Игра ангела - Карлос Сафон

— Правда — это то, что причиняет боль.

На протяжении более двух часов Виктор Грандес ни разу не раскрыл рта. Он слушал внимательно, кивал в подходящий момент и время от времени делал пометки в блокноте. Сначала я смотрел на него, но вскоре начисто забыл о его присутствии. Как выяснилось, я рассказывал историю самому себе. Слова возвратили меня в прошлое, казалось, давно канувшее в небытие, к той ночи, когда у дверей редакции газеты убили отца. Я вспоминал время, проведенное в газете «Голос индустрии», годы, когда я выживал, сочиняя по ночам рассказы, и первое письмо, полученное от Андреаса Корелли, сулившее большие надежды. Я описал первую встречу с патроном у водосборника и дни, когда все мои перспективы сводились к неминуемой скорой смерти. Я поведал ему о Кристине и Видале, и о романе, финал которого мог бы предвидеть всякий, кроме меня. Я рассказал о двух написанных мною книгах, из которых одна вышла под моим собственным именем, а другая под именем Видаля, об утрате жалких надежд и о вечере, когда у меня на глазах мать выбросила в урну единственное, что я создал хорошего в жизни. Я не пытался разжалобить инспектора и не надеялся на его понимание. Я всего лишь пытался нарисовать воображаемую карту событий, которые привели меня в итоге в эту комнату и к ощущению абсолютной опустошенности. Я вернулся в особняк напротив парка Гуэль, к той ночи, когда патрон сделал мне предложение, от которого я не смог отказаться. Я сообщил, как зародились у меня первые подозрения и что удалось раскопать из истории дома с башней. Я рассказал о странной смерти Диего Марласки и той паутине обмана, которой меня опутали со всех сторон. Вернее, я запутался в ней сам в угоду своему тщеславию, алчности и желанию жить любой ценой. Жить, чтобы рассказать эту историю.

Я не упустил ничего. Ничего, кроме самого важного, о чем я не осмелился напоминать даже самому себе. В моем повествовании я вернулся в санаторий «Вилла Сан-Антонио» за Кристиной, но нашел только цепочку следов, терявшихся в снегу. Может быть, если повторять это снова и снова, я тоже в конце концов поверю, что именно так все и произошло. Моя повесть заканчивалась нынешним утром, когда я обнаружил, вернувшись из квартала бараков Соморростро, что, по мнению Диего Марласки, в портретной галерее, выложенной инспектором на столе, не хватает моего изображения.

Закончив рассказ, я надолго замолчал. Я в жизни не чувствовал себя таким усталым. Мне хотелось лечь спать и больше не просыпаться. Грандес смотрел на меня, сидя у противоположного края стола. Мне показалось, что он смущен, опечален, разозлен и, главное, растерян.

— Скажите что-нибудь, — попросил я.

Грандес вздохнул. Он встал со стула, с которого не тронулся за все время, пока я говорил, и подошел к окну, повернувшись ко мне спиной. Я представил, как достаю револьвер из кармана пальто, стреляю ему в затылок, забираю у него ключи и выхожу из этой комнаты. Через минуту я мог бы очутиться на улице.

— Мы ведем сейчас беседу не без причины. Вчера из отделения жандармерии Пуигсерды пришла телеграмма, где сказано, что Кристина Сагниер исчезла из санатория «Вилла Сан-Антонио» и вы — основной подозреваемый. Главный врач санатория утверждает, будто вы изъявляли желание увезти ее, а он отказал в выписке. Я сообщаю вам это для того, чтобы вы хорошо понимали, почему мы сидим тут, в светлой комнате, с горячим кофе и папиросами, и ведем задушевные разговоры. А находимся мы тут потому, что пропала жена одного из самых богатых людей Барселоны и только вам известно, где она. Мы находимся здесь потому, что отец вашего друга Педро Видаля, один из самых влиятельных отцов города, проявляет к делу заметный интерес. Он как будто ваш старый знакомый, и он обратился с любезной просьбой к моему начальству, чтобы прежде, чем заняться вами, мы получили у вас нужную информацию, отложив все остальное на потом. Если бы не это обстоятельство и не мое настойчивое желание попытаться прояснить вопрос своими методами, в данный момент вы бы содержались в тюрьме в Кампо-де-ла-Бота и разговаривали не со мной, а непосредственно с Маркосом и Кастело. А они, к вашему сведению, убеждены, что любой разговор, если вам для начала не переломали ноги молотком, будет пустой потерей времени и поставит под угрозу жизнь сеньоры Видаль. И к этому мнению начинают склоняться также и мои начальники, которые считают, что я слишком вам потакаю ввиду наших дружеских отношений.

Грандес повернулся и посмотрел на меня, с трудом сдерживая гнев.

— Вы меня не слушали, — промолвил я. — Вы не услышали ни слова из того, что я сказал.

— Я слушал вас очень внимательно, Мартин. Я выслушал, как вы, умирающий и отчаявшийся, заключили договор с парижским издателем. Фигурой в высшей степени таинственной, поскольку о нем никто не слышал и никто его не видел. Вы взялись, по вашим словам, придумать новую религию в обмен на сто тысяч французских франков, а в результате выяснилось, что вы угодили в сети грязного заговора. Творцами этого заговора являются адвокат, симулировавший собственную смерть двадцать пять лет назад, а также его любовница, опустившаяся певичка. И они осуществили свой хитроумный план только для того, чтобы обмануть судьбу, которая стала теперь вашей. Я выслушал, как эта самая судьба толкнула вас в капкан проклятого дома, жертвой которого уже стал ваш предшественник, Диего Марласка. И как вы обнаружили доказательства, что кто-то охотится за вами, следит за каждым шагом, убивая всех, кто может открыть тайну человека, судя по вашим словам, такого же безумного, как вы сами. Человека, ушедшего в тень, который выдает себя за бывшего полицейского, чтобы скрыть тот факт, что он жив. Он и совершил ряд преступлений с помощью любовницы, которая также стала виновницей смерти сеньора Семпере по причине настолько непонятной, что даже вы не в состоянии объяснить ее.

— Ирене Сабино убила Семпере, чтобы украсть книгу. Книгу, в которой, по ее убеждению, живет моя душа.

Грандес шлепнул себя ладонью по лбу, как будто только что уловил суть дела.

— Ну конечно. Какой я дурак. Это же все объясняет. Вы же упоминали о страшной тайне, которую вам открыла какая-то колдунья с пляжа Багатель. Ведьма из Соморростро. Мне нравится. В вашем духе. Давайте проверим, правильно ли я понял. Этот Марласка держит в плену чью-то душу, чтобы спрятать за ней свою и таким образом спастись от проклятия. Признайтесь, вы все это заимствовали из «Города проклятых» или только что выдумали?

— Я ничего не придумывал.

— Поставьте себя на мое место и подумайте, поверили бы вы хоть слову из всего, что тут нагородили.

— Наверное, нет. Но я рассказал вам все, что знаю.

— Естественно. Вы дали мне достаточно данных и конкретных фактов, чтобы я мог проверить правдивость вашего рассказа. Начиная с вашего посещения доктора Триаса, банковского счета в Испано-колониальном банке, вашего собственного надгробия, поджидающего вас в мастерской в Пуэбло-Нуэво, а также деловые контакты человека, которого вы называете патроном, с адвокатской конторой Валеры. Не считая массы других подробностей, достойных вашего мастерства сочинителя криминальных историй. Единственное, чего вы мне не поведали и что я, откровенно, ожидал услышать ради вашего и собственного блага, — это где находится Кристина Сагниер.

Я сообразил, что спасти меня в это мгновение может только ложь. Как только я расскажу правду о Кристине, мне придет конец.

— Я не знаю, где она.

— Лжете.

— Я же предупреждал, что нет никакого смысла говорить вам правду, — ответил я.

— Стоило постараться хотя бы ради того, чтобы я, как осел, по-прежнему был настроен вам помочь.

— Вы именно этого хотите, инспектор? Помочь мне?

— Да.

— Тогда проверьте все, о чем я говорил. Найдите Марласку и Ирене Сабино.

— Начальство выделило мне двадцать четыре часа, чтобы разобраться с вами. Если по истечении этого срока я не предъявлю Кристину Сагниер, живую и здоровую или хотя бы живую, меня отстранят от дела и передадут его Маркосу и Кастело. Они уже давно дожидаются своего шанса и ни за что не упустят такую возможность.

— Тогда не теряйте времени.

Грандес фыркнул, но все же кивнул.

— Надеюсь, вы знаете, что делаете, Мартин.

По моим подсчетам, инспектор Грандес ушел часов в девять утра. Он запер меня в той же комнате, где мы вели с ним беседу. Компанию мне составляли только термос с остывшим кофе и пачка папирос. Грандес поставил у двери в коридоре полицейского, и я слышал, как инспектор инструктировал его не пропускать в комнату никого ни под каким видом. Минут через пять раздался стук в дверь, и я узнал в стеклянном окошке физиономию сержанта Маркоса. Слов я расслышать не мог, но его артикуляция не давала повода сомневаться: «Готовься, ублюдок».

Все утро я просидел на подоконнике, сквозь решетку разглядывая прохожих, воображавших себя свободными. Они курили и ели мороженое с таким же наслаждением, как это не раз делал на моих глазах патрон. Усталость, а может быть, упадок сил от осознания безнадежности моего положения и чувства глубокого отчаяния, доконали меня в полдень. Я растянулся на полу, лицом к стене, и заснул как убитый. Когда я пробудился, комната была погружена в темноту. Уже наступил вечер, и на фоне красновато-желтых пятен света от фонарей на Виа-Лайетана на потолке комнаты скользили тени машин и трамваев. Я промерз до костей на холодном полу и, встав, подошел к батарее в углу, оказавшейся холоднее, чем мои руки.