Второй пол - Симона де Бовуар

тяга к счастью; жар от огня, тлеющего у нее внутри, едва проникает наружу, но довольно малейшего дуновения, чтобы пламя охватило ее целиком. Эти женщины просто живые; они знают, что источник истинных ценностей – не во внешних вещах, а в сердцах; и в этом заключается очарование мира, в котором они живут: они изгоняют из него скуку самим фактом своего присутствия, своими мечтами, желаниями, радостями, чувствами, выдумками. Герцогиня Сансеверина, эта «деятельная душа», боится скуки больше смерти. Прозябать в скуке – «значит не давать себе умереть, – говорила она, – но не значит жить»; она «всегда чем-то страстно увлечена, всегда деятельна и при этом всегда весела». Легкомысленные, ребячливые или глубокие, веселые или серьезные, отважные или скрытные, все они отвергают тяжелое забытье, в которое погружено человечество. И стоит этим женщинам, сумевшим сохранить свою бесполезную свободу, встретить достойный их предмет, как страсть возносит их к высотам героизма; в их душевной силе и энергии сказывается отчаянная чистота полной самоотдачи.

Но одна свобода не могла бы наделить их подобной романтической привлекательностью: просто свобода внушает уважение, но не затрагивает чувств; трогательны усилия, которые предпринимает свобода, чтобы осуществить себя, несмотря на все препятствия; чем труднее борьба, тем больше в женщинах высокого драматизма. Стендаля приводит в восхищение уже одна победа над внешним принуждением; в «Итальянских хрониках» он заточает своих героинь в монастыри, держит под замком во дворце ревнивого супруга; им приходится изобретать тысячу хитростей, чтобы соединиться с любимыми; потайные двери, веревочная лестница, окровавленные сундуки, похищения, заточения, убийства, разгул страсти и непокорности возникают благодаря изобретательности, в которой проявляются все возможности ума; а угроза смерти и мучений только придает блеска дерзновенным порывам описанных Стендалем неистовых душ. Даже в более зрелых своих произведениях он по-прежнему отдает дань этой внешней романтике: она – наглядный образ того романтического духа, что рождается в сердце; их нельзя отделить друг от друга, равно как нельзя разделить уста и улыбку на них. Изобретая алфавит, позволяющий переписываться с Фабрицио, Клелия заново изобретает любовь; Сансеверина описана как «сама искренность», она «не думает о благоразумии, вся отдается впечатлению минуты»; ее душа раскрывается перед нами, когда она берется интриговать, отравляет принца и затопляет Парму; она вся – в возвышенной и безумной затее, которую решила пережить. Лестница, что приставляет к своему окну Матильда де ла Моль, – отнюдь не театральный аксессуар: это материальное воплощение ее гордой неосторожности, тяги к необычайному, вызывающей смелости. Эти души так и не раскрыли бы своих качеств, не будь они окружены врагами – будь то тюремные стены, воля властелина или строгие семейные нравы.

И все же труднее всего преодолеть те препятствия, с которыми каждый сталкивается в самом себе: именно тогда свобода движется самым непроторенным, мучительным и заманчивым путем. Очевидно, что Стендаль тем больше симпатизирует своим героиням, чем теснее темница, в которой они томятся. Конечно, ему нравятся шлюхи, возвышенные и нет, раз и навсегда поправшие все условности; но куда нежнее он любит Метильду, которую сдерживают угрызения совести и стыд. Такая женщина без предрассудков, как г-жа д’Окенкур, нравится Люсьену Левену – но страстную любовь пробуждает в нем целомудренная, сдержанная, нерешительная г-жа де Шастеле; Фабрицио восхищается цельностью натуры ни перед чем не отступающей герцогини Сансеверины, но предпочитает ей Клелию, и сердце его завоевывает эта девушка. А г-жа де Реналь, скованная гордостью, предрассудками, невежеством, быть может, удивляет Стендаля больше всех созданных им женских образов. Он охотно селит своих героинь в провинции, среди ограниченных людей, отдает их во власть глупого мужа или отца; ему нравится, что они необразованны и даже напичканы ложными идеями. Г-жа де Реналь и г-жа де Шастеле, обе неисправимые легитимистки; первая по натуре робка и совершенно неопытна, вторая наделена блестящим умом, которому сама не ведает цены; а значит, они не отвечают за свои заблуждения, а скорее являются их жертвами, равно как и жертвами институтов и нравов; романтика возникает из ошибки, подобно тому как поэзия рождается из неудачи. Трезвый ум, сам решающий, что ему делать и как, вызывает сухое одобрение или осуждение; тогда как на мужество и хитрости благородного сердца, ищущего свой путь во мраке, мы смотрим с тревогой, жалостью, иронией и любовью. Именно потому, что эти женщины введены в заблуждение, в них расцветают бесполезные и прелестные качества – стыдливость, гордость, предельная деликатность; в каком-то смысле это недостатки: они порождают ложь, мнительность, гнев, но вполне объясняются положением, в которое поставлены женщины; им приходится обращать свою гордость на вещи незначительные или, по крайней мере, «вещи, имеющие значение только благодаря чувству», потому что все предметы, «признанные важными», для них недосягаемы; их стыдливость проистекает из тяготящей их зависимости: поскольку им не дано проявить себя в действии, они ставят под вопрос само свое бытие; им кажется, что сознание другого, и особенно их возлюбленного, вскрывает их истинную суть: они боятся этого и пытаются этого избежать; в их уклончивости, колебаниях, бунтах и даже во лжи проявляется подлинная забота о ценности; и это делает их достойными уважения; но проявляется эта забота неуклюже, даже неискренне, и это делает их трогательными и даже чуть смешными. Свобода особенно человечна, а значит, в глазах Стендаля, особенно привлекательна, когда она попадается в собственные ловушки и пытается обмануть самое себя. Женщины у Стендаля возвышенны, когда сердце ставит перед ними непредвиденные проблемы: тогда ни один закон, ни один совет, увещевание или пример, исходящие извне, не могут служить для них ориентиром; им нужно все решать самим, и это одиночество – высшая точка свободы. Клелия воспитана на либеральных идеях, она проницательна и рассудительна; но заученные взгляды, верные или ложные, никак не могут помочь ей в решении морального конфликта; г-жа де Реналь любит Жюльена вопреки своей морали, Клелия спасает Фабрицио вопреки своему разуму: в обоих случаях мы наблюдаем одно и то же преодоление всех признанных ценностей. Эта смелость и восхищает Стендаля; и она выглядит тем более волнующей, что сама женщина едва решается себе в ней признаться: оттого она еще естественнее, непосредственнее, подлиннее. У г-жи де Реналь дерзость скрывается за невинностью; не зная любви, она не умеет ее распознать и уступает ей без сопротивления; можно сказать, что, прожив всю жизнь во тьме, она беззащитна перед внезапно вспыхнувшим светом страсти; ослепленная, она принимает его, забыв и о Боге, и об аде; когда огонь меркнет, она вновь погружается во мрак, где правят мужья и священники; она не доверяет собственным суждениям, но очевидность поражает ее как молния; стоит ей снова увидеть Жюльена, и она снова отдает