Мой талисман - Татьяна Романова

– Что со мной? – прохрипела Сикорская?

– Доктор вам живот разрезал, чтобы ребеночка вынуть. Вы уже давно без памяти лежите, – рассказала словоохотливая девушка.

– А что с ребенком? – встрепенулась Наталья. – Он жив?

– Жива! Девочка у вас, – расцвела улыбкой Агаша. – Ее князь распорядился в дом перевести, гувернантку ей нанять, а Акулина ее няней будет.

«Дочь выжила, – подумала Сикорская, закрывая глаза. – Князь уже признал ее, даже не удочерив, значит, я ему больше не нужна. Нужно уходить».

Она пошевелила руками и ногами, а потом обратилась к девушке:

– Помоги мне встать!

– Да что вы, барыня, у вас живот разрезанный, – испугалась крестьянка. – Вдруг кишки вывалятся.

– Да что ты ерунду мелешь, – рассердилась Сикорская. – Делай то, что тебе говорю!

Превозмогая боль, она начала подниматься, Агаша подхватила ее за руки и помогла встать. Наталья прощупала сквозь сорочку и плотную повязку живот и поняла, что может даже касаться шва руками. Значит, все было не так уж и плохо.

– Разорви простыню и забинтуй мне живот поверх повязки, – велела Сикорская.

Девушка послушно разорвала простыню на широкие ленты и, сняв с Натальи рубашку, начала бинтовать живот. Она несколько раз порывалась остановиться, но Сикорская требовала накрутить еще несколько слоев. Женщина успокоилась, только когда закончились все бинты, получившиеся из простыни. Потом она с помощью Агаши натянула теплое шерстяное платье с длинными рукавами и накинула на плечи шаль.

– Холодно мне, знобит, – сказала она девушке, – принеси сверху меховой капот, он на кровати лежит.

Та быстро спустилась, неся в руках единственную дорогую вещь Сикорской – лисью накидку, крытую темно-синим сукном. Девушка накинула его на плечи Натальи и озабоченно спросила:

– Ну как, согрелись?

– Уже лучше, – кивнула женщина. – Только сил совсем нет. Принеси что-нибудь поесть, можешь не спешить, пусть приготовят для меня кашу на сливках.

Агаша кивнула и побежала на кухню, а Сикорская, дождавшись, когда девушка исчезнет в большом доме, осторожно пошла за ней. Женщина уже не думала о брошенных вещах, о платьях, сложенных в наволочку – было ясно, что она ничего не сможет нести. Хватило бы сил пройти через дом на улицу. Наталья, держась за стену, вышла из флигеля, и, качаясь как пьяная, пересекла двор. Ей повезло. Пока женщина осторожно пробиралась от задней двери дома к парадному крыльцу, она никого не встретила. Когда Сикорская вышла на Невский проспект, ей показалось, что по ее лбу стекают струи пота, она еле стояла на ногах, но другого пути не было. За ее спиной стояла смерть. Женщина осмотрелась по сторонам. К счастью, около соседнего дома дремал извозчик. Сикорская оттолкнулась от стены и неверным шагом пошла к экипажу. Наконец, она опустилась на подушки и, напрягая последние силы, сказала:

– На Охту.

Наталья больше не пряталась, все равно у нее не было сил пройти по улице хотя бы до соседних ворот, поэтому она подъехала прямо к дому мадам Клариссы. Отпустив извозчика, женщина вошла в дом и, добравшись до спальни, упала на кровать. Сколько она пролежала в этом полусне-полузабытьи, Сикорская не знала. Похоже, всю ночь. Наконец, подгоняемая мучительной тревогой, она с трудом поднялась и достала из тайника старый капот, а за ним саквояж. Наталья разорвала подкладку и высыпала деньги в саквояж, там уже лежали документы на имение Минкиной, паспорт Натальи, и целая наволочка принадлежавших Ресовскому серебряных вещей. Саквояж был тяжелый, но оставлять его было жалко. Решив, что она быстро найдет извозчика, а потом заедет за саквояжем, женщина, держась за стену, двинулась к выходу.

Идти было мучительно тяжело. Голова горела, похоже, что у нее начиналась лихорадка. Наталья оперлась на подоконник и закусила губу от боли. Она уже хотела прислониться лбом к стеклу, чтобы охладить кожу, когда увидела, что из ямской пролетки вылезает Тимоха.

«Извозчик выдал меня, – мелькнула горькая мысль, – Тимоха приехал добить меня».

Ноги Сикорской подогнулись, но сила воли, всегда выручавшая ее в трудные моменты, вдруг охладила ее голову и заставила выпрямить спину.

«Пока я жива, – подумала женщина, – значит, должна побороться за свою жизнь».

Входную дверь она закрыла на засов. Могучий Тимоха, конечно, выломает дверь, но на это уйдет какое-то время, а она сможет уйти через двор. Держась за стены и мебель, Наталья вышла из спальни и свернула в узенький коридор черного хода. Дверь там была дополнительно заперта на импровизированный засов, который она сама сделала из старой трости мадам Клариссы. Теперь эта палка должна была спасти ее жизнь. Женщина выдернула трость, оперлась на нее и ступила на ступени заднего крыльца. Так идти было значительно легче. Наталья проковыляла мимо флигеля старьевщика и отворила маленькую калитку, скрытую за ореховым кустом, которую мадам Кларисса показала ей, отдавая ключи от дома.

Захлопнув за собой калитку, женщина прислонилась к ней спиной. Полдела было сделано. Нужно было еще пройти вдоль ограды, свернуть в узенькую щель между двумя заборами, и утоптанная тропинка должна вывести ее не на параллельную улицу, а в переулок, ведущий в глубь Охты. В его начале стоял заброшенный дом с полуразвалившимся забором и таким же сгнившим угольным сараем. Если она доберется до переулка – будет спасена. Тимохе уже не найти ее, даже если он будет кататься по всем близлежащим улицам, разыскивая беглянку. Женщина оперлась на палку и оттолкнулась от забора. Переваливаясь как утка, она поспешила на тропинку, а потом, держась двумя руками за почти смыкающиеся заборы, добрела до заветного переулка. Последним усилием Наталья протащила свое немеющее тело к угольному сараю и, толкнув дверь, ввалилась в его черноту. Сикорская сползла по стене на пол и закрыла глаза. Похоже, что она сохранила себе жизнь, но больше у нее ничего не было. Голова вновь начала гореть, а тело била крупная дрожь.

«За что? – подумала женщина. – Почему я потеряла все? Неужели Кларисса права, и за черную магию все платят страшную цену? Я ведь жила на всем готовом в царском дворце, зачем я связалась с этими приворотами?! Нужно было не требовать от жизни слишком многого. Даже в доме матери, где я голодала, было лучше, чем теперь. Десять лет труда, унижений – и все напрасно. Нет ни крыши над головой, ни денег, ни сил…»

Наталье страшно захотелось лечь и уснуть. Она сползла на земляной пол, усыпанный угольной крошкой, прижалась к стене, чтобы хоть как-то спастись от холода, и закрыла глаза. Из черной тьмы появилось суровое лицо матери, потом очаровательные головки сестер Валентинович, а затем растерянный юноша Сикорский, с ужасом глядящий на девушку в разорванном платье около своей кровати.