Охотники за каучуком - Луи Буссенар

Храбрец медленно полез вверх, словно не замечая, что кожа на ладонях уже наполовину содрана. Вот уже добрался до клюза[173], на мгновение завис на руках. Потом начал быстро раскачиваться, ловким мощным рывком, разжав пальцы левой руки, прицепился к ближайшему портику[174], зиявшему черным пятном на гладкой поверхности судна, перехватил другую руку и нырнул в распахнутое отверстие.

На палубе шумная отвратительная оргия в самом разгаре. А в чреве парохода тихо и мрачно, как в могиле.

Ночной посетитель, видимо, хорошо знакомый с расположением кают на пароходе, быстро и беззвучно нашел ту, которую когда-то занимали пассажиры.

Подойдя к лестнице, ведущей в этот зловонный закуток, он смутно различил при тусклом свете висевшего в каюте фонаря фигуру человека с копьем.

— Эй ты, что нужно? — внезапно обратился к нему страж.

— Я пришел заменить тебя… Приказ вождя! Иди, выпей, заслужил.

— Пароль говори.

— А, точно. Иди, на ухо скажу.

Тот проворно подбежал, радуясь скорому избавлению от скучной обязанности, и тут же со сдавленным хрипом тяжело повалился на землю.

— Пароль тебе нужен? Десять пальцев на горле, поворот на сто восемьдесят градусов и обморок — вот тебе и ключ, и пароль.

Незнакомец вошел в «салон».

На полу валялись пятеро мужчин, так крепко связанных, что едва могли дышать.

— Дьявол! Вовремя я, однако, — тихо проговорил ночной посетитель.

И, слегка повысив голос, продолжил:

— Ну, что такое? Все как воды в рот набрали! Друзей не узнаем, что ли?

Свет фонаря упал на лицо говорившего, и слабый голос прошептал с изумлением и восторгом:

— Маркиз! Это вы, дружище!

— Собственной персоной, господин Шарль. Я к вашим услугам. Как вам это нравится?

— Маркиз! Да это Маркиз, — не менее взволнованно принялись повторять Раймон, Фриц и Винкельман.

— Да, черт возьми! Это я, Пьер Леблан. Только тише! За дело.

Не теряя больше ни секунды, гасконец перерезал путы пленников, вернулся к охраннику, сунул ему в рот кляп.

— Господин Шарль, вы не ранены? — спросил Маркиз.

— Нет, — ответил молодой человек.

— Хорошо, обвяжитесь под мышками этой веревкой и скорее к бортовому отверстию. Я спущу вас… Потом доберетесь вплавь до пироги, которая привязана к якорной цепи, приведете ее сюда, под портик, и будете ждать.

— Ладно, — коротко ответил охотник за каучуком и обнял отважного артиста.

Потом он сел на край бортового отверстия, свесил ноги и стал спускаться, а Маркиз потихоньку отпускал веревку.

Прошло минуты две, прежде чем едва различимое шуршание дало знать храброму спасителю, что лодка внизу.

Для верности Шарль легонько дернул за веревку.

— Твоя очередь, толстячок, — сказал Маркиз Раймону, которому рана причиняла сильные страдания. — Вот дьявол! Пройдешь ты, интересно, в проклятый иллюминатор? Какого черта отращивать такое пузо, когда собрался на поиски приключений!.. Уф! Кажется, выбрался, хоть и с трудом.

Следующим был Винкельман, за ним Табира, Фриц…

— Давай, Фриц, дружище.

— А как же ты сам?

— Давай, давай! Как только спустишься, я привяжу другой конец веревки к древку копья, которое укреплено в отверстии. Кстати, скажи всем, что я чуть-чуть задержусь. Хочу сделать сюрприз вам и тем, кто так от души веселятся на палубе.

— Будь осторожен.

— Не волнуйся!

Едва Фриц исчез за бортом, Маркиз привязал, как и говорил, веревку к копью, отцепил горящий фонарь, завернул его в свою рубаху и стал спускаться по лестнице в трюм.

Как и повсюду внутри корабля, здесь не оказалось ни души.

— Стой-ка, — сказал он самому себе, — пороховые бочки должны быть где-то здесь. Вот это дело! А тут что такое?.. Водка! Да, есть что выпить дикарям, если, конечно, времени хватит… Ага, отлично.

В стороне стояли четыре тщательно обвязанных канатами бочонка, каждый литров на шестьдесят.

Маркиз выбрал один, выдернул мачете затычку и просунул в отверстие два пальца. Внутри оказалась зернистая, рассыпчатая, изумительно сухая субстанция.

— Точно, порох, — проговорил актер, затем вынул из фонаря свечу — капитан Амброзио, любитель комфорта, предпочитал свечи прочим средствам освещения, — осмотрел ее и добавил: — Минут на тридцать хватит.

С безрассудной отвагой, не моргнув глазом, Маркиз, не колеблясь ни секунды, воткнул горящую свечу прямо в порох.

Он уже двинулся в обратный путь, осторожно, стараясь ни на что не натолкнуться в темноте, но вдруг вернулся к бочонку.

— Полчаса — это слишком много.

И, по-прежнему неторопливо, вдавил свечу до половины в сыпучую смерть, пламя теперь едва не лизало порох.

— На этот раз шутки в сторону!.. Поторапливайся, Маркиз! Надо удирать, а то жарко будет.

…Две минуты, чтоб добраться до каюты, еще две — чтоб спуститься по веревке в пирогу, где друзья уже перепугались за него не на шутку.

— Давайте-ка наляжем на весла. Гребите, не жалея сил. Скоро начнется…

— Что начнется? — спросил Шарль.

— Ах, до чего же редки развлечения в этих местах!

— Вы находите? Что-то я вас не понимаю.

— Хорошо. Заменим слово «развлечения» на «зрелище».

— И что же?

— А вот что: пьеса сыграна, актеры вот-вот вернутся за кулисы, и было бы странно, если б не наступила развязка.

— Так развязка наступила, причем благодаря вам, дорогой Маркиз. Только вам!

— Не стану отрицать, однако мизансцена[175] не та. И потому, будучи человеком чрезвычайно щепетильным во всем, что касается искусства, я подумал о… своего рода апофеозе[176]. Как бывает в феериях. Скажите-ка, господин Шарль, сколько от нас до парохода?

— Метров триста.

— Отлично. Мы как раз все будем видеть, не рискуя забрызгаться.

— Где же ваш апофеоз?

Как раз в этот самый момент из мрака вырвался огненный столб, устремился вверх и рассыпался ослепительным снопом. Невероятный грохот всколыхнул воздух, множась и повторяясь вдали.

Остолбеневшие беглецы увидели, как при свете дня, темный корпус парохода, откуда, словно из кратера вулкана, вырывалось пламя; потом бесформенные клочья полетели в разные стороны.

Раздался ужасающий взрыв, докатившийся до плясавшей на волнах пироги, и вдруг наступила темнота.

Люди в пироге онемели.

Впрочем, и постановщик страшной мизансцены уже не думал об аплодисментах зрителей.

— Что же делать, — проговорил он сдавленно, — это были отпетые негодяи. Жизнь заставляет нас порой быть беспощадными с врагами.