История Киева. Киев руський - Виктор Киркевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь об украинцах. Это народ, испокон веку живущий на одной и той же территории, возделывающий поля и производящий сельскохозяйственные продукты. Археологические находки: керамика, предметы повседневного быта 4—5-тысячелетней давности украшены декором, широко распространенном и у современных украинцев. Нельзя, да и незачем, отрицать тягу к родной земле, политой потом и кровью предков украинцев. Да и само название народа – украинцы, живущие – с достопамятных времен в своём крае, на своей земле. Некоторых вводит в заблуждение совпадение названий: у поляков «край» – это граница, поэтому живущие «у края» – на границе, окраине ойкумены – украинцы (пограничники), но это для Европы, а не для русских псевдоисториков и квасных патриотов, считающих: Украина – это «окраина». Как в пословице: «Слышал звон, да не знает, где он». Услышали похожее сочетание и переработали на свое, удобное для россиян, понятие: «Укра́ина». На европейских картах XVI—XVIII вв. Украина уже существует с таким названием, а на месте современной европейской части России читаем Московия – раньше Татария. Как же иначе, если правители этой территории платили дань и находились в подчинении у Золотой Орды? Вот почему для европейцев украинцы – пограничники, оберегающие их земли от вторжения диких, «татарских» народов.
Теперь об украинском языке. Безусловно, как литературный язык он сформировался позже русского. Но некоторые местные, народные, украинские слова и сочетания встречаются в летописях, написанных на старославянском языке. Уже после разгрома Киева и подчинения монголо-татарам Галицкого и Волынского княжеств, объединенных Романом Мстиславичем, в текстах летописей все больше и больше появляются украинские слова и словосочетания. Это вызвано, скорее всего, тем, что летописцы уже не проходили обучение в центрах духовной культуры, испытывающих влияние византийцев, находящихся в Киеве и Чернигове. Ведущие записи уже менее грамотные и книжные, у них больше связь с народом, ведь набирались переписчики из глубинки Киевской Руси. Центры-то разгромили и обезлюдили.
В лесах и болотистых местностях, которых опасались степные завоеватели, люди жили обособленно, как и столетия тому назад, говоря на своем языке, не нуждаясь в письменности. Религиозные обряды им проводил их местный полуграмотный батюшка, на ломаном церковном языке произнося две-три молитвы. Городского населения тогда было очень мало, да и города ставали добычей завоевателей. Население в неспокойное время предпочитало жить в глубинке, так спокойнее и сытнее. Там еду не отберут и жинку не изнасильничают. А за Киевом на северо-западе были дремучие леса, тянувшиеся аж до… Что говорить о ХIII—ХIV вв., когда в 1990-е из города люди бежали в села, это позднее «село» понаехало в столицу. Мне подсказали, что заселяли (очень соответствующее слово) город и в довоенное время, когда пытались ликвидировать «смычку» между рабочими и крестьянами. Да и при Хрущеве с отменой запрета на выдачу колхозникам паспортов возник поток «новых горожан». К сожалению, у нас не было фермерства… А кулаков, как сословие хозяйствовавших с любовью на своей собственной земле, – уничтожили на корню. Вот одна из главных причин отставания современной экономики.
Национализм – это когда лицо одной национальности видит в лице другой национальности – морду.
Летописи: борьба за Киев
Еще раз остановимся на конце ХII в. – тяжелейшем времени в истории Руси: разодранная междоусобицами страна стала ареной таких жестоких потрясений, что даже ее непосредственные участники теряли видение каких-либо перспектив. Только отдельные гениальные личности, такие как автор «Слова о полку Игореве», были способны охватить взглядом процессы, бурно протекающие на Руси, понимали их закономерность и могли вынести свой приговор. Для преобладающего большинства современников то время стало неимоверным хаосом, совсем лишенным причинно-следственной связи. Заметная особенность летописных текстов этого времени – сверхмерная перегруженность механически сведенными фактами – как важными, так и ничего не значащими. Искать в этих текстах единую философскую концепцию, такую, которая присутствует в «Слове…», – бессмысленно. Его автор поднялся над реальностью, оторвался от обыденности и смог увидеть причину того отчаянного положения, в котором очутилась Русь, и ощутил скорую ее гибель.
Теперь хроники ведутся не только в Киеве и Новгороде, но в Чернигове, Переяславе, Владимире, Галиче, Смоленске… Конечно, каждый из авторов «свое болото хвалит», ставя задачи князя-патрона выше общеруських интересов. Из пестрого калейдоскопа исторических произведений почти ничего не сохранилось в аутентичном виде. Наиболее значительным летописным сводом домонгольского периода является, безусловно, так называемое Киевское сведение 1200 г., составленное поэтом, публицистом, игуменом Выдубицкого монастыря Моисеем. Этот комплекс позднее вошел в знаменитую Ипатьевскую летопись конца ХIII в. и благодаря этому дошел до нас в практически неизмененном виде, убедительно отразил те тенденции, о которых идет речь.
В основу произведения положена летопись «Мстиславого племени» – хроника, которая на протяжении многих десятилетий велась при дворе потомков Мстислава Великого – Изяслава и Ростислава Мстиславичей, а также Рюрика Ростиславича. Первую часть летописи Б. Рыбаков приписывает боярину Петру Бориславичу, выполнявшему функции канцлера при Изяславе. Боярин имел свободный доступ к архиву, материалы которого использовал. Творческой манере этого автора, отображающей волынское течение в киевском летописании, присущ светский характер изложения, свободный от слов, характерных для монахов. Литературная форма близка к стилю рыцарских романов, что вполне понятно, учитывая положение летописца, находящегося в гуще политических событий и конфликтов, а в некоторых даже участвующего. Но при этом в летописи были использованы отрывки из более старых текстов, существенно различающихся по стилю и идеологической направленности. Б. Рыбакову удалось выделить в общем материале следы более десятка произведений, использованных игуменом Моисеем. Черниговское течение представлено тут летописью Поликарпа, ставшего позднее игуменом Печерского монастыря и одним из авторов Киево-Печерского патерика. Он из окружения князя Святослава Ольговича, поэтому именно ему принадлежат строки, приятные Ольговичам. После смерти Святослава Поликарп переориентировался на князя Ростислава (смоленский дом), сохраняя пиетет