Сокровища Валькирии. Правда и вымысел - Сергей Алексеев

И вдруг он сам вернулся к теме, о которой даже слышать не хотел при первой встрече.

– Ты сам бывал в этих подземельях?

– Бывал, – признался я.

– И видел то, о чем писал?

– Кое-что видел.

– Священная Веста есть?

– На двенадцати тысячах пергаментов из целых бычьих шкур, – предвкушая перемены в мировоззрении генерала, уточнил я.

Теперь он не усмехался от таких подробностей и вообще казался очень серьезным и, как всегда, озабоченным.

– И что, в самом деле существует Книга Будущего?

– Существует рукопись ясновидящего старца Дивея.

– Кто такой? – генерал уже почти верил мне. – Историческая личность?

– Думаю, историческая, если сохранился автограф. Только жил в конце прошлого тысячелетия.

– Вот бы почитать! – совсем не по-генеральски вздохнул он. – Узнать, чем дело кончится и успокоиться. Сам читал?

– Нет, не читал…

– А кто читал?

– Например, вещий князь Олег.

– Ну, кого вспомнил… Последний кто?

– Человек, известный миру, как схимомонах Авель.

– Погоди, это при Павле I? Который предсказал гибель династии Романовых?

– После него никто больше не насмелился.

Генерал выпил рюмку, утер щетку усов.

– Да, я бы насмелился… Но ведь нет такой книги, и хранителей твоих нет, и пещер. Было бы что, мы бы знали…

Я вспомнил начальника ПМГ, задержавшего Гоя на речвокзале.

– Фамилия Буряк знакома? Перевели на Лубянку из томского управления, где-то после семьдесят девятого…

– Даже не слыхал. А кто это?

– Думаю, работал в каком-нибудь закрытом, сверхсекретном отделе и занимался проблемами хранителей сокровищ.

– В каком отделе? – искренне изумился генерал.

– В закрытом. Ты ведь не можешь знать, кто чем занимается в вашей конторе.

Он запыхтел, словно опять увидел батарею пустых бутылок, встопорщились усы.

– Официально, конечно, не могу знать. Но приди на обед в нашу столовую, постой в очереди и все узнаешь, кто, чем…

Я открыл было рот, чтоб спросить о молодом, но седом и очень приметном чекисте, которого генерал мог встречать и в коридорах, или стоять в одной очереди, и в последний миг поймал себя за язык.

Он заметил мое движение.

– Ну что ты еще скажешь?

– Не все золото, что блестит, говорим мы и проходим мимо самородков.

Стражник умер на моих руках к концу третьих суток – я следил за временем по часам, опасаясь утратить его вместе с ориентацией в пространстве. Умер тут же, в последнем зале соляных копей, где-то неподалеку от двери, за которой начинался Мир Мертвых. Произошло это внезапно и как-то классически: вдруг попросил воды (фляжка опустела еще вчера), чего никогда раньше не делал, а потом еще несколько минут говорил и просто оборвался на полуслове, обмяк и уронил голову набок.

Я потряс его, пощупал пульс, затем включил фонарик и посмотрел в глаза – зрачки сократились до точек и не реагировали на свет.

Ни Валкарии, ни белых Дар, о которых грезил умирающий, ни даже посланной за ними собаки он так и не дождался, и я в первый момент растерялся. Обычаев и обрядов царства Валкарии я не знал, но оставить его просто так, на полу, было бы не по-человечески, а похоронить нечем! Кроме ножа, автомата и геологического молотка ничего подходящего, чтоб вырыть или точнее, выдолбить могилу – на худой случай требовался лом. Часа полтора я бродил вокруг в поисках места, где помягче почва, но везде было одинаково, и в который раз пожалев свою саперную лопатку, оставленную в Томске, я начал копать подручными инструментами.

Соляная игольчатая пыль, оседавшая многие тысячелетия, сливалась, спрессовывалась и постепенно превращалась в твердую, стекловидную массу, напоминающую фирновый лед, и если верхний слой довольно легко крошился лезвием ножа, то через два вершка пошел плотный, сливной монолит. С помощью молотка я углубился еще на ладонь, наелся соли, надышался ею до такой степени, что начало тошнить, а давно потрескавшиеся от жажды губы разъело до крови, и казалось, уже болят зубы и десны. Кое-как вырубил яму сантиметров в тридцать, сломал нож, окончательно выдохся и понял, что глубже не выкопать, иначе самого хоронить будет некому. И пока еще есть силы, нужно вернуться назад, за седьмые двери, отыскать сторожку, напиться воды, поесть и выспаться.

Там же можно поискать инструмент, затем прийти сюда и довершить скорбное дело.

И уже встал, чтоб идти, но в этот миг осенило: а глубже копать и не надо! Это же не земля – сухая, гигроскопичная соль, при условии неизменной температуры и влажности способная в короткий срок превратить тело в нетленную мумию.

Он ведь что-то говорил о вечности!

Я уложил стражника в соляную гробницу, накрыл лицо его курткой, насыпал холм и долго соображал, чем бы отметить, что это могила.

Вообще надо было бы положить автомат, но откровенно, было жаль оставлять оружие, поскольку я рассчитывал выйти из копей и подняться на поверхность. Оставался геологический молоток, талисман, подаренный Толей Стрельниковым, утраченный в первую экспедицию и возвращенный нынче. Не знаю, какую Валкарию ждал стражник, за кем гонялся – за той, что танцевала на камнях и роняла блестки из волос, или за той, которая спасла кавторанга Бородина, а может совсем за другой, поскольку Валкарий здесь было не две и не три, если подземное царство называлось их именем. Я уже не чувствовал ревности и не злился на соперников, потому воткнул в соляной холм молоток: полустертая надпись показалась мне соответствующей случаю, и годилась для эпитафии:

«Не все золото, что блестит, говорим мы и проходим мимо самородков».

Еще была надежда, если когда-нибудь танцующая на камнях придет сюда, то поймет, что я был в ее царстве…

С того момента, как мы оказались в копях, я постоянно отмечал особое обострение чувств, слуха, осязания и способности предчувствовать события. Одновременно село зрение, обоняние, видимо, от соли полностью утратились вкусовые ощущения и самое главное – ориентация в пространстве. Я не знал, как выходить из копей, в какой-то момент потеряв мысленную «нить Ариадны», которую все время тянул. И при том открылось совсем новое: я чувствовал это пространство, точнее, все преграды, возникающие на пути, как чувствует их летучая мышь. Когда впереди оказывалась стена, глыба соли или наоборот, вырубленная ниша, галерея, я каким-то образом узнавал это за десятки метров, но при условии, если в тот миг останавливался и прислушивался.

Свет в фонаре тускнел быстро и включать его приходилось лишь в экстренных случаях, чаще, чтобы посмотреть на часы: меня преследовала боязнь ко всему прочему потерять и чувство времени. Каждый раз я вытаскивал батарейки и прятал во внутренний карман, чтоб нагреть от тела. Прямо от могилы стражника я пошел к ближайшей стене, намереваясь сделать круг вдоль нее (не бесконечный же этот зал!) и отыскать хоть какой-нибудь выход. У стены достал компас, сориентировался по сторонам света – в подземельях он работал нормально, если не считать, что стрелка бегала чуть живее, чем на поверхности, и двинул на северо-северо-восток, с отсчетом шагов, как в маршруте – туда, где казалось должна быть входная дверь. Стена все время была рядом в трех-четырех метрах, и шел я, повторяя рисунок ее подошвы, все время уходящий на восток. Под ногами была совершенно ровная поверхность, как на дне высохших соленых озер, где устраивают сверхскоростные гонки на спортивных автомобилях.