Жребий - Стивен Кинг

Не меняя положения руки, Марк принялся ее сгибать. Когда он убедился, что размял ее, то подсунул пальцы под петлю, стягивавшую другую руку, и напряг. Левая кисть выскользнула на свободу.

Вытащив руки из-за спины, Марк оперся об пол, на секунду прикрыв глаза. Теперь весь фокус был в том, чтобы не думать о своем успехе и двигаться очень неторопливо.

Опираясь на левую руку, правой Марк ощупал выпуклости и впадинки узла, надежно удерживавшего петлю вокруг шеи. Сразу стало ясно: для того, чтобы освободиться, ему придется без малого удушить себя и вдобавок усилить давление на гениталии, и без того пульсировавшие ровной болью.

Сделав глубокий вдох, Марк принялся трудиться над узлом. Веревка затягивалась все туже, сдавливая шею и промежность, колючие волоски грубой пеньки вонзались в горло крошечными татуировочными иголками. Ему казалось, что узел не поддается бесконечно долго. От бешеного натиска крупных черных цветов, беззвучно взорвавшихся перед глазами, стало хуже видно. Торопиться Марк отказывался. Он мерно раскачивал узел и, наконец, почувствовал в нем новую слабину. На мгновение давление на промежность невыносимо возросло, а потом он судорожно дернулся, сбросил через голову петлю, и боль уменьшилась.

Марк сел, откинув голову назад, неровно дыша, баюкая пострадавшие гениталии в обеих ладонях. Острая боль сделалась ровной, пропитывающей насквозь, тошнотворной. Стоило ей немного отступить, как Марк посмотрел на закрытое ставнями окно. Пробивающийся сквозь сломанные доски свет полинял до светлой охры — солнце вот-вот должно было сесть. А дверь была на замке. Перетянув высвобожденную петлю через балку, мальчик принялся за узлы, стягивавшие ноги. Они были такими крепкими, что приводили в бешенство, а сосредоточенность начинала отступать перед нарастающей реакцией.

Освободив бедра, колени и (после борьбы, показавшейся бесконечной) лодыжки, Марк неуверенно встал на ноги среди безобидных колец веревки и покачнулся. Потом начал растирать бедра. Снизу донеслись шаги.

Раздувая ноздри, Марк в панике посмотрел наверх. Он доковылял до окна и попытался поднять раму. Она оказалась намертво заколочена. В середину деревянного подоконника, как стапеля, под углом входили ржавые гвозди по десять пенни за штуку.

Кто-то поднимался по лестнице. Вытерев рукой губы, Марк дикими глазами зашарил по комнате. Две связки журналов. Маленькая жестяная дощечка с изображением летнего пикника 1890 года на обороте. Железный остов кровати. Отчаявшись, мальчик подошел к ней и потянул одну сторону вверх. И тут какие-то далекие боги, заметив, возможно, какую удачу мальчик принес себе сам, сделали и свой скромный благотворительный взнос.

Когда шаги направились по коридору к двери, Марк до конца вывинтил стальную ножку кровати, потянул и отделил ее от рамы.

Марк с занесенной ножкой от кровати стоял за открывающейся дверью, как деревянный индеец с томагавком.

— Молодой человек, я пришел, чтобы…

Стрейкер увидел пустые веревочные кольца и, еще не переступив порог, изумленный до глубины души, прирос к месту на добрую секунду.

Для Марка происходящее замедлилось до скорости повтора футбольного маневра. Ему показалось, что он прицеливался к виднеющейся из-за края двери четвертушке круглого черепа не несколько секунд, а несколько минут. Ножка, которую мальчик обрушил вниз обеими руками (не так сильно, как мог бы, поскольку пожертвовал часть сил на лучшие цели) пришлась Стрейкеру повыше виска как раз в тот момент, когда он начал оборачиваться, чтобы заглянуть за дверь. Вытаращенные глаза зажмурились от боли. Из раны на голове весело брызнула кровь. Стрейкер откачнулся и спиной вперед ввалился в комнату. Лицо исказила ужасающая гримаса. Он вытянул руки, но Марк ударил еще раз. Теперь трубка угодила чуть выше выпуклого лба, и снова брызнула кровь. Глаза Стрейкера закатились под лоб, и он бескостно осел на пол.

Марк обогнул тело, глядя на него широко раскрытыми, вылезающими из орбит глазами. Ножка от кровати испачкалась в крови, которая оказалась темнее «текниколоровской» крови из фильмов. Ее вид вызвал у Марка тошноту, но к Стрейкеру мальчик оставался совершенно равнодушным.

«Я убил его,» — подумал он. И тут же: «Хорошо. Хорошо».

Рука Стрейкера сомкнулась на его щиколотке.

Марк судорожно ахнул и попытался выдернуть ногу. Рука держала крепко, как стальной капкан, а сам Стрейкер смотрел на него снизу вверх сквозь сочащуюся кровью маску холодными светлыми глазами. Губы беззвучно шевелились. Марк потянул сильнее, но тщетно. С тихим стоном он принялся колотить по цепкой руке Стрейкера своим оружием. Раз, два, три, четыре раза. Пальцы ломались с ужасным звуком, как карандаши. Рука разжалась, и Марк освободился рывком, от которого, спотыкаясь, вылетел за дверь, в коридор.

Стрейкер снова уронил голову на пол, но изуродованная рука с мрачной живостью хватала пальцами воздух — так дергает лапами собака, которой снится, что она гонится за кошкой.

Ножка кровати выпала из пальцев Марка, мужество которого иссякло, и мальчик попятился, дрожа. Потом, охваченный паникой, развернулся и кинулся вниз по лестнице, перепрыгивая онемевшими ногами через две-три ступеньки, не отрывая ладони от занозистых перил. Ведущий к входным дверям коридор купался в тени, темный и страшный.

Марк зашел в кухню, пугливо озираясь на дверь подвала. В красно-желто-пурпурном пылающем ореоле садилось солнце. За шестнадцать миль от дома Марстена, в приемной похоронного бюро Бен Мирс следил, как стрелки часов колеблются между 7:01 и 7:02. Ничего этого Марк не знал. Он знал, что надвигается час вампира. Задержаться значило опять оказаться с ними лицом к лицу после уже пережитого столкновения. Вернуться в подвал и попытаться спасти Сьюзан означало официальное присвоение звания живого мертвеца. Несмотря на это, Марк подошел к двери подвала, действительно спустился на три ступеньки, и только потом его объял страх, спеленавший мальчика едва ли не физическими путами и не позволявший сделать ни шагу дальше. Марк плакал, тело сотрясала сильнейшая дрожь, как в приступе малярии.

— Сьюзан! — пронзительно крикнул он. — Бежим!

— М-Марк? — голос Сьюзан звучал слабо, сонно. — Я ничего не вижу. Так темно…

Неожиданно что-то грохнуло, напомнив гулкий ружейный выстрел, потом раздался басистый бессердечный хохоток.

Сьюзан завизжала, визг перешел в стон, а потом стало тихо. Ноги Марка рвались унести его прочь, но он все-таки медлил.

А снизу донесся дружелюбный голос, удивительно похожий на голос отца:

— Мальчик мой, спускайся. Я восхищаюсь тобой.