Шевалье - Синтия Хэррод-Иглз

Лошадь, устав, замедлила бег. Он кричал на нее, бил и стегал по шее поводьями. Она рванулась на мгновение, потом решительно замедлила бег снова. Это была тягловая лошадь, а не для господской охоты, и быстрый бег был не в ее натуре. В отчаянии он пытался подталкивать ее, но она только снизошла до рыси. Он решил спрыгнуть и бежать, но понял даже в своем безумстве, что верхом двигаться быстрее, чем на ногах.

Когда он подъехал ближе, он догадался, что горел его дом в Аберледи. Еще немного, и он смог видеть очертания дома на фоне пылающего неба и темные окна, как ослепшие глаза. Лошадь начала храпеть в тревоге, мотать головой, чуя запах гари. Теперь Аллан бросил поводья, спрыгнул на ходу с седла и сразу же кинулся вперед. Лошадь развернулась и поскакала с такой быстротой, которой она не показывала раньше. Спотыкаясь в темноте, Аллан шел вперед. Дом подвергся нападению и разграблению перед сожжением, о чем можно было судить по мусору в саду. Окна внизу зияли пустотой, дверь сорвана с петель, возможно, для облегчения поджога.

Однако это было еще не все. Аллан увидел темные силуэты на фоне пламени и почувствовал приступ тошноты. Он двинулся вперед почти против своей воли. Две фигуры висели на ветках большого дуба, более древнего, чем сам дом. Две женские фигуры, судя по их юбкам, висели неподвижно и безвольно, подвешенные за шею. Он подобрался ближе, постепенно различая лица: почти не изменившееся – было лицо Мавис. Другое – избитое почти до неузнаваемости – Мари.

В страхе он оглянулся по сторонам. Где его жена и дети? Он стал безумно и бестолково метаться из стороны в сторону, затем развернулся и бросился в дом. Зал и ступени еще не занялись огнем. Должно быть, огонь запалили в комнатах, где поджог облегчался мебелью и дощатым полом, а зал преимущественно был облицован мрамором и находился в стороне от деревянной лестницы. Аллан побежал наверх в пелену дыма, и через несколько секунд после того, как добрался до верха, он вынужден был опуститься на четвереньки, наглотавшись дыма и ничего не видя. Он знал, где комната Сабины, наизусть. Дверь была открыта, внутри валялась сломанная мебель. Ощупав кровать, он понял, что она пуста. Аллан повернулся, чтобы уползти назад, но тут какой-то инстинкт, а возможно, подсознательно услышанный звук, заставили его двинуться к туалету и открыть дверь. Он почувствовал нечто твердое под грудой одеял и стал тащить. Груда закричала и стала извиваться. Аллан стащил одеяло и понял, хотя и не видел, что там была Сабина. Он чувствовал ее, ее открытые и мокрые глаза, ребенка у нее на руках и стал подтягивать ее к двери. Сабина сопротивлялась, и он, задыхаясь, выговорил:

– Это я, Аллан.

Он догадался, что Сабина собиралась ему что-то сказать, но она только кашляла. Теперь она уже не сопротивлялась ему, но стряхнула его руку, встала на колени и поползла сама. Они добрались до лестницы. Казалось, в его голове разрываются огни. Пелена застилала глаза, и он почти лег на ступени, чтобы видеть, куда идти.

Сабина с трудом проползла несколько ступенек вниз, а потом сказала:

– Аллан! Катерина! Она была со мной в туалете.

– Я тебя должен спасти.

– Со мной все в порядке. Ты должен вызволить ее. Она одна осталась верной.

Аллан безнадежно закатил глаза.

– Жди меня в саду. Не снимай покрывало, – проговорил он с трудом и повернул ползком назад. Он снова нашел спальню, но она, казалось, стала дальше, чем раньше. Действительно ли она никогда не была так далека? Темнота накрыла его. Его легкие горели, глаза слезились, будто кровоточили. Он нашел туалет, стал шарить рукой. Пальцы, казалось, были в сотнях миль от него, и они онемели. Он нащупал груду белья и – тело, наклонился ближе, пытаясь говорить. Пальцы ощупывали лицо, но ответа не было. «Она мертва», – подумал он, и мысль его тоже была далека. Он захватил пальцами одежду и попытался вытащить тело, но у него не оставалось сил. Отказавшись от непосильной задачи, он попытался ползти назад к двери, но расстояние до нее все увеличивалось и увеличивалось. Красная темнота становилась все тяжелее и гуще. Он свалился, задыхаясь, и его лицо ощутило жар горящих досок пола на своих щеках.

Джон Раткил, Джек Франкомб и их люди с разочарованием ощущали, что не достигли очень многого, присоединившись к армии Тома Форстера в Ротбери. Поговаривали о походе на юг для взятия Ньюкасла, чтобы иметь какую-то опору, которую можно представить шотландцам, когда те к ним присоединятся. Однако пришли известия о враждебном отношении офицеров в городе к якобитам, так что из этого ничего не вышло. Затем настала пора двинуться на север в Келсо.

Там они соединились со старым Борламом и его армией из Перта, а также с шотландцами из Киркудбрайта под командованием лорда Кенмуира, что составило внушительную силу. В воскресенье, 22 октября после их прибытия состоялся замечательный парад с церковной службой после его завершения и провозглашением шевалье королем. Играл оркестр и полковые волынщики шотландцев. Вечером обильную еду и питье обеспечили гостиницы и верноподданное благодарное население.

После дела пошли плохо. Никто не соглашался с планом действий. Шотландцы приграничья желали вернуться в свою страну, захватить главные города юго-западной Шотландии, а потом и Глазго, с тем чтобы вся Шотландия отказалась у них в руках. Англичане приграничья хотели идти на Ланкашир, который всегда был оплотом католицизма и который, как считали, выступит за шевалье. Для англичан Шотландия всегда оставалась темным и варварским местом, и они питали сильное отвращение к походу в глубь этой страны. Шотландцы, со своей стороны, намерены были воевать только в своей стране и полагали, что англичане могут сами разобраться со своими проблемами к югу от границы.

В такой нерешительности прошли почти три недели. Армия двигалась то в одном направлении, то в другом, покрывая сотни миль по районам приграничья, по дорогам, по болотам и горам и при постоянно ухудшавшейся погоде. После первой недели твердо решили идти на Ланкашир. Некоторые из шотландцев, возмутившись, вернулись домой, но большинство осталось, хотя и без энтузиазма, лишь бы не быть обвиненными в дезертирстве и трусости. 5 ноября они достигли Кендала, промокшие, усталые и в унылом расположении духа. Через четыре дня они вошли в Престон после самого тяжелого дня похода под проливным дождем и по большой грязи. Престон оказался замечательным городком с хорошими гостиницами, садами и скверами и даже театром. Командование решило остаться в городе на несколько дней для отдыха и восстановления сил перед походом на Манчестер, где, как надеялись, их, наконец, хорошо встретят. Если они только дойдут до Манчестера, очень многие присоединятся к ним, и они легко смогут захватить порт Ливерпуль, получив тем самым доступ во Францию и Ирландию.