Ленин и Сталин против Троцкого и Свердлова - Сергей Сергеевич Войтиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Были фигуры менее известные, но от этого не менее весомые. К примеру, Б.В. Легран – педантичный, исполнительный, высокоавторитетный партийный работник, изначально преданный вождю мировой революции. Н.Н. Крестинский в письме вождю от 11 июля 1920 г. характеризовал Б.В. Леграна как «крупного человека» (имеется в виду масштаб личности), «недостаточно инициативного» и «без стажа общесоветской и экономической работы»[1336], однако в 1917–1918 гг. такового не было и у Л.Д. Троцкого.
Найти замену Троцкому оппозиционерам оказалось не под силу. В результате все свели к третьестепенным вопросам вроде смягчения военной цензуры для партийцев[1337]. Отныне военные «оппозиционеры» могли сколько угодно рассуждать о наболевшем на страницах партийной печати. В условиях отсутствия главного организационного вывода, коим могла стать смена председателя РВСР, толку от полученной «гласности» все равно быть не могло.
Уступки по ряду мелочей, под прикрытием которых обсуждался действительно серьезный вопрос о высших военных руководителях, были связаны с тем, что военные партийцы прекрасно понимали: расширение прав комитетов и партийных ячеек неизбежно дезорганизует армию. По образному заявлению Ф.И. Голощекина, «все […] приказы сверху не будут ничего значить»[1338]. Принять все предложения, под прикрытием которых обсуждалось высшее руководство РККА, означало по второму разу отдать печально знаменитый приказ № 1 и ввергнуть вооруженные силы, а с ними и социалистическую Республику, в пучину хаоса. Но большевики не были Временным правительством. Крепко держа руку на пульсе государственной власти, они бы ни за что на это не пошли.
По настоянию К.Е. Ворошилова делегаты обязались высказать съезду недовольство военной политикой ЦК РКП(б), которая, по определению Е.М. Ярославского, «ускольза[ла] от фактического организационного контроля ЦК»[1339]. В переводе это означало: военная политика ведется отдельными членами (одним членом?) большевистского ЦК без оглядки на большинство Центрального комитета и видных партийцев, занимавших ответственные посты в РККА.
Далее секция перешла к «частному совещанию». Что на нем обсуждалось – неизвестно, т. к. ни протокол, ни стенограмма его до сих пор не выявлены. Впрочем, не исключено, что, как и в начале утреннего заседания военной секции 21 марта, происходящее никто не стенографировал.
Утром 21 марта на втором заседании Организационной секции по РВСР в лице его Полевого штаба «отстрелялся» видный московский большевик – хорошо известный нам по «дискуссии о ВЧК» председатель Московского губернского исполкома, член МК РКП(б) Т.В. Сапронов – большой любитель раззадорить вождей, и прежде всего В.И. Ленина, который на всероссийских съездах и конференциях охотно покупался на все его провокационные заявления[1340].
По мнению Т.В. Сапронова, составленному по жалобам Серпуховского уездного исполкома на Полевой штаб РВСР, «недалеко от Москвы, в Серпухове, поселился [Полевой] штаб, который забрал лучшие помещения и поселил туда своих служащих. Когда разразилась в городе эпидемия тифа, то понадобились больницы. Но где взять помещения? Часть занята исполкомом, часть – штабом и его служащими[1341]. Когда стали говорить, что надо выселить служащих штаба, то в ответ было заявлено: «Выселяйте исполком с его отделами, но не этих служащих, потому что их выселение отразится на интересах Красной армии». В результате Революционный военный совет [Республики] объявил город на военном положении для того, чтобы взять власть в свои руки и выбросить [местный] исполком на улицу. Приостановить это распоряжение удалось лишь после массы хлопот; пришлось ехать к Ленину и т. д. Таким образом, получилось, что служащие штаба занимали прекрасные помещения, а больные тифом рабочие умирали у себя на квартирах. Против таких распоряжений надо протестовать. Мы требуем, чтобы Революционный военный совет [Республики] прислушивался к тому, что делается на местах. Если виноваты исполкомы, расстреливайте целые исполкомы. Если надо, расстреливайте комиссаров, которые не подчиняются декретам»[1342]. Естественно, исполком тут был ни при чем и расстрелять предлагалось военных комиссаров Полевого штаба РВСР, одним из которых, между прочим, был член Реввоенсовета Республики С.И. Аралов, вечером того же дня сделавший на съезде доклад о военном положении.
Казалось бы, вечером на заседании съезда высказывание Т.В. Сапронова должны были припомнить оппозиционеры и именно они должны были бы делать доклад по военному вопросу. Однако доклад, как уже говорилось, сделал С.И. Аралов, весьма выигрышно, по карте, продемонстрировав расширение территории РСФСР «со времени летней кампании» 1918 года «в два с половиной раза»[1343]. Приписав все успехи на фронтах организации центром армий во главе со специалистами и списав бегство 11‐й армии на ее оторванность и слабость командного состава[1344], т. н. Пермскую катастрофу на стратегические успехи противника и тактическую слабость руководства 3‐й армии[1345] и т. п., Аралов признал и отдельные неудачи высшего военного руководства РСФСР, оправдывая их независящими от Наркомата по военным делам причинами: проблемами с расквартированием частей Красной армии, дезорганизацией воинских перевозок, недостаточно энергичной политической работой[1346], нехваткой профессионалов в самых разных областях военного дела, доходящей на фронте до 60 %[1347], а также поддержкой противников советской власти интервентами[1348], успехами стратегического планирования у белых и организацией ими «сильно дисциплинированных войск в большом количестве»[1349].
Последний фактор, судя по приведенным Араловым цифрам, был явно преувеличен. Так, на Восточном фронте группировке войск Красной армии в составе 104 тысяч «активно действующих штыков» противостоял якобы «в общей сложности на всей линии нашей армии на восьмитысячеверстном направлении […] противник от 500 до 600 тысяч, причем не все резервы противника [были] взяты на учет […]»[1350]. Если бы А.В. Колчак услышал откровение от С.И. Аралова, он был бы, наверное, удивлен: с такими войсками адмирал взял бы Москву, либо вздернув большевиков на виселицу, либо отправив их писать мемуары в эмиграции и готовить «красную весну». Вероятно, Аралов и сам был в курсе серьезного искажения действительности, вследствие чего даже назначил сам себя «унтер-офицерской вдовой», уделив специальное внимание крайне неудачной постановке агентурной и войсковой разведки[1351]. Подобные признания были довольно рискованны, учитывая, что Аралов помимо постов члена Реввоенсовета Республики и военного комиссара Полевого штаба РВСР занимал и пост начальника Регистрационного управления Полевого штаба, основной функцией которого с января 1919 г. (после «потери» ведомством Л.Д. Троцкого военной контрразведки[1352]) как раз и стала военная разведка.
После С.И. Аралова с его отчетом – характеристикой положения на фронтах, весьма благоприятной для высшего военного руководства, выступил Е.М. Ярославский. Он справедливо заклеймил позором Г.Я. Сокольникова и группу меньшинства военной секции, не пожелавших продолжать работу после поражения в голосовании[1353], и доложил о принятии за основу тезисов В.М. Смирнова с внесенными поправками, уделив особое внимание снятию из этих тезисов 10‐го пункта – о критике Совета
