Молот Люцифера - Ларри Нивен

Он мог бы раздобыть себе автомобиль и удрать на нем в горы. Эрик видел проносившиеся мимо машины. Видел Эйлин Ханкок — в старом «крайслере». Если бы она остановилась, Эрик, возможно, уехал бы с ней. Но она не остановилась, и Эрик был этому только рад, поскольку, значит, то, что он решил, будет выполнено.

Но предположим, то, что он решил, — не нужно. Предположим, он не нужен. И то, что он задумал, — бессмысленная затея. Неизвестно: заранее ответ предугадать невозможно.

Но мне бы все же следовало найти себе машину, подумал он. Покончив с этим делом, я получил бы какой-то шанс спастись. Нет, уже слишком поздно. Уже видны полицейский участок и дом городского совета. Вон и тюрьма. Похоже, людей нигде нет. Эрик вошел в здание тюрьмы. Под обломками огромного шкафа, стоявшего раньше у стены, лежала женщина-полицейский. Мертвая. Больше никого не было — ни живых, ни мертвых. Эрик шел в глубь тюрьмы — мимо картотеки, вверх по лестнице. Вот и блок камер. Там было тихо.

Значит, все-таки это была бессмысленная затея. Приход Эрика сюда оказался ненужным. Эрик уже хотел спуститься обратно по лестнице, но остановился. Уже совсем тогда бессмысленно было добираться сюда, в такую даль, чтобы уйти, не удостоверившись полностью.

Говорили, что вслед за падением Молота нужно ждать цунами. В тюрьме Бурбанка должны были находиться люди, угодившие сюда по милости Эрика Ларсена. Пьянчуги, мелкие воришки, юные бродяги, утверждающие, что им уже исполнилось восемнадцать, но выглядевшие гораздо моложе. Их нельзя оставить просто так, чтобы, запертые в своих камерах, забытые, они захлебнулись, утонули… как крысы. Они этого не заслуживали. Эрик обязан выпустить их — это его долг.

Решетчатая дверь, перегораживающая выход с лестницы, была открыта. Эрик шагнул в блок, вытащил фонарь, чтобы разогнать тьму. Двери камер были открыты — все кроме одной.

Всех кроме одной. Эрик подошел к этой камере. В ней — спиной к коридору — стоял Фред Лаурен. Правой рукой он нянчил левую. Лаурен неотрывно смотрел в окно. Он не обернулся, когда на нем остановился луч фонаря Эрика. Эрик на мгновение замер, разглядывая Лаурена.

Ни один человек не заслуживает, чтобы его оставили утонуть, словно крысу, забытую в клетке. Ни один человек этого не заслуживает. Вот именно — «человек». Не заслуживают этого ни воры, ни пьяницы, ни бродяги…

— Повернись, — приказал Эрик. Лаурен даже не пошевелился. — Повернись, или я прострелю тебе колени. Тебе будет очень больно.

Фред заскулил и повернулся. Он увидел нацеленное на него дуло дробовика. Полицейский отвел луч фонаря в сторону, направил на себя, чтобы Фред мог его видеть.

— Ты знаешь, кто я? — спросил полицейский.

— Да. Вы не дали тому, другому полисмену бить меня прошлой ночью. — Фред подвинулся ближе. Глаза его уставились на ружье. — Это… для меня?

— Я принес его сюда из-за тебя, — сказал Эрик. — Я пришел, чтобы освободить остальных арестованных. Но тебя я освободить не могу. Поэтому дробовик я принес для тебя.

— Наступает конец света, — сказал Фред Лаурен. — Конец всему. Ничего не останется. Но… — он всхлипнул, рыдания клокотали у него в горле. — Но когда он наступит? Если бы… Пожалуйста, вы должны сказать мне. Она уже мертва? Уже мертва? Она бы не могла пережить конца света. Она должна была умереть… и я уже никогда не смогу поговорить с ней…

— Поговорить с ней! — Эрик в ярости нацелил ружье. Он видел спокойно ждущего Фреда Лаурена и видел кровать, на которой лежало тело девушки, видел ее квартиру, видел ее трогательно маленький гардеробный шкафчик. Запах горячей крови ударил в ноздри Эрика. Палец его напрягся на спусковом крючке. Напрягся — и расслабился. Он опустил ствол ружья.

— Пожалуйста, — сказал Фред Лаурен. — Пожалуйста…

Эрик быстро вскинул ружье… он никогда раньше и не подозревал, что у дробовика такая сильная отдача.

ВТОРНИК КАТАСТРОФЫ: ДВА

О, я бежал в горы —

Но рухнули горы.

И я бежал к морю —

Но море кипело.

И я бежал в небо —

Но небо горело!

НАСТАЛ ДЕНЬ.

В забитом народом помещении грохотали атмосферные помехи. Бесформенные цветные кляксы густо прыгали на огромном экране телевизора. И все же двадцать мужчин и женщин неотрывно смотрели на экран. Смотрели, как вспыхивают и гаснут огни над Атлантическим океаном, над Европой, над Северо-Западной Африкой и Мексиканским заливом. Лишь Дан Форрестер продолжал работать. Он сидел за пультом управления компьютером. Над пультом — экран. На экране — начерченная компьютером карта Земли. Форрестер старательно анализировал последние сведения, полученные ИРД, отмечая на диаграмме места столкновений, вводил данные в машину. Вычислял.

Чарльз Шарпс подумают, что его должны были бы заинтересовать результаты вычислений Форрестера. Но никакого интереса он не ощущал. Он поглядел на окружающих. Приоткрывшиеся рты, выпученные глаза. Каждый, упираясь ногами, вдавил себя как можно глубже в кресло. Люди непроизвольно старались отодвинуться подальше от пультов управления и ослепительно сверкающих экранов, будто те представляли опасность. Лишь Форрестер работал — движения его были скупы, точны, он печатал, считывал результаты и печатал снова…

— Падение Молота, — сказал сам себе Шарпс. И что теперь, черт возьми, мы можем сделать? Он не мог ни о чем думать, окружающая обстановка действовала на него угнетающе. Он оставил свое место и подошел к длинному, стоящему возле стены, столу. На столе были банки с кофе, молоком. Шарпс налил себе чашку. Задумчиво посмотрел на нее и поднял в шутливом приветствии.

— За судьбу, — сказал он негромко. Остальные начали подниматься со своих кресел. — За судьбу, — повторил Шарпс.

Судьба. Страшный суд. Человек гордился созданной им цивилизацией, — и какая сейчас от нее польза? Наступает ледниковый период. Огненный период. Период Топора. Период Волка… Шарпс обернулся и увидел, что Форрестер, оставив свое кресло, идет к двери.

— Что? — спросил Шарпс.

— Землетрясение, — Форрестер быстрым шагом продолжал идти к выходу. — Землетрясение, — он сказал это громко: так, что все могли слышать. Люди кинулись к двери.

Доктор Чарльз Шарпс налил почти полную чашку. Поставил ее под кран и добавил холодной воды. Кофе мохаджава, его приготовили меньше часа назад и доставили сюда в термосе. Просто жаль разбавлять его водой. Но зато теперь он стал достаточно холодным, чтобы его можно было пить. Сколько пройдет времени, прежде чем корабли снова начнут пересекать океаны? Годы, десятилетия? Никогда? Возможно, никогда больше Шарпсу не доведется испробовать вкус кофе. Он в четыре глотка осушил чашку и бросил ее на пол. Чашка из небьющегося фарфора упала, подпрыгнула и покатилась к пульту управления компьютером. Шарпс пошел к двери.