Дарители - Мария Барышева

— Это Схимник! — Кабан тряхнул его за плечо, выпучив глаза на водителя, чье тело от удара сместилось, улегшись в немыслимой позе. — Он совсем взбесился! Он теперь и Самару завалил! Он нас всех положит! Ты слышишь?!

— Отвали! — рявкнул Ян, повернув к нему бледное лицо, усеянное кровавой россыпью, при тусклом свете казавшейся почти черной, точно на него плеснули смолой. Он выскочил из машины, набирая чей-то номер, быстро бросил в трубку несколько повелительных слов, потом повернулся к Кабану.

— Вытри стекло и выбирайся на дорогу. У Самары забери документы, Самару выкинь. И пошевеливайся!

Он выскочил на дорогу, и секундой позже возле него затормозили белый «москвич» и бежевая «пятерка». Хлопнула дверца «москвича», и Ян исчез, а Кабан еще несколько секунд сидел, тупо глядя на труп.

«Пассат» тем временем успел уйти достаточно далеко. Он летел, полосуя темноту ярким светом фар, горевших так же холодно и безжалостно, как глаза сидевшего за его рулем человека, он легко и искусно обгонял машину за машиной, окатывая ее этим холодным светом, приглядываясь к каждой, как хищная птица, выискивающая в стае пичуг подходящую добычу, — и так до тех пор, пока не нагнал старую красную «Ниву», которая мчалась, подпрыгивая и дребезжа всеми составными частями. Перед «Нивой» шла только одна машина — синяя «восьмерка», устало вихляясь из стороны в сторону, словно загнанная, сбившая ноги лошадь.

Из «Нивы» его встретили выстрелами — судя по всему, там уже были в курсе случившегося. Первая пуля царапнула крыло «пассата», от следующих он увернулся, юркнул в хвост, потом вдруг резко вильнул вправо, запрыгав по обочине, дернулся влево и ударил «Ниву» в бок. Такого странного маневра там не ожидали, и, хотя «Нива» была тяжелее и устойчивей изящного «пассата», ее мотнуло и вынесло на середину дороги. «Пассат» тут же вылетел на асфальт, опять на мгновение перестроился в хвост «Ниве», и из него раздался выстрел, после чего он рванулся вперед, обошел выравнивающуюся «Ниву» с левой стороны и снова ударил, не щадя своих темных блестящих крыльев. Водитель «Нивы» вцепился в руль и тут же пригнулся, зло ругаясь в телефонную трубку. Стекло с пассажирской стороны хрупнуло, и в нем появилась аккуратная дырочка с тонкими лучами трещин. Сам пассажир уже давно сидел согнувшись и засунув голову чуть ли не под бардачок, и, пребывая в этой неудобной позе, перезаряжал пистолет, тогда как один из задних пассажиров лежал на диванчике и, подвывая по-волчьи, одной рукой пытался дотянуться до отверстия от пули, прошившей ему спину чуть левее позвоночника, а другой отбивался от коллеги, желавшего посмотреть, насколько серьезна рана.

— Я не знаю! — визгливо кричал водитель «Нивы» в трубку. — Он Бая подстрелил! Чего мне делать?! Что?! Да вы что?! Он же… А куда?! Ладно, я понял!

«Ниву» тряхнуло от нового удара, но из «пассата» больше не стреляли — возможно, было уже нечем. Водитель повернул голову и увидел в глубине «пассата» знакомое лицо, в бледном свете казавшееся призрачно-жутким. Черные дыры глаз посмотрели на него, потом Схимник растянул губы в странной улыбке, лишенной каких-либо эмоций, — так бы могла улыбаться плохо сделанная кукла, — и отвел измятый «пассат» в сторону.

— Что Ян сказал?! — сосед толкнул водителя в бок.

— Сказал, сначала «жигулю» снять, а потом уже Схимника тормознуть. Сказал, папа хочет, чтоб его живым привезли.

— «Жигуле» по колесам?

— Не. Ян сказал — в голову. Сказал, чтоб наверняка. Водила не нужен.

— Ладно, — он повернулся, опустил разбитое стекло, высунул голову, щурясь от хлещущего в лицо ветра, потом вытянул руку с пистолетом, придерживаясь другой за дверцу, и выстрелил.

Пуля разбила один из габаритных фонарей «восьмерки», и, ощутив это, Вита не особенно удивилась — она скорее удивилась тому, что не стреляли так долго. В любом случае ничего хорошего в этом не было, и, вцепившись в руль еще крепче, она принялась резко крутить его в разные стороны, отчего машину начало бросать туда-сюда, от обочины почти до середины дороги, и встречные машины всполошенно сигналили и шарахались от обезумевшей «восьмерки», ехавшей немыслимыми зигзагами.

— Еще чуть-чуть, — пробормотала Вита и мотнула тяжелеющей головой, чтобы прийти в себя. — Скоро поворот… совсем чуть-чуть.

Слышать собственный голос отчего-то было очень важно — почти не менее важно, чем вести машину. Все остальное казалось нелепым — и ехавшие за ней люди, и все усиливающаяся дикая головная боль, и включенное на полную громкость радио… а ведь она даже не помнила как и для чего включила его… но тем не менее, последние несколько минут она слушала местные новости, и это тоже было нелепо — за ней гнались, в нее стреляли, а бодрый голос ведущего рассказывал ей о подготовке к шестому российскому экономическому форуму, о том, что в конце мая в Екатеринбурге пройдет семинар «Культурный менеджмент» и тогда же будет заложен храм во имя преподобного Серафима Саровского, о проблемах утилизации оружейного плутония и о том, что рыночная стоимость одного квадратного метра вторичного жилья в Екатеринбурге сейчас колеблется от трехсот до пятисот долларов. Вите казалось, что ведущий говорит на каком-то неведомом языке. Ее мир сжался до одного-единственного желания — выжить, и люди, думавшие о храмах и экономических форумах, представлялись почти нереальными жителями других планет. Она чувствовала в висках стук собственного сердца, слышала, как ее легкие вдыхают и выдыхают воздух, ощущала боль в горле и глазах, а сквозь нее — как саднит содранная заусеница на большом пальце. Вот это было реально, вот это было важно. Боль от собственной содранной заусеницы сейчас казалась много важнее целого мира. «Я животное, — почти весело подумала она, скривив ссохшиеся губы. — Затравленная лиса. А ведь быть животным куда как проще — живешь и все, и никакие дурацкие размышления и принципы жизнь эту не ломают». Вите вдруг пришло в голову, что с тех пор, как она уехала из Волжанска, прошло почти три месяца, а она все еще была жива, все еще могла чувствовать, как саднит содранная заусеница. Ей стало смешно, и она захихикала, заглушая голос ведущего, сообщавшего о результатах встречи пермского «Динамо» с екатеринбургским «Уралмашем», потом снова закашлялась и скосила покрасневшие глаза в зеркало бокового обзора, пытаясь угадать, куда выстрелят в следующий раз. За маневрами «пассата» она наблюдала уже давно, сразу же прекрасно поняв, кто им управлял, — это было так же ясно, как и то, что из всех троих, в чьем сопровождении Схимник тогда прошел мимо нее, в живых не осталось никого. Складывалось впечатление, что он, всегда так удачно и дальновидно все продумывавший, с некоторых пор вдруг сошел с ума, и главным для него стало не получить информацию, а поубивать как можно больше народу, раньше, между прочим, работавшего с ним бок о бок, и глядя, как «пассат» злодействует позади, Вита готова была поклясться, что сейчас Схимник улыбается.