Дэлл - Вероника Мелан

Неизвестно, сколько бы продолжались мысленные диалоги Одриарда с теми, кто когда-то повлиял на его судьбу, если бы в кармане его куртки не завибрировал телефон.

Высветился номер, а ниже имя: «Меган».

Прежде чем ответить, Дэлл провел по экрану подушечкой пальцы и подумал о том, что после сегодняшнего дня сменит его на «Моя Меган».

День искрил эмоциями.

Они не стали менять сценарий, о котором помнил только один: смущенный взгляд, осторожное приветствие, удивленное выражение лица при виде букета из алых роз.

— Это мне?

Он тепло улыбнулся в ответ.

Пусть будет галерея «Дриада», пусть об этой рыжеволосой красавице позаботятся стилисты, пусть ее лицо сияет от счастья, а в глазах мерцают восторг и радость. Пусть она пока не знает, что этот день не закончится, а лишь плавно перетечет в другой, наполненный любовью, о которой он непременно скажет. Скажет позже, когда наступит правильный момент.

А пока… Пусть будет «Пантеон Миражей», изысканный обед, захватывающие шоу Нордейла, в одном из которых он покажет себя гладиатором.

Если бы ты знала, что я готов биться за тебя со всем миром. Лишь бы ты улыбалась, лишь бы смотрела на меня так же, как и сейчас…

И он бился. Радостно сжимал меч в ладони, стоя перед многочисленной публикой в сапогах и набедренной повязке, транслируемый множеством экранов, зная, что среди них есть та, кто смотрит на него с обожанием и замершим сердцем.

Пусть смотрит. Пусть знает, кто именно совсем скоро будет принадлежать только ей. Уже принадлежит.

Слова, шутки, обрывочные фразы и долгое молчание, когда остается лишь взгляд — один на двоих… Почему он не позволял себе раньше заметить, насколько она красива? Хрупкая, мягкая, чистая, невероятно светлая, готовая отдать все тому, кого любит. И каждый раз от этих мыслей кружилась голова и наполнялась нежностью грудь, а после горьковато щемило где-то внутри.

Я дал ей уйти. Один раз. Бернарда, спасибо, что не позволила мне умереть слепым дураком с остановившимся при жизни сердцем.

Прогулка по вечернему Нордейлу, во время которой он не удержался, взял Меган за руку, а после развернул к себе и поцеловал. Поцеловал так трепетно, что позвоночник рассыпался ворохом искр, и стало невозможно говорить. Пальцы касаются теплых щек, а слова не идут, потому что слишком много хочется сказать, потому что внутри образовался затор из невыплеснутых эмоций.

Ты поедешь ко мне? Пожалуйста…

И счастливое, пока еще смешанное с болью, согласие в ее глазах.

Умирать можно от нежности. И от собственной любви.

Ежесекундно умирать и возрождаться, чтобы взглянуть, коснуться, почувствовать, вдохнуть и снова взлететь на небо, не понимая более, жив ты или нет. Если рай существует при жизни, то это он: плавящий взгляд, жадные и ласковые руки, губы, клеймящие каждый сантиметр кожи, и неслышный голос, проникающий сквозь тело электрическими разрядами… моя, моя, МОЯ…

Еще никогда я не видела Дэлла таким: собранным, уверенным и одновременно спокойным.

Моя.

Вот что читалось в его глазах, и, видя это, я счастливо умирала вновь.

Пусть всего лишь на день, пусть лишь сегодня он подарил мне себя, но сделал это целиком, без остатка, и я не буду ни о чем жалеть, как бы в дальнейшем ни повернулась жизнь. Если уйдет утром, значит, уйдет. Если останется, буду любить всегда.

За несколько часов, что мы провели в объятиях друг друга, я ощутила то, чего не ощущала никогда: собственную нужность, умиротворение, покой, мощнейший поток света, льющийся через сердце.

Как ему удалось?…

Игристое вино и кусочки апельсинового торта, которыми Дэлла кормил меня, чередовались с жадными, медленными и страстными поцелуями. Слов не звучало. Плавилась под его прикосновениями шея, горели прикусанные зубами мочки ушей, томительно скручивалось что-то внутри, вспыхивали во всем теле невидимые огненные спирали.

Мы не занимались любовью, мы занимались чем-то большим. Единением, процессом посвящения себя друг другу, необратимым прониканием, в котором мое становилось его, а его — моим. Я ощущала текущие из Дэлла чувства клетками кожи, задыхалась от них, вливала в него в ответ собственные жгуты страсти, оплетала, наполняла, ярко вспыхивала в такт с прикосновениями, изнемогала от жара и снова, и снова сливалась с тем, кто держал меня в объятиях.

Вот как должна выглядеть истинная Любовь. Теперь я знала это наверняка.

И я не буду думать о том, что случится на утро — настоящий подарок уже подарен, грешно и мелко просить после такого еще. Пусть тепло его рук будет со мной так долго, сколько я смогу его сохранить, и пусть мои глаза скажут больше, чем все существующие в мире фразы.

Засыпая, я чувствовала себя счастливой: меня обнимали, обнимали так крепко, что не получалось ни вдохнуть, ни двинуться. А при попытке перевернуться, прижимали так тесно, что между телами не оставалось ни сантиметра свободного пространства — кожа к коже, закрытые глаза и душа в душе, накрытые светящимся одеялом любви.

Ни единой мысли. Ни одной эмоции, кроме всепоглощающего счастья.

И улыбка на губах.

Он стоял у машины и курил, ветер доносил до меня ароматный дым; я втихаря вдыхала его полной грудью.

Утро. Припаркованный у подъезда Неофар, окна собственной квартиры, бледное, пытающееся пробиться сквозь тучи солнце и прохладный ветерок, рябящий поверхность разлившихся на тротуаре луж.

Я молчала.

Нож пока еще покоился на дне сумочки — остались последние минуты владения ценным предметом. Как грустно, но в то же время легко уходить.

В машине по дороге сюда я думала о том, чтобы использовать последний шанс — попросить Дэлла остаться, даже принудить, если потребуется. Ведь нож позволял приказывать, навязывать волю, подгибать. Думала о том, чтобы попросить его кольцо. Не насовсем, но временно, сделаться его Женщиной только для того, чтобы попробовать донести собственные чувства.

Но что-то удержало.

Как можно после такой ночи и вообще после всего, что этот человек позволил мне испытать, настаивать на чем-либо? Ведь это великое умение — оставить в душе не сожаление, а великую благодарность за подаренные моменты счастья. И если любишь, по-настоящему любишь, не подрезай крылья — любовь не выживет в клетке, отблагодари человека, оставив ему свободу решений и право выбора.

Поэтому… не надо кольца. Ведь не оно, в конце концов, важно, а та теплота в глазах, которая либо рождается между двумя, либо нет. И та просьба, что я обдумывала по дороге сюда, убьет и тепло, и ту бесценную ниточку нежности, что протянулась между мной и стоящим у машины мужчиной.