От солдата до генерала: воспоминания о войне - Академия исторических наук

Рядом с казармой располагалась санчасть. Перед входом в нее был устроен, длиной около 5-ти метров, деревянный настил. Когда происходили потери, убитых привозили в полк, устраивали на этом настиле, укрывая белой простыней. Иногда он был полностью занят.

Афганистан — это ожившее Средневековье. Они жили, словно в 14-м веке и это совпадало с их календарем, где шел 1368 год. И мулы, запряжённые в деревянные плуги, которыми пахали землю, не давали в этом сомневаться. Тем не менее, страна очень красивая. Красивая по-своему. Горы зацветали тюльпанами, когда наступала весна. Зрелище необыкновенное. Стоял, бывало, на посту, смотрел на всю эту невообразимую красоту и думал: «До чего хорошо! Как хочется вернуться сюда, когда здесь будет мир». Тюльпаны были разных оттенков, но преобладал красный. Целое море красных тюльпанов. К тому же, за один день можно было побывать в нескольких климатических зонах. Вроде, выезжал из пустыни, а к вечеру уже в ледниках, где люди тепла не видят.

Живы будем — не помрем!

С этими снегами связан интересный случай. Поднимались мы на нашей «летучке» на перевал Саланг. Дорога не только узкая, но еще безумно скользкая от выпавшего снега. С одной стороны — скалы, с другой — пропасть. Машины еле едут, скользят, того и гляди, в пропасть сорвутся. Впереди танк идет, дорогу прокладывает, забуксовавшим машинам помогает, ну и конечно, колонну охраняет. И вдруг сошла лавина. Мы остановились, обрадовавшись тому, что нас не задело. Смотрим, а танка-то нет, только гора снега. Понадеясь на удачу, стали раскапывать то место, где был танк. Оказалось, что танк не снесло. Танк не снесло, но мужики-то в нём переживают! Они же откопаться не могут! Откопали мы их спустя часа четыре. Вылезли они чумазые, но счастливые.

Сейчас я рассказываю об этом с юмором, а тогда, когда это происходило, было совсем не до улыбок. Однако, нельзя не сказать, что было действительно забавно смотреть на тех чумазых ребят.

Весной в воздухе иногда появлялось что-то, похожее на мошкару. Как только такая букашка кусала, на месте укуса появлялся большой красный след. Потом это место начинало гнить. Чаще всего на вылеченных местах оставались чёрные пятна.

Дело в том, что там, в Афганистане, любая царапина начинала гнить. И гниение это расширялось, увеличивалось, а в итоге — солдаты и получали заражение крови. Самым доступным способом лечения было постоянное вскрытие раны — больно, но эффективно. Именно так многие лечились.

Крыс там были целые полчища, а отдельные экземпляры достигали размеров жирного кота. В караульном помещении было страшно спать, потому что крысы копошились на фанерных потолках, и казалось, что потолок вот-вот не выдержит и вся эта визжащая масса свалится прямо на тебя!

Вши, болезни, страдания, голод — неизменный атрибут любой войны.

Кормили отвратительно. Постоянные щи из консервированной капусты, которые жутко воняли, да каши. Манка, перловка, пшенка, редко рис и гречка. Если, например, не успел поесть пшенку пока она теплая, она слипалась в такой плотный комок, что ложку из котелка не выдернуть. Готовили их явно на воде, да и тушенку на кухне не докладывали. Иногда давали картошку. Поступала она в трехлитровых банках, плавая в той же воде, в которой была сварена несколько лет назад. Белый хлеб был большой редкостью. Но и он чем-то был обработан для очень длительного срока хранения.

Поэтому в командировки, на боевые задания, уезжали с радостью! Провизию на складе, согласно нормам расчета, получишь и вкусная еда обеспечена!

Раз в месяц выдавали денежное довольствие. От 17 до 27 рублей чеками, в зависимости от должности и звания. Все тратили в полковом магазине на леденцы, печенье и сгущенку. Хватало на 2–3 дня.

Если нормальную картошку и репчатый лук иногда можно было раздобыть, то фрукты довелось один раз, на Новый год, поесть. Новый командир роты на собранные с нас деньги у местных на базаре купил.

Очень тяжело было в самом конце, когда очередной призыв уволился, а нового призыва не было. Вышло, что меньшему количеству людей надо было выполнять те же задачи, что и раньше. В караул стали ходить только две роты вместо трех — разведка и наша ремрота. Я был тогда уже на должности заместителя командира взвода, в звании сержанта,

в которое произвели еще летом, сразу из рядовых.

Поставили меня дежурным по роте. Как оказалось потом — бессменным. Дневального только одного дали, да и того через четыре дня забрали — настолько не хватало людей. Ночью спать нельзя, а днём не удавалось — то выдать оружие надо, то принять. Даже если днем ложился, мозг не отключался, постоянно контролировал происходящее вокруг — шумы, хождение людей, их разговоры. Будить меня не было никакой надобности. Как только появлялась необходимость открыть оружейную комнату или выяснить какой-то вопрос — сам вставал, шел и делал. Люди от усталости валились с ног. В связи со сложившейся ситуацией по полку вышел приказ: «Никаких ночных передвижений», что, конечно, облегчало мне задачу по охране роты. Ответственность свою, за «мертвым» сном спящую роту, я прекрасно понимал! Случись что — я последняя инстанция, охраняющая их жизнь!

Моим личным оружием был ручной пулемёт Калашникова. Я ставил напротив входной двери в казарму стол, на стол — пулемёт. Свет везде погашен. Патрон — в патроннике, пулемёт снят с предохранителя. И, держа пальцы на спусковом крючке, я всю ночь сидел за этим столом. Любой, кто вошёл бы в дверь, был бы немедленно убит, потому что весь полк знал — ночью ходить нельзя! И это был единственный вариант не пропустить врага.

Это продолжалось одиннадцать дней подряд. И когда по утру мы, наконец, погрузились, выстроились колонной и тронулись в путь на Термез, можно было расслабиться. К сожалению, не получилось. Начались безумные головные боли, сознание по-прежнему не отключалось и не давало забыться сном младенца. А после того, когда ночью, при прохождении перевала Саланг, открыв глаза — будто кто-то толкнул, я с ужасом увидел, что водитель спит, свет фар растворился в темноте пропасти и передние колеса уже на обочине — от сна вообще следа не осталось! Резко вывернув руль и сказав пару «ласковых» слов водителю-рядовому Урмонову, подумал — явно ангел хранитель помогает.

По пути, в последний раз всматривался в дорогу, пытаясь сохранить в памяти картины покидаемой страны. Вот, слева, тянется нитка топливного трубопровода, а справа, останки наших автомашин и бронетехники. На некоторых участках дороги, груды обгоревшего и искореженного металла достигают километровой длины. Вот, внизу ущелья, лежит многотонная не взорвавшаяся авиационная бомба, и быстрая горная речка, разбиваясь об нее, образует облако брызг. А вот стоит памятник нашему погибшему солдату. По дороге их много, одиночных и групповых. Стоят и как бы говорят: «Не забудьте о нас и наших семьях». Невольно приходит мысль, а что с ними станет после нашего ухода?