Инжиниринг. Истории об истории - АО АСЭ

В Волгодонске было и того хуже, потому что к этому времени «Атоммаш» практически полностью остановился. Второй по величине в городе химический комбинат, который был крупнейшим в Европе предприятием по изготовлению моющих средств, был полностью остановлен. АЭС прекратила стройку, и город остался без работы. А это ни много ни мало 200 000 человек.

Кто смог, уехал на заработки — на Север или куда-то еще, — а те, кто остался, занялись мелкой торговлей. Расцвел бандитизм. В те годы считалось, что Волгодонск — один из наиболее криминализированных городов юга России. И я могу это подтвердить, сложная была ситуация.

Вхожу как-то в здание управления. Перед проходной там — небольшой вестибюль и дверь в отдел кадров. Дверь открыта, в проеме стоит кадровичка, а перед ней на полу на коленях пожилая женщина и рядом, видимо, ее дочь лет 17–18. Пожилая плачет: «Возьми на работу девочку». Кадровичка сама чуть не рыдает: «Я, конечно, могу взять, но ты же понимаешь, мы зарплату-то не платим, что толку». Та отвечает: «Я знаю, я слышала, что у вас обеды, вы кормите обедами бесплатными». Вот это состояние, в котором были и город, и станция.

Концерн «Росэнергоатом», который должен был финансировать эту стройку, получал за отпущенную электроэнергию около 3 % деньгами. Остальное — векселями различных систем и предприятий. Эти векселя по большому счету ничего не стоили на рынке, от силы 25–30 % от их номинальной стоимости. Но даже эту треть превратить в деньги было крайне сложно и не всегда безопасно. На этой «поляне» кружилось очень много людей с разными намерениями, и погружаться в этот мир взаимозачета и бартера было крайне сложно и крайне опасно.

Но у нас другого пути не было. И Ростовскую АЭС концерн финансировал этими векселями. Тогда мне говорили знающие и опытные люди, мол, ты, парень, зря ввязался в это дело, за «фантики» (так в народе называли векселя) атомную станцию построить невозможно, это авантюра.

Такой эпизод вспоминается. На станции было создано специальное подразделение, которое занималось взаимозачетами — превращением векселей в хоть какие-нибудь деньги или в нужный нам ресурс: металл, кабель, спецодежду, еще что-то. В этом небольшом коллективе была женщина, фамилию ее называть не стану, достаточно сказать, что звали ее Наташа. Она сумела как-то наладить эту сложную работу, и многие успешные сделки по взаимозачету проходили именно через нее. Казалось бы, этот человек должен был иметь какие-то деньги, но ничего подобного: она работала за те же бесплатные обеды и какие-то крохи, какие-то талоны, которые давали на питание, на продукты. И тут пришла телеграмма о том, что умерла ее родственница. Ей нужно ехать на похороны в другой город, то есть билет на поезд покупать, а ей не на что. Она с этой телеграммой — к начальнику, говорит: «Валера, помоги мне, в счет зарплаты, хоть что-нибудь». В кассе денег не было. Тогда Валера в качестве зарплаты выдал ей вексель, по которому она буквально за один день, пользуясь наработанными связями, через какие-то цепочки взаимозачетов получила вексель на сколько-то литров бензина. Этот вексель она отнесла на заправочную станцию, и из окошечка этой автозаправочной станции ей выдали деньги. И вот она стоит и плачет. Не потому, что у нее родственница умерла, а потому, что она десять лет не держала деньги в руках.

Три в одном

Таким был Волгодонск тех лет. В такой обстановке начинали мы строить эту станцию — три проекта в одном.

Первый проект был очевиден: надо было достроить станцию, завершить те последние строительно-монтажные операции, которые не успели доделать десять лет назад.

Второй проект — ремонтно-восстановительные работы. Потому что АЭС бросили десять лет назад и, конечно, до 1999 года она «не дожила»: провалились кровли, сгнили подземные коммуникации. Там ведь очень агрессивные грунты. Оборудование, кстати сказать, тоже не все пережило это десятилетие, сказались климатические воздействия — никто же не отапливал, не сушил эти помещения. Охранять тоже было некому. Таким образом, нужно было провести ревизию, оценить состояние каждой единицы оборудования, каждой строительной конструкции. Это был второй проект, так называемые РВР — ремонтно-восстановительные работы.

Третий же проект получился опять-таки с подачи того самого Евгения Решетникова, который на одном из первых совещаний, обращаясь к директору Погорелому и ко мне, заявил: «Ваша задача, коллеги, построить блок самый современный на сегодняшний день». То есть он должен быть не хуже четвертого Балаковского — самого нового блока того времени. Кто смог, уехал на заработки — на Север или куда-то еще, — а те, кто остался, занялись мелкой торговлей. Расцвел бандитизм.

И это была совсем уже отдельная задача. Потому что повышение безопасности и надежности блока требовали новых технических решений. Надо было провести достаточно основательные работы по переделке того, что строили десять лет назад. Часть решений мы знали: Балаковская станция была образцом для подражания, и мы оттуда многое взяли. В это время как раз заканчивалось сооружение Запорожской АЭС, и это тоже стало источником полезной информации. Новые предложения поступали от наших конструкторов и проектировщиков. На рынке появилось новое оборудование, которого не было десять лет назад. И так у нас сложилась третья задача: пересмотреть некоторые проектные решения с точки зрения повышения безопасности и надежности и сделать, в общем-то, новый блок.

Вот три таких проекта в одном. Достройка, восстановление и модернизация, или реконструкция, называйте как хотите.

У нас сложился очень хороший коллектив, я уже не один раз эту фразу произнес и еще раз повторю. Работали не за страх, а за совесть. Никаких денег мы тогда не видели и даже не говорили о них. Строители, монтажники, которые получали от нас векселя, то есть 25–30 %, зная, что мы с них потребуем работу на 100 % от суммы, указанной в векселе, — за это работали.

Интересный был эпизод с зарплатой. Когда Леонид Меламед, возглавлявший тогда концерн, предлагал мне возглавить этот проект, он спросил, какие с моей стороны могут быть условия. Я тогда сказал единственное: «Я хочу, чтобы с этого момента на станции была нормальная зарплата. Потому что, если ее не будет, все остальное бессмысленно». Тогда исполнение этого требования казалось невозможным, но нашли компромисс. «Зарплату нормальную, как положено, деньгами, я платить не смогу, таких денег нет, — сказал Меламед. — Но какую-то часть, согласен, будем платить деньгами».

Как это было практически? Была собрана группа инженеров, около 30 специалистов концерна «Росэнергоатом», которых мы тогда назвали