Большие Надежды (СИ) - Оськина Варвара

Это вынуждало пленников бросаться на стены клетки, чьи прутья были усеяны мелкими и острыми иглами, а потом до исступления метаться в этой тесной ловушке, не обращая внимания ни на впивавшиеся в кожу шипы, ни на короткие, но удивительно сильные разряды тока. Такая пытка могла продолжаться часами. Периодически несчастные приходили в себя, когда боль становилась такой нестерпимой, что прорывалась в их паникующий мозг. Но тела были настолько слабы, что их неизбежно шатало. Они касались одного из шипастых прутков, и в этот момент всё начиналось по новой. Касание – удар – осознание – боль. Иногда человек настолько слабел, что его тело просто швыряло внутри этой маленькой камеры от одной стены до другой, пока сердце не останавливалось. В этот момент раздавалась отвратительная не прекращавшаяся трескотня, словно где-то закоротило парочку проводов, и это означало конец. Таков был звук их неминуемой смерти.

Артур искренне ненавидел такое глумление, но Канцлер находил это весьма интересным. Не потому, что был извращённой натурой. Хант знал таких, кому от насилия было хорошо на душе, кому оно доставляло искреннее удовольствие, и не относил к ним Алекса Росса. Ведь, убери из уравнения пыток наслаждение как результат, и что останется? Только неизбежная скука. И поскольку Канцлер смертельно скучал, то искал хоть один повод, чтобы получить толику развлечения, пускай и в анализе поведения жертвы. Именно из-за этого Наставник был сейчас здесь. Единственное, чего Артур пока не знал, кто именно сегодня будет подопытным – он сам или же Флор.

Тем временем за спиной раздался характерный тройной щелчок, который ознаменовал, что «загон» опустился. И хотя Артур не мог повернуться и посмотреть, ему это было не нужно, – он и так знал, что увидит. Белую комнату, стены которой словно светились, ржавую колючую клетку и Флор, чьё вытянувшееся в напряжении тело мелко дрожало. Так было всегда и в этот раз вряд ли будет иначе, ведь в помещении для наблюдений было всё так же темно и очень тихо. Все ждали, кто сдастся первым – заключённый или тюремщик, который слегка толкнёт его в спину и запустит пыточный цикл. Так случалось порой, когда пленник демонстрировал слишком уж много гордыни и воли.

Однако, хотя за минутой тянулась минута, ничего не происходило. Тишину комнаты не нарушало даже эхо дыхания, которое показало бы, что жизнь ещё не совсем покинула этот подвал. Время будто остановилось, а потому неожиданно пронзивший воздух яркий короткий треск показался таким оглушительным. Он был столь громким, словно рядом разорвалось само мироздание, и Артур, всё так же стоявший в почтительной позе перед замершим Канцлером, вдруг ощутил, как зазвенело в ушах. Лязганье и дребезжание нарастало в его голове, пока этот звуковой хаос вдруг не сложился в знакомый до ужаса перезвон колокольчиков. И именно эта порождённая мозгом галлюцинация вместе с новой триолью трещотки заставила его поднять взгляд и посмотреть в лицо Канцлеру, чувствуя, как заходится в неправильном страхе сердце. В ответ он увидел застывшее в серых глазах любопытство. Итак, Артур ошибся, и в жертвы выбраны оба.

– Как проходит расчистка завалов, – небрежно спросил Канцлер, и Хант едва успел уловить, о чём была речь, потому что донёсшийся одновременно с этим более длинный и громкий треск отозвался болью где-то в груди. – Справляетесь?

– Да, – коротко кивнул Артур. Он старался не слушать, что творилось у него за спиной, но просто не мог. Интуитивное желание повернуться снова воскресло и теперь глухо свербело в мозгу.

– Прекрасно. Погибших много?

– Достаточно.

– А пожар?

– Все участки пожара локализованы, но в нескольких местах возможен выход огня из-под контроля. Мы стараемся…

Его прервала череда внезапно раздавшихся щелчков. Они резко накрыли волной, заставив прерваться на полуслове, и словно выбили из лёгких весь воздух, когда за безумным мельтешением звуков, пришёл скрежет металла, а следом эхо удара. А потом снова и снова. Треск – скрежет – удар. Треск – скрежет… Артур сжал зубы, отчего челюсть свело в дикой судороге, но он этого не заметил. С патологическим мазохизмом вслушиваясь в доносившийся лязг, он впервые мечтал оглохнуть хотя бы на миг, чтобы не думать и не представлять, как именно швыряло в решётки знакомое угловатое тело. Но не мог. Вместо этого Хант изо всех сил старался уловить вздох или хрип, который мог донестись со стороны пыточной. Однако Флор молчала. И всё, что ему оставалось, – слушать и ждать, надеясь, что она справится. Они оба. Артур знал, что случилось. Знал. И ничего не мог сделать…

– Так вы стараетесь сдержать очаги? – напомнил тем временем Канцлер об их разговоре.

– Да. Мы… работаем. – В резко наступившей тишине Артур не узнал собственный голос.

– Я знаю. Мне говорили, что ты почти не бываешь в Башне. –«Лина!..»– Должен сказать, ты проявил удивительную упорность. Меня бы это обеспокоило, но…

– Пожар был слишком силён. Город сам бы не справился, – торопливо проговорил Артур, пока сам прислушивался к малейшему шороху, но было тихо. Настолько, словно позади него больше никого не было.

От нервного напряжения закололо онемевшие кончики пальцев, и Хант инстинктивно сжал руку в кулак, что не укрылась от Канцлера. Последовало едкое хмыканье.

– Такая самоотдача. Необычно даже для тебя.

– Город превыше всего, – выдохнул Артур.

Он было склонился ещё ниже, едва не сломав пополам свой позвоночник, но в этот момент перед глазами колыхнулась красная мантия Канцлера, а лица коснулся указательный палец, вынудив поднять голову. И как только их взгляды встретились, в спину ударила ненавистная трескотня.

– Канцеляриат доволен тобой и хочет услышать результат расследования, – долетело до Артура сквозь лязг и скрежет металла, который прерывался хлопками, с которыми коротко лопались электрические вспышки.

– Его ещё нет, – тихо проговорил Артур.

– Когда будет, разумеется. Но советую не затягивать. Полагаю, до включения в Совет осталось совсем немного. Ты нашёл предателя…

– Я нахожу их десятками в месяц, – хрипло перебил он, а в ушах, вместе с доносившейся из-за спины трещоткой, опять нарастал звон сводивших с ума колокольчиков.

– Но не в самой Башне.

Канцлер улыбнулся, и впервые в жизни Артуру захотелось его ударить. Врезать по этому скалившемуся с фальшивым радушием лицу, чтобы хруст ломавшихся под его кулаком костей заглушил наконец невыносимые звуки из пыточной. Но вместо этого он смотрел и смотрел в такие знакомые с детства глаза Наставника. И было нечто противное в том, насколько они казались спокойны и безмятежны.

«Ты же хотел убить меня, верно? И сейчас хочешь»,– мысленно прошептал Артур и почти уверился, что в его собственных зрачках замелькали такие же искры, в которых сейчас наверняка билась Флор. Потому что Канцлер вдруг нахмурился, а потом наклонился, приблизив своё сморщенное старческое лицо почти вплотную.«Как же тебя заждалось “Милосердие”!»От этой мысли замутило где-то внутри, и отчаянно захотелось сплюнуть горькую, ядовитую слюну, но тут в мозг врезался очередной хлопок сухого разряда, что немедленно перешёл в серию коротких лязгающих ударов, а потом что-то случилось.

Хант замер прислушиваясь, но звук казался таким неестественным, отчего он никак не мог его разобрать. Однако инстинкт – О, Боги! Тот самый, который направлял его все эти месяцы! – взвыл в голове так громко, что Артур едва не дёрнулся. Тело хотело бежать, что-то делать, кого-то хватать. Оно так напряглось, готовое по первому же приказу броситься прочь, что задрожало. Или это дребезжал под ногами каменный пол? Артур не знал. Всё, что он чувствовал, это вспарывающую изнутри, почти физическую необходимость наконец обернуться, посмотреть Флор в глаза и… И что? Извиниться? Попросить потерпеть? Она выбрала это сама. Они оба выбрали такой путь. Но, чёрт побери, впервые его едва не тошнило собственным долгом.

– Заканчивай с Городом, Артур. Тебе пришла пора подыскать преемника, – долетел до него голос Канцлера.