Собрание сочинений. Том 2. Нервные люди. Рассказы и фельетоны (1925–1930) - Михаил Михайлович Зощенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жильцы, конечно, со всей квартиры собрались в комнату. Явилась и квартирная хозяйка, на имя которой записана была квартира, — Дарья Васильевна Пилатова. Она остановилась у дверей и с тоской глядела, как развертываются события.
А события развертывались с ужасной быстротой. Энергичный товарищ Митрохин говорит:
— Будьте любезны попросить к телефону тов. Троцкого... Что?..
И вдруг гости видят, что тов. Митрохин переменился в лице, обвел блуждающим взором всех собравшихся, зажал телефонную трубку между колен, чтоб не слыхать было, и говорит шепотом:
— Чего сказать?.. Спрашивают — по какому делу? Откуда, говорят?.. Секретарь, должно быть...
Тут общество несколько шарахнулось от телефона. Кто-то сказал:
— Говори: из редакции... Из «Правды»... Да говори же, подлец этакий...
— Из «Правды»... — глухо сказал Митрохин. — Что-с? Вообще насчет статьи.
Кто-то сказал:
— Завели волынку. Теперь расхлебывайте. Погодите, будут неприятности.
Квартирная хозяйка Дарья Васильевна Пилатова, на чье благородное имя записана была квартира, покачнулась на своем месте и сказала:
— Ой, тошнехонько! Зарезали меня, подлецы. Что теперь будет? Вешайте трубку! Вешайте в моей квартире трубку! Я не позволю в моей квартире с вождями разговаривать...
Товарищ Митрохин обвел тоскливым взглядом общество и повесил трубку.
И снова в комнате наступила отчаянная тишина.
Некоторые из гостей тихонько встали и пошли по домам.
Оставшееся общество минут пять сидело в неподвижности.
И вдруг раздался телефонный звонок.
Сам хозяин Зусев подошел к аппарату и с мрачной решимостью снял трубку.
И стал слушать. И вдруг глаза у него стали круглые и лоб покрылся потом. И телефонная трубка захлопала по уху.
В трубке гремел голос:
— Кто вызывал тов. Троцкого? По какому делу?
— Ошибка-с, — сказал Зусев. — Никто не вызывал. Извиняюсь...
— Никакой нет ошибки! Звонили от вас.
Гости стали выходить в прихожую. И, стараясь не глядеть друг на друга, молча одевались и выходили на улицу.
И никто не догадался, что этот звонок был шуточный.
Узнали об этом только на другой день. Один из гостей сам признался. Он вышел из комнаты сразу после первого разговора и позвонил из телефонной будки.
Тов. Зусев с ним поссорился. И даже хотел набить ему морду.
Встреча
Скажу вам откровенно: я очень люблю людей. Другие, знаете ли, на собак растрачивают свои симпатии. Купают их и на цепочках водят. А мне как-то человек милее.
Однако не могу соврать: при всей своей горячей любви не видел бескорыстных людей.
Один было парнишка светлой личностью промелькнул в моей жизни. Да и то сейчас насчет него нахожусь в тяжелом раздумье. Не могу решить, чего он тогда думал. Пес его знает — какие у него были мысли, когда он делал свое бескорыстное дело.
А шел я, знаете, из Ялты в Алупку. Пешком. По шоссе.
Я в этом году в Крыму был. В доме отдыха. Так иду я пешком. Любуюсь крымской природой. Налево, конечно, синее море. Корабли плавают. Направо — чертовские горы. Орлы порхают. Красота, можно сказать, неземная.
Одно худо — невозможно жарко. Через эту жару даже красота на ум нейдет. Отворачиваешься от панорамы.
И пыль на зубах скрипит.
Семь верст прошел и язык высунул.
А до Алупки еще черт знает сколько. Может, верст десять. Прямо не рад, что и вышел.
Прошел еще версту. Запарился. Присел на дорогу. Сижу. Отдыхаю. И вижу — позади меня человек идет. Шагов, может, за пятьсот.
А кругом, конечно, пустынно. Ни души. Орлы летают.
Худого я тогда ничего не подумал. Но все-таки при всей своей любви к людям не люблю с ними встречаться в пустынном месте. Мало ли чего бывает. Соблазну много.
Встал и пошел. Немного прошел, обернулся — идет человек за мной.
Тогда я пошел быстрее, — он как будто бы тоже поднажал.
Иду, на крымскую природу не гляжу. Только бы, думаю, живьем до Алупки дойти.
Оборачиваюсь. Гляжу — он рукой мне машет. Я ему тоже махнул рукой. Дескать, отстань, сделай милость.
Слышу, кричит чего-то.
Вот, думаю, сволочь, привязался!
Ходко пошел вперед. Слышу, опять кричит. И бежит сзади меня.
Несмотря на усталость, я тоже побежал.
Пробежал немного — задыхаюсь.
Слышу, кричит:
— Стой! Стой! Товарищ!
Прислонился я к скале. Стою.
Подбегает до меня небогато одетый человек. В сандалиях. И заместо рубашки — сетка.
— Чего вам, — говорю, — надо?
— Ничего, — говорит, — не надо. А вижу — не туда идете. Вы в Алупку?
— В Алупку.
— Тогда, — говорит, — вам по шаше не надо. По шаше громадный крюк даете. Туристы тут завсегда путаются. А тут по тропке надо идти. Версты четыре выгоды. И тени много.
— Да нет, — говорю, — мерси-спасибо. Я уж по шоссе пойду.
— Ну, — говорит, — как хотите. А я по тропинке.
Повернулся и пошел назад. После говорит:
— Нет ли папироски, товарищ? Курить охота.
Дал я ему папироску. И сразу как-то мы с ним познакомились и подружились. И пошли вместе. По тропинке.
Очень симпатичный человек оказался. Пищевик. Всю дорогу он надо мной смеялся.
— Прямо, — говорит, — тяжело было на вас глядеть. Идет не туда. Дай, думаю, скажу. А вы бежите. Чего ж вы бежали?
— Да, — говорю, — чего не пробежать.
Незаметно, по тенистой тропинке пришли мы в Алупку и здесь распрощались.
Весь цельный вечер я думал насчет этого пищевика.
Человек бежал, задыхался, сандалии трепал. И для чего? Чтобы сказать, куда мне надо идти. Это было очень благородно с его стороны.
А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: пес его знает, а может, ему курить сильно захотелось? Может, он хотел папироску у меня стрельнуть. Вот и бежал. Или, может, идти ему было скучно — попутчика искал. Так и не знаю.
Дни нашей жизни
1. Оазисы
Некоторые интеллигенты обижаются — будто культура у нас медленно шагает. Ничего подобного.
Культура шагает довольно шибко.
Давеча в газетах промелькнуло радостное сообщение с культурного фронта — оазисы в Москве будут.
Газета пишет:
В МКХ поступило предложение Свердловского университета устроить на некоторых московских скверах биологические оазисы.
Другими словами, в наших общественных садах и скверах будут устроены специальные тенистые площадки для зверюшек. Там будут находиться разные птички, змейки, растения.
