Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако от критики Л.Д. Троцкого и его окружения Е.М. Ярославский отнюдь не отказался, правда, он, как на этом и настаивал на заседании военной секции К.Е. Ворошилов, соблюдал сугубую осторожность. Искрой, которая должна была разжечь пламя, должна была стать «Пермская катастрофа» – в 3‐й армии Восточного фронта, вина за которую не вполне заслуженно пала на Л.Д. Троцкого и ударила по авторитету в партии Я.М. Свердлова. Е.М. Ярославский не согласился со словами С.И. Аралова о причинах падения Перми и напомнил об итоговом Отчете Комиссии ЦК в составе И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского, но прямо не процитировал основные тезисы документа. Суть отчета состояла в том, что РВСР и подчиненный ему Наркомвоен обвинялся в расстройстве «т. н. директивами и приказами [аппарата] управления фронтом и армиями», а основной вывод напрямую затрагивал Троцкого и его сторонников: «Без соответствующих изменений в военном центре нет гарантий на успех на фронтах»[1355]. «Доклад, который был сделан Центральному комитету [Сталиным и Дзержинским], – сказал Ярославский […] – рисует совершенно иную картину падения, чем [та, что] нам нарисовал т. Аралов. И если бы мы всем [делегатам] указали, в чем причина поражений […] то, несомненно, этих поражений было бы гораздо меньше»[1356]. Таким образом, в критике Троцкого и поддержавшего его ЦК партии Ярославский предложил заочно поучаствовать членам ЦК Сталину и Дзержинскому. Ленинской установкой на отстаивание Троцкого Сталин был поставлен в крайне двусмысленное положение. Со стороны Ярославского это был блестящий полемический ход, который, к несчастию военной «оппозиции», т. е. большинства военных делегатов, так и не стал началом массированной атаки.
Г.И. Сафаров, получивший слово вслед за Е.М. Ярославским, подчеркнул отсутствие принципиальных различий в программах «большинства» и «меньшинства» и справедливость заявления Г.Я. Сокольникова о том, что основная проблема якобы заключалась в мелкобуржуазности среднего крестьянина, составлявшего костяк РККА. По словам Сафарова, было необходимо, чтобы Красная армия стала «не только орудием пролетарской диктатуры», но и «школой политического воспитания, школой организационной […] для воспитания широких масс, которые мы вовлекаем в армию»[1357]. Кроме того, Сафаров указал на необходимость создания стройной системы политических органов в армии под руководством ЦК РКП(б) вместо оторванного от партячеек в действующей армии Всебюрвоенкома, для того чтобы «комиссары, [рассеянные] по ротам, полкам и дивизиям […] каким-то образом были связаны с вами, т. Ленин (! – С.В.) […] партийной связью»[1358].
Затем слово было предоставлено сторонникам Л.Д. Троцкого – на сей раз А.И. Окулову, который, как это ни «странно», вернул дискуссию в изначальное русло, т. е. к обсуждению вопроса о привлечении военных специалистов в контексте взаимоотношений Троцкого и большевиков, находившихся на центральной работе, с военными партийцами на фронтах. Окулов обрушился на царицынцев с критикой их баржей смерти[1359], политики на местах, вызвавшей озлобление населения, признаний бывшего члена РВС 10‐й армии Ф.К. Минина в том, что указанный военный совет «называется революционным потому, что он имеет право отменять все законы центра в революционном порядке»[1360]. Последнее обстоятельство не вызвало бы ни у кого удивления еще в 1918 г., когда Наркомат по внутренним делам РСФСР боролся с аналогичными заявлениями тысяч местных советов, не подчинявшихся центральному правительству, но в марте 1919 г. казалось опасным анахронизмом. Тем более дико было то, что светлая мысль о природе революционности была озвучена видным большевистским организатором. Итоговый призыв также соответствовал остроте момента – призвать «к железной дисциплине […] друг друга и всех товарищей по партии»[1361], т. е. задушить оппозицию и оппозиционеров на корню. Причина такой открытости ясна: за А.И. Окуловым теперь стоял не только весьма сомнительный, по крайней мере, для военных делегатов, авторитет Л.Д. Троцкого, но и ленинский ЦК РКП(б), включая связанного партийной дисциплиной И.В. Сталина[1362].
К.Е. Ворошилов ответил достойно: контробвинением А.И. Окулова в показательных командировках в Царицын с целью «разогнать, дезорганизовать и уничтожить» 10‐ю армию только за то, что эта армия была «образована […] не военспецами» и «обходилась безо всяких военспецов»[1363]. И сослался, как до него Е.М. Ярославский, на доклад членов ЦК И.В. Сталина и Ф.Э. Дзержинского и на авторитет…председателя РВСР Л.Д. Троцкого, который, обследовав организацию конницы, «расцеловавшись с командиром, заявил: «Нас пугали, что мы не в состоянии организовать кавалерии, но то, что я вижу, я не видел никогда, ни на одном фронте, это кавалерия, которой не было в царской армии»[1364]. Понимая, что Троцкого уже не свалить, Ворошилов решил, по крайней мере, добиться того, чтобы с мнением оппозиционеров считались. Упрекнув Ленина за поддержку сторонников регулярной армии в вопросе о «взятии» Украины, он призвал учитывать «обстановку» и специфические условия конкретных армий и регионов вместо бездумных угроз тюрьмой за самочинные захваты городов[1365].
И.В. Сталин фактически предал военную «оппозицию», нехотя выступив по просьбе В.И. Ленина в защиту тезисов ЦК: в том числе против своих же товарищей из царицынской группировки[1366]. Впрочем, в предсъездовские дни он честно попытался уговорить С.К. Минина и К.Е. Ворошилова разъехаться по фронтам. Начал И.В. Сталин все же с возражений А.И. Окулову и с реверанса товарищам по обороне «Красного Карфагена»: «Положение [в Царицыне] в течение двух месяцев не улучшалось, в виду неорганизованности аппарата снабжения в центре. Об этом знают т. Окулов, т. Троцкий, Совнарком и другие товарищи (судя по построению фразы, под термином «СНК» Сталин зашифровал Ленина. – С.В.). Я это говорю для того, чтобы снять тот позор, который набрасывает т. Окулов на армию. Плохо ли, хорошо ли, но она отстояла Царицын, который теперь у Красновских сторонников называется Карфагеном…» (На своем экземпляре стенограммы, как раз над восхвалением Царицына и критикой председателя РВСР, Ворошилов жирно указал: «т. С[талин]»[1367].) После комплимента своим товарищам и обвинения Окулова в искажении фактов Сталин высказался по основному вопросу совещания: представленный В.М. Смирновым проект «неприемлем, т. к. он может лишь подорвать дисциплину в армии и исключает возможность создания регулярной армии»[1368].
Но завершил свою речь «чудесный грузин» по-настоящему чудесно: призвав проголосовать за тезисы Сокольникова, Сталин упомянул о результатах совместной с Дзержинским ликвидации «Пермской катастрофы». А конкретно – о том, что в нарушение декрета о мобилизации «элемента только пролетарского» на Южный и Восточный фронты Всероссийский главный штаб направил части, сформированные из «полубелогвардейцев», и даже поставил во главе одного из полков кулака, обложенного чрезвычайным революционным налогом[1369], что было фактом вопиющей политической безграмотности, характеризующим не столько военных специалистов из этого штаба, сколько «компетентность» их комиссаров. Сталин не оправдал «чаяния» Ярославского, ни слова не сказав о сути совместного с Дзержинским Отчета
