Когда боги смеются - Александра Маринина

- Володенька! - Она схватила его за руку, умоляюще заглянула в глаза. Володенька, милый, уйдем отсюда, пожалуйста. Они пьяны, они не соображают, что говорят, но я не сержусь, я все понимаю. Ты прости меня, я как бы лишнего наговорила, я на самом деле так не думаю насчет денег, мне не жалко, бери все, что у меня есть, только пойдем со мной, хорошо? Давай поедем ко мне, я тебя уложу, ты поспишь, уже поздно, уже первый час ночи, пора спать, пусть они здесь остаются. а мы уйдем. А завтра мы пойдем погулять, проветримся, отдохнем. Может быть, завтра уже деньги принесут...

Она снова начала его уговаривать как маленького, обычно это помогало, после долгих уговоров Околович обмякал и становился послушным. Но сегодня все было не так, как раньше.

- Не смей меня трогать! Я тебе сказал, мне твоя любовь не нужна! Ты лживая грязная шлюха, ты все врешь, я никогда не жил за твой счет, я у тебя ни копейки не взял! Ты сама мне давала деньги, тебе это нравилось - ты и давала. А я хоть раз у тебя попросил? Ты повисла на моей шее, все шляешься сюда, все пристаешь ко мне, в постель ко мне лезешь! Тебе не нравится, как я живу? Очень хорошо, прекрасно! И не ходи сюда больше, чтоб я тебя здесь не видел! Дура деревенская!

Он отбросил ее руку и тут же размахнулся и ударил Светлану. От удара она отлетела назад и ударилась спиной о косяк. Все дальнейшее она помнила на удивление отчетливо, потому что не было ни страха, ни боли, которые делают сознание мутным. Было только странное, неведомое ей раньше ощущение полного безразличия и опустошения.

Изображение на телевизионном экране дрожало и прыгало, Сурин видел, что материал снят непрофессионально. Но это, в конце концов, не художественный фильм, здесь не важно, как снято, а важно - что именно. Рубцов запретил смотреть кассеты, которые будут найдены у Ярового, велел сразу принести ему. Но Сурин и не подумал в этот раз свято выполнять приказ хозяина. Просто удивительно, откуда у Рубцова это глубочайшее убеждение в том, что никто и никогда не посмеет его ослушаться!

Василий Никанорович смотрел кассеты не из любопытства. Ему было совсем неинтересно разглядывать голую любовницу Рубцова, которая, на его вкус, была слишком худа. И уж тем более неинтересно ему было смотреть на семейные сцены, где Яровые и их родственники и знакомые веселились на загородных пикниках или в ресторанах. Ему хотелось знать, действительно ли этому пацану Яровому удалось снять тот момент, когда он, Сурин, получал от Рубцова деньги. Сурин хотел знать точно, во имя чего рисковал. Если такая запись на кассете есть, то все было не напрасно, и это как-то смягчало ужас от содеянного.

Он просмотрел уже все кассеты, а той сцены так и не увидел. Зато увидел лицо бригадира ульяновских ребят и его охранника. Бригадир о чем-то разговаривал с Рубцовым, потом долго и тщательно пересчитывал деньги, которые Рубцов достал из своего "дипломата". Вот они пожали друг другу руки, бригадир уходит. Это было в субботу, около трех часов дня. Сурин приходил тоже в субботу, в половине пятого, но следующая запись на кассете сделана уже в воскресенье, вот и дата в углу экрана. Выходит, на этих кассетах есть компра только на самого Рубцова, а Сурин тут вообще ни при чем. Так во имя чего же он грех на душу взял? Для чего пережил несколько бессонных ночей и эти страшные минуты в квартире у Ярового? Только для того, чтобы в очередной раз прикрыть задницу своему хозяину?

Сурин вдруг явственно представил себе, что было бы, если бы он выполнил приказ Рубцова и не посмотрел, что записано на кассетах. Рубцов сказал бы ему, что получение Суриным ежемесячной зарплаты запечатлено на пленке, и если он, Василий, будет плохо себя вести и не сможет должным образом обеспечивать безопасность Рубцова, то вместе с Рубцовым, случись что, и загремит, поскольку кассетку-то найдут. Непременно найдут, ибо уничтожать ее Роман Дмитриевич не намерен именно в целях поддержания тонуса друга Васи, дабы у того не возникло неправильного стремления схалтурить и плохо выполнить какую-нибудь очередную просьбу-приказ Рубцова. И Василий, дрожа от страха, будет покорно подниматься на задние лапки и делать что прикажут. Конечно, Сурин и без того будет делать все, что Рубцов велит, иначе денег не заработает, но одно дело - за деньги, и совсем другое - за страх. Он отдаст Рубцову кассеты, пусть делает с ними что хочет, и пусть говорит что хочет, только Василий Никанорович будет точно знать, что никто никогда не докажет его связи с Романом Дмитриевичем Рубцовым.

Глава 22

"Надо купить новую тушь, - подумала Настя, водя длинной кисточкой по ресницам, - эта уже совсем засохла. И точилку для карандаша, а то вместо тонкой стрелки у меня получается непонятно что".

Она выполняла данное себе обещание делать легкий макияж, и, как ни странно, это не вызывало у нее ощущения впустую растрачиваемого времени, как бывало раньше. Зато внимательное разглядывание в зеркале тонких карандашных штрихов заставило Настю прийти к неутешительному выводу: зрение катастрофически падает, если еще год назад она могла накрасить глаза, просто стоя перед зеркалом, то теперь ей нужно буквально утыкаться в него носом. Придется все-таки дойти до окулиста и выписать очки. Как не хочется...

- Леш, мне очки пойдут, как ты думаешь? - спросила она Чистякова.

- А ты мои примерь, - предложил он.

Настя надела очки. Почти сразу же заломило в висках и закружилась голова, хотя окружающие предметы стали непривычно четкими и даже более яркими. Она испуганно положила очки на стол.

- Это что, всегда так?

- Как? - не понял Алексей.

- Голова болит и кружится.

- Да нет же, Ася, просто линзы сцентрованы под мои глаза, и диоптрии не твои, - терпеливо объяснил он. - Когда очки неправильно подобраны, всегда голова болит. Садись завтракать, все остывает.

Она быстро выпила кофе с бутербродом и вернулась в комнату подбирать одежду. Долой джинсы и бесформенные свободные майки, будем наряжаться в женщину без малого сорока лет. Однако порыв довольно скоро начал угасать, стоило Насте примерить первую же юбку. Нет, не может она это носить, невозможно в один день сломать привычку, сложившуюся за столько лет. Ноги какие-то голые, обувь в глаза бросается, в спортивных ботинках уже не походишь, а в туфлях на каблуках она не выдержит целый день, особенно если не удастся тихонько отсидеться в кабинете и придется куда-то ехать. Ну ладно, сделаем поблажку, решила Настя, юбки носить не будем, но и джинсы пока оставим, попробуем брюки. А вместо удобных, не стесняющих движений маек наденем блузку с короткими рукавами. "В конце концов, это же всего на один день, - утешала она себя, - надо попытаться. Если мне будет совсем плохо и некомфортно, завтра снова вернусь к своей обычной одежке. А может, все обойдется и окажется, что я вполне могу существовать в одежде, приличествующей женщине моего возраста. Вот только обувь... Но в конце концов, я точно знаю, что на свете есть приличные туфли без каблуков, мягкие и удобные, как тапочки, и в то же время красивые, правда, они стоят запредельно дорого для меня. Может быть, когда-нибудь, когда Лешка разделается с этими дурацкими налогами, я смогу купить такие туфли".

- Леш, - спросила она, заглядывая на кухню, где Чистяков после завтрака не спеша раскладывал пасьянс, - а что у нас с финансами происходит? Еще много осталось насобирать, чтобы заплатить налог?

- Дней десять, если мои птенчики будут здоровы и не станут отлынивать от занятий. - Он помахал в воздухе картой, выбирая, куда бы ее положить. - Ты не волнуйся, к пятнадцатому июля я должен успеть. Ты уже уходишь?

- Да, я помчалась.

Настя сделала шаг вперед, собираясь подойти к мужу и поцеловать его на прощание, и задела ногой стоящую на полу мисочку, из которой еще несколько дней назад пил воду щенок. Мисочка с неожиданным грохотом вылетела на середину кухни и стукнулась о ножку стола. Чистяков поморщился, положил валета пик на даму червей.

- Ася, давай я ее все-таки уберу, ты же постоянно о нее спотыкаешься. Ну что за детский сад, честное слово!

- Нет, - она упрямо мотнула головой. - Пусть стоит. Я буду тренироваться, я буду смотреть на нее до тех пор, пока не свыкнусь с мыслью, что щенка больше нет. Как только я перестану плакать, глядя на нее, вот тогда и уберу.

Голос ее дрогнул, совершенно очевидно, что время убирать мисочку еще не пришло. Но расплакаться в очередной раз Настя не успела, ее отвлек звонок телефона.

- Настюха, тут такое дело, - услышала она голос Короткова. - Светлана Медведева в больнице. Сильно избита и, похоже, изнасилована. Поедешь сама или кого-то другого послать?

- Сама поеду. А ты туда Мишу подошли на всякий случай.

- Лады. Адрес записывай.

- Ее подобрали в сквере в районе Дубнинской улицы, - молоденький сержант милиции посмотрел на Настю покрасневшими после бессонной ночи глазами и поднес руку ко рту, чтобы скрыть зевок. - Она была без сознания, мы сначала подумали - пьяная, напилась и уснула там, где упала, хотели уже в вытрезвитель везти, стали в машину грузить, а у нее юбка задралась... Ну, мы смотрим, белье все порвано, на ногах царапины, знаете, характерные такие, когда двое за ноги держат... Решили на всякий случай в больницу отправить. Врач сказал. что с ней уже можно разговаривать, но ваши, с Петровки, велели вас подождать.