и ногам и долго держал, как пленника, всячески истязая. Чего я только не претерпел! Не может лукавый насытиться только издевательством над человеком. Ему еще нужно овладеть им, чтобы злодейски терзать его. Наконец пришли братья и, пожалев меня, отнесли и положили на раку с мощами святого. Как только я прикоснулся к раке, вдруг почувствовал облегчение и пришел в себя. Я стал молиться святому, проливая горячие слезы, чтобы он помиловал меня и освободил от пыток мерзкого дьявола. Вечером начал свои скорбные мольбы и ни на мгновение не оставлял плача.

Близилась полночь, и мне пригрезилось, будто я нахожусь в каком — то неизвестном месте, дивном и высоком. Саму эту местность, ее красоту, ее благодатное очарованье все бы желали увидеть, но передать словами увиденное невозможно. Казалось, что у меня на голове черный власяной куколь. Но никому другому не пожелаю такой власяницы на голове, о гонитель зол, врачеватель Божий Евфимий. Изнутри, вместо пучков шерсти, торчали большие и острые шипы, которые невозможно было пригладить. По длине и величине более всего они походили на грифели для письма. Они вонзились мне в череп, и не давали ни опомниться, ни вздохнуть.