Путь духовного обновления - Иван Александрович Ильин

Напротив, тот, кто различив впервые своеобразные предметные сверкания и следы в субъективных содержаниях, сосредоточится на их категориальном своеобразии, предастся им своею предметною интенциею и доведет себя до очевидности предметного бытия, тот, осмеянный и прожженный этой очевидностью, сохранит не сомневающуюся уверенность в бытии очевидного Предмета. Утвердив себя этим сущим Предметом, став его жилищем и проявлением, питаясь им духовно и как бы излучая его из себя, душа человека впервые измеряет вообще, что значит подлинно быть и что значит вести проблематическое существование в виде скудного, предметно-пустынного существа. Вживаясь в духовный Предмет, она уподобляется ему, приобретает по-свóему его свойства, взращивает в себе новые атрибуты: так, тождество понятия воспитывает в душе твердость и верность себе, определительность и прозрачную искренность; так, настоящее совестное испытание всегда уводит человека к непосредственному, гранеутверждающему совестному поступку; так, подлинное переживание естественного права пробуждает в человеке художника естественной правоты; так, художник, одержимый эстетическим предметом, несет в самом себе космическую глубину и ширину, и сам, в непосредственном вдохновении, сверкает лучами Предмета; так, подлинная молитва подлинно преображает человека и внутренно и внешне…

Понятно, что душа, онтологически обновленная общением с Предметом, остро испытывает дефективность и неполноту своего личного существования в прошлом. Понятно также, что она не может иметь ни повода, ни основания, ни склонности к отвержению объективности духовных предметов. Ей легче, естественнее, логически приемлемее допустить, что она сама, как таковая, не реальна, чем <то>, что они не имеют бытия.

10

Таков тот путь, на который должна вернуться философия наших дней для того, чтобы возобновить свое древнее и глубокое дело. Это есть путь возрождения философского опыта. Здесь необходимо возвращение к положительным основам знания: к сосредоточенному испытыванию и честному, непредвзятому описанию. Философия должна пройти через эпоху сознательно принятого и осуществляемого духовного позитивизма, с его последовательным отречением от суеверия, предрассудка, беспочвенности, отвлеченной конструкции и самодовольной дедукции; с его вниманием к данному, к единичному испытанию, к восприемлющему óргану и его строению, к показующему доказательству и обоснованию.

Предметная философия, вскормленная предметным опытом, предметною очевидностью, предметным характером… Вот духовное задание наших дней! Вот один из ключей к современному духовному кризису! Вот к чему мы должны воспитывать сами себя, и друг друга, и молодые поколения! И теперь это становится осуществимым больше чем когда-нибудь, ибо окружающая катастрофическая атмосфера, уже разрядившаяся потоком страданий, но далеко еще не оскудевшая грозными перспективами, будит в душах заснувшие глубины и разверзает в них заброшенные шахты. А духовно пробужденная душа может сделать многое, что не по силам спящей: потрясенная, воспрянувшая, настороженная, она больше чем когда-нибудь способна внять предметным голосам в ночи и ответить на их зовы и знаменования – приятием и личным перерождением.

Понятно, однако, что для добывания такой философии нужно вскрыть пути, ведущие к ней. А это означает, что необходимо возродить настоящую философическую методологию; методологию не в смысле системы отвлеченных правил, и не в смысле гносеологической рефлексии вне отношения к предмету; но в смысле живого описания того, уже пройденного, но еще не проторенного творческого пути, который наверное ведет к испытанию, увидению и познанию духовного предмета. «Όδòς»[139] значит «путь»; «μέυοδος»[140] – путь вослед чему-то, верный путь к некой цели. Нельзя, нелепо предполагать, что этот путь уже известен каждому про себя, ибо, если бы это было так, то духовного кризиса может быть вовсе и не было бы. Но не следует осуществлять этот метод и молча, обнаруживая лишь одни итоги, ибо здесь необходима взаимная проверка и исправление, здесь необходимо помогать начинающему и неуверенному в его затруднениях…

Вот почему философия наших дней, восходя к древним истокам и образцам своим, должна начать свой познавательный поход от экзотерического учения о методе. Она должна поставить методологический вопрос с величайшей простотой: чтó следует сделать со своими телесными, душевными и духовными способностями для того, чтобы испытать и увидеть в исследуемой области духовный предмет? какой комбинации душевно-духовных сил при каком направлении их дается в этой области духовный предмет? как возможно здесь узнать и проверить, что предмет действительно взят? какие могут быть признаки того, что опыт состоялся, что очевидность пережита? как воспитать в себе верный, неошибочный, или, если угодно, нормальный духовный опыт в обращении к истине и понятию, к праву и государству, к добру и злу, к художественности и красоте; в обращении к божественному и Богу?

Ответить положительно и определенно на эти вопросы значит развернуть философию духовного опыта, необходимо предшествующую философии самого духовного предмета. Конечно, оторвать друг от друга эти две стороны философского исследования невозможно; в эпохи духовного полета и расцвета в этом, может быть, не бывает и надобности. Однако история философии знает такие учения, которые почти не доходили до второго задания, и такие учения, которые обходили молчанием первую задачу. Наше время духовного упадка и разложения, время релятивизма и нигилизма, требует предварительного и самостоятельного подхода к первому заданию: ибо как же возможно исследовать предмет, потеряв или забыв пути, ведущие к нему? можно ли подразумевать наличность и верность опыта у со-исследователя, если он самыми отрицаниями своими свидетельствует об отсутствии его? Нет, здесь необходимо заново исследовать состав и строение верного или нормального духовного опыта; не для того, чтобы создать психологию духовной культуры, изучающую фактический состав душевных переживаний у определенных индивидуумов, групп или народов; но и не для того, чтобы выдвинуть чисто нормативное построение, трактующее о должном независимо от действительности. Философия духовного опыта будет иметь в виду нормальный, здоровый, и в высшем достижении идеальный духовный опыт, который не раз уже осуществлялся и будет не раз еще осуществлен в истории человеческой духовной культуры. Бывало так, что идеальный духовный опыт осуществлялся совсем не философами и не в философии, а великими художниками, героями, святыми, пророками, или такими, которых народы узнавали и признавали, или такими, которые оставались безвестными предметовидцами; но бывало и так, что его осуществляли именно философы, которые или рассказывали об этом опыте, или прямо излагали его предметные результаты. Во всех этих случаях идеал оказывался осуществившимся фактом, а наличный факт являл одержимость человеческого духа предметною очевидностью. Все эти явления образуют как бы единую, великую сокровищницу духа, или его пантеон, или горный хребет человеческой духовной истории. Обращаясь к этим явлениям, современный философ должен осуществить научно-художественную реставрацию этих персональных очагов духовного опыта; не в виде жизнеописания великих людей, но в виде постижения и усвоения того духовного опыта, через который воспринимался