Король сусликов - Гоян Николич

У Джулса имелась странная проплешина на голове, а ходил он прихрамывая — все это было следствием трагической встречи с промышленным аэратором марки «Хонда» на поле для гольфа «Золотое ущелье». Мне Джулс нравился. Он же ко мне относился равнодушно.

Смерть главного финансиста империи ввергла Чаза в страх и уныние. Он сделался еще мрачнее, когда понял, что условия в новой канадской колонии не позволяют организовать похороны с подобающим размахом. Чаз считал, что двоюродного брата следует проводить честь по чести: с авиапарадом, с почетным караулом, вооруженным автоматами «узи», с профессиональными плакальщицами, напоминавшими в своих нарядах пьяных официанток из бара. Плакальщицам полагалось исполнять сербские народные танцы возле гроба, одновременно попивая сливовицу. Чаз всегда придавал огромное значение традициям.

В итоге я положил тело Джулса в пластиковую коробку, поместил ее в ящик с сухим льдом и отправил экспресс-почтой в Булл-Ривер Фолз.

Мне ужасно не хотелось после такой трагедии оставлять Чаза одного, и потому в голову пришла одна мысль.

— Давай съездим куда-нибудь развеяться, — предложил я. — Ты вроде говорил, что всю жизнь мечтал увидеть океан?

Суслик уставился на меня во все глаза и заморгал.

— Как насчет Малибу? — продолжил я. — Снимем домик на пару деньков. Ты будешь слушать The Beach Boys и этот твой диск Линды Ронстадт, от которого балдеешь. Побегаешь по песочку. Соберешься с мыслями. Тебе нужно отдохнуть. Да и мне тоже.

Само собой, в деньгах у нас недостатка не было. У меня с собой имелась дебетовая карта, привязанная к счету сусличьего фонда. Я сказал, что в Калифорнии мы можем пожертвовать часть средств на благотворительность — таким образом, наша поездка будет не просто развлекательной, но и деловой.

Чаз еще немного поморгал и едва заметно улыбнулся:

— А норки в песке копать можно?

Я со смехом потрепал его по голове:

— Само собой. Хоть норки, хоть туннели. Копай сколько хочешь.

Я зашел на «Эйр би-эн-би», снял огромный дом прямо на берегу океана, купил билет первого класса на ночной рейс и забронировал в службе проката самую дорогую машину. По дороге в аэропорт я приобрел за тысячу двести пятьдесят долларов кожаную переноску для животных фирмы «Луи Виттон», отделанную изнутри тканью цвета кокосового ореха, и строго-настрого наказал Чазу держать рот на замке, когда служба безопасности спросит, кого я там везу.

Его величество посмотрел на меня из-за сетчатого оконца сумки, украшенной монограммами, поморгал и произнес:

— Главное, не называй меня своим питомцем.

Устроившись в кресле первого класса поудобнее, я придвинул переноску поближе к иллюминатору, чтобы Чаз мог полюбоваться проплывающими облаками. Само собой, во время полета его величество неоднократно опростался — я так понимаю, он был в диком волнении оттого, что скоро увидит океан, а еще отправится на автобусную экскурсию по особнякам кинозвезд, проживающих в Беверли Хиллз.

Часовая поездка по автомагистрали вдоль побережья Тихого океана просто околдовала Чаза. За все это время он не издал ни звука, а обделался всего один раз. Когда мы проезжали поворот на Венис-Бич, я глянул в переноску. Чаз сидел в наушниках и, шевеля губами, беззвучно подпевал песне «Ventura Highway». При этом он с довольным видом раскачивался на задних лапах и, шевеля носом, втягивал в себя букет запахов, которыми тянуло с океана. Со стороны он напоминал буддиста, только что достигшего нирваны.

Добравшись до дома и выйдя из машины, я обнаружил, что стоит адская жара. На крыльце меня ждал хозяин особняка — хипстер-серфер в дизайнерских солнечных очках и белом льняном костюме. Вручив мне ключи, он посмотрел на переноску, помахал у меня перед носом рукой и спросил, что там внутри.

— Мой питомец, — невозмутимо ответил я, проигнорировав возмущенный вопль из сумки.

— Блин, ну и воняет же он у тебя.

Дом оказался просто огромным. Прихожая напоминала фойе гостиницы «Ритц-Карлтон». Дорогущее постельное белье было расшито древнеегипетскими иероглифами, а в помещении, где у простых смертных располагается кухня, стоял гигантский лакированный стол с шестнадцатью стульями, который куда уместнее смотрелся бы в конференц-зале ООН. Мне стало даже неловко при мысли о том, что за этим столом предстоит есть тосты и хлопья. Огромное окно, выходившее на пляж, не уступало размерами магазинной витрине. Снаружи, на просторной веранде из тикового дерева, располагался гриль из нержавеющей стали с десятью горелками и два кресла-шезлонга, одно из которых обратилось ко мне по имени… Ну я в него и сел.

Поездка вымотала меня до предела, а перемена климата оказалась слишком резкой — из холодной, продуваемой всеми студеными ветрами Альберты я попал на курорт. Голова шла кругом. Чаз голосил и скребся в переноске, и я его выпустил. Несколько минут он принюхивался, после чего запрыгнул ко мне на колени, и мы оба с довольным видом уставились на океан. На водной глади, словно винная пробка, покачивалась доска для серфинга, а на ней стоял парень с собакой, вероятно дожидаясь новой волны. Короля сусликов вскоре разморило на солнце, и он уснул, а за ним задремал и я. Проснулся я на закате. Лицо так и горело. Я вскрикнул, тем самым разбудив Чаза, который посмотрел на меня, завопил, свалился с веранды, пролетел шесть метров, плюхнулся на песок и, словно обезумевший, принялся носиться кругами, постоянно при этом гадя. Наконец он остановился и принялся лихорадочно копать.

Я отыскал тюбик с кремом от загара с самым мощным уровнем защиты, который подошел бы и вампиру, решившему прогуляться на солнце, и густо намазал лицо. Скорее всего, я сейчас очень напоминал пациента, сбежавшего из ожогового отделения, поскольку, когда Чаз высунулся из норки, вырытой на пляже Малибу, и увидел меня, он издал испуганный вопль и снова скрылся под землей.

Я пожал плечами и пошел в дом. Обследовал исполинский двустворчатый холодильник, забитый всеми видам и суши, какие только можно вообразить, разносортным заграничным пивом, смешными пластиковыми баночками экзотических безглютеновых соусов и прочими невиданными яствами, которыми лакомились местные жители. Я покопался в контейнерах с фаршированными моллюсками в лимонном маринаде, в упаковках со стейками из мраморной говядины, отодвинул в сторону пакет, набитый щупальцами осьминога, каждое из которых, словно леденец, было надето на палочку. Затем приподнял поднос с желтоперым тунцом. Рядом с турецким ореховым пирогом расположился на тарелочке большущий помидор, в который была воткнута зубочистка с прикрепленной к ней бумажкой. Надпись на бумажке гласила: «Вот оно — наследие!»

Я поискал мясные палочки, вяленую говядину и что-нибудь простенькое, но при этом сладкое. Увы! Ни тебе кетчупа, ни острого соуса. Даже картофельных чипсов и тех не было!