Травяной венок. Том 2 - Колин Маккалоу

– Ну, Квинт Помпей, могу только повторить, что я действительно рад твоему прибытию и буду рад избавиться от своих обязанностей.

Несмотря на уверения Суллы, Помпей Руф ожидал ярости, гнева, негодования, а потому был изумлен.

– Ты имеешь в виду, что Луций Корнелий был прав? Ты действительно рад этому? Честно?

– Почему бы и нет? Да я просто счастлив, – заявил Помпей Страбон, – ведь мой кошелек пуст.

– В самом деле?

– У меня десять легионов, Квинт Помпей, и я оплачиваю сам больше половины из них.

– Ты?

– Да, потому что Рим не может этого сделать. – Помпей Страбон поднялся из-за стола. – Настало время, чтобы те легионы, которые не являются моими собственными, были распущены, и за это я не хотел бы браться. Мне нравится драться, а не заниматься писаниной. Тем более, что у меня слишком слабое зрение для этого. Хотя среди моих слуг есть один отрок, который может писать просто великолепно. И главное – любит делать это! Причем, любит писать все, что угодно, как мне кажется. – Он обнял Помпея Руфа за плечи, – а теперь пойдем и встретим моих легатов и трибунов. Все эти люди служили под моим началом долгое время, а потому не будем замечать, если они покажутся расстроенными. Я не хотел бы говорить им о своих намерениях.

Удивление и огорчение, которых не выказал Помпей Страбон, были ясно написаны на лицах Брута Дамассипа и Геллия Попликолы, когда Помпей Страбон сообщил им новости.

– Нет, нет, ребята, все превосходно! – вскричал он. – Это заставит моего сына служить лучше другим людям, чем его отцу. Мы все здесь стали слишком благодушными, когда долго не было никаких перемен в руководстве. Это освежит всех нас.

На следующий день Помпей Страбон выстроил свою армию и пригласил нового полководца проинспектировать ее.

– Здесь только четыре легиона – мои собственные люди, – говорил он, сопровождая Помпея Руфа, когда они шли вдоль строя. – Остальные шесть находятся на своих местах, хандрят или бездельничают. Один – в Камерине, один – в Фануме Фортуны, один – в Анконе, один – в Икувие, один – в Арретие и один в Цингуле. Тебе придется довольно много путешествовать, пока ты будешь их увольнять. Видимо, не удастся свести их вместе в одном пункте только для того, чтобы предъявить твои бумаги.

– Путешествие меня не беспокоит, – отвечал Помпей Руф, который почувствовал себя немного лучше. Возможно, его слуга был прав, и предзнаменование вовсе не означало его смерти.

Этой ночью Помпей Страбон давал небольшой пир в своем теплом и удобном доме. На нем присутствовали его очень привлекательный, юный сын с некоторыми другими юношами, легаты Луций Юний Брут Дамассип и Луций Геллий Попликола, а также четыре военных трибуна.

– Я рад, что уже больше не консул и не должен терпеть этих мужланов, – говорил Помпей Страбон, имея в виду избранных солдатских трибунов. – Я слышал, как они отказались идти на Рим вместе с Луцием Корнелием. Безмозглые дубы! Раздулись от сознания своей важности!

– Ты действительно одобряешь поход на Рим? – немного недоверчиво спросил Помпей Руф.

– Действительно. А что еще оставалось делать Луцию Корнелию?

– Согласиться с решением народа.

– Незаконно сбросив с себя консульские полномочия? Это не Луций Корнелий действовал нелегально, а плебейская ассамблея и это вероломное дерьмо Сульпиций. А также Гай Марий, жадный старый ворчун. Он уже стал историей, но ему не хватает здравого смысла, чтобы понять это. Почему ему позволялось действовать незаконно, и никто не говорил ни слова против, пока бедный Луций Корнелий отстаивал наши законы, отбиваясь ударов со всех сторон?

– Народ никогда не любил Луция Корнелия и уж тем более не любит его теперь.

– Разве его это беспокоит?

– Думаю, нет.

– Вздор! Не падай духом, Квинт Помпей! Для тебя уже все позади. Когда они найдут Мария, Сульпиция и всех остальных, тебе не придется нести ответственность за их казнь. Налей еще вина.

На следующее утро младший консул решил объехать лагерь, чтобы поближе познакомиться с его расположением. Такое предложение исходило от Помпея Страбона, который, однако, воздержался от того, чтобы составить ему компанию.

– Будет лучше, если люди увидят, что ты делаешь это по собственной инициативе, – пояснил он свой отказ.

Все еще озадаченный и удивленный поведением родственника, Помпей Руф разгуливал, где хотел, очень дружелюбно приветствуемый каждым встречным – от центуриона до рядового. Его мнением интересовались по любому поводу, чем он был весьма польщен. Однако он был достаточно разумен, чтобы держать свои мысли при себе до тех пор, пока Помпей Страбон не уедет и его собственное командование не станет установленным фактом. Он был поражен полным отсутствием гигиены и вопиющим, антисанитарным состоянием лагеря. Помойные ямы и отхожие места были переполнены и находились слишком близко от тех мест, откуда люди брали питьевую воду. «Как это типично для настоящего жителя равнин, – думал Помпей Руф. – Однажды, когда они решают, что место достаточно загрязнено, то просто встают и переходят куда-нибудь еще.»

Когда младший консул увидел большую группу солдат, идущих ему навстречу, то не испытал ни страха, ни предчувствия, поскольку все они улыбались и, казалось, были страшно рады встрече. Он воспрял духом, возможно, ему удастся растолковать им, что он думает о лагерной гигиене. Поэтому когда они сблизились вплотную, он дружелюбно улыбнулся им и едва почувствовал, как лезвие первого меча рассекло его одежду, скользнуло между двумя ребрами и застряло там. Посыпались удары других мечей, быстрые и многочисленные. Он не успел даже крикнуть, не успел даже подумать о мышах и сандалиях. Он был мертв прежде, чем упал на землю. Его убийцы тут же исчезли.

– Что за скверное дело! – обратился Помпей Страбон к своему сыну, когда поднялся с колен, – мертв, как камень, бедняга. Его ударили не меньше тридцати раз. Все мы смертны. Но хорошая смерть от меча должна настигать именно хорошего человека.

– Но кто? – спросил один из юношей, поскольку молодой Помпей не мог ничего ответить.

– Очевидно, солдаты, – отвечал Помпей Страбон, – я думаю, что они не желали смены полководца. Я что-то слышал об этом от Дамассипа, но не воспринял всерьез.

– Что ты будешь делать, отец? – спросил наконец молодой Помпей.

– Отправлю его обратно в Рим.

– Но это же незаконно? Убитых на войне полагается хоронить на месте.

– Война окончена, а он является консулом, – терпеливо объяснил отец. – Я думаю, что сенату хотелось бы увидеть его тело. Сын мой, займись всеми приготовлениями, а Дамассип будет эскортировать тело.

Все было сделано с максимальной быстротой. Помпей Страбон послал курьера на общее собрание сената, а затем доставил Квинта Помпея Руфа в Гостилиевую курию.

Никакие объяснения не предусматривались, кроме того, что Дамассип должен был сказать лично – и все свелось только к сообщению о том, что армия Помпея Страбона не пожелала иметь другого командира. Сенату было вручено послание. Гней Помпей Страбон скромно спрашивал: если его преемник мертв, то должен ли он это понимать так, что сохраняет свое командование на севере?

Сулла читал письмо, присланное ему лично от Помпея Страбона, в одиночестве.

«Ну, Луций Корнелий, не правда ли, это печальное дело? Я боюсь, что моя армия не скажет, кто сделал это, и не могу наказывать четыре славных легиона за то, что совершили тридцать или сорок человек. Мои центурионы сбиты с толку. Остается еще мой сын, который находится в прекрасных отношениях с рядовыми, а потому лучше всех бывает осведомлен о происходящем. Но в целом, это, безусловно, моя вина. Я только не представлял, насколько сильно любят меня мои люди. Кроме того, Квинт Помпей был пиценом. Я не думал, что они хоть немного его знали.

В любом случае я надеюсь, что сенат во всем разберется и сохранит за мной главное командование на севере. Если мои люди не одобряют пицена, они тем более не одобрят никого чужого, не так ли? Мы, северяне, немного грубы.

Я хотел бы пожелать тебе успеха во всех твоих делах, Луций Корнелий. Ты блестяще используешь испытанные методы, но делаешь это очень своеобразно. У тебя можно учиться. Знай, что ты можешь рассчитывать на мою полную поддержку, и не стесняйся давать мне знать, в чем еще я могу быть тебе полезен.»

Сулла засмеялся и сжег письмо, содержавшее одно из немногих ободряющих известий, которые он получил за последнее время. То, что Рим не будет обрадован его изменениями в законодательстве, Сулла знал наверняка; особенно это касалось плебейской ассамблеи, в которую недавно были избраны десять новых членов. Каждый из них был противником Суллы и поддерживал Сульпиция; среди них были Гай Милоний, Гай Папирий Карбон Арвина, Публий Магий, Марк Вергилий, Марк Марий Гратидиан (усыновленный племянник Гая Мария), и не кто иной, как Квинт Серторий. Когда Сулла узнал, что Серторий выставил свою кандидатуру, он послал его предупредить, чтобы тот не делал этого, если желает себе добра. Но Серторий решил проигнорировать его предупреждение, спокойно заявив, что в нынешние времена для государства уже не имеет особого значения, кто будет избран трибуном плебса.