Путь Никколо - Дороти Даннет

Она была еще совсем дитя. И из-за того, что двое мужчин были с ней жестоки, а мать бессердечна, теперь ему придется соблазнить ее.

Или наоборот. Или ни то и ни другое. Он поднимет ее на руки и отнесет в спальню, и уложит на постель, как станут делить ее будущие любовники. Затем так бережно, как сумеет, он постарается раздеть и ласкать ее, и мягко и нежно провести через все ступени затейливой игры, предваряющей любовное соитие. Затем, — если она не остановит его, — он пустит в ход силу там, где это необходимо, дабы всю свою жизнь она вспоминала лишь новое наслаждение, а не новую боль.

Как все его самые лучшие замыслы, этот исполнился в точности, за тем единственным исключением, что сразу после свершившегося он заснул, чего делать отнюдь не собирался. Но при нынешних обстоятельствах это было вполне объяснимо. Он проснулся в постели, сжимая в объятиях сладко спящую девушку, чьи длинные волосы окутали его тело. Во сне лицо ее выглядело совсем другим: теплым, спокойным, умиротворенным. Где-то в уголках рта еще таилась улыбка, и он улыбнулся в ответ, несомненно, по той же причине. Затем, вернувшись к реальности, выглянул в окно. Слава Богу, на дворе по-прежнему ночь. Прислуга вернется ближе к рассвету, а хозяева дома — еще гораздо позже. И все равно, ему давно следовало уйти прочь.

Обычно он точно знал, сколько времени уйдет на любовные игры, когда повести партнершу к точке высшего наслаждения, как долго продолжать любезничать потом. Но сейчас, разумеется, все было не так, как обычно. И прежде всего необходимо прибраться на кухне и забрать оттуда свою одежду.

Очень осторожно он высвободился из объятий Кателины и бесшумно выскользнул в коридор. Судя по большим песочным часам, до рассвета оставалось около четырех часов. Тем не менее, он даже не стал тратить время на то, чтобы одеться, а быстро принялся за уборку. Под конец кухня выглядела в точности так же, как в тот миг, когда Кателина ввела его в дом через сад.

Едва ли кто-то хватится съеденной похлебки или полотенца, которое оказалось наверху по вполне понятной причине. Оглядевшись, он собрал вещи и засомневался: можно было одеться прямо здесь и уйти, как он поступил бы, если бы не заснул. Но тогда он не сможет по-настоящему с ней проститься.

Сейчас он толком не знал, что делать. Похоже, она была счастлива. Нет, совершенно определенно, она была счастлива Она цеплялась за него в момент высшего наслаждения, словно врата рая закрывались перед ней. После она почти ничего не говорила, но лежала и все время гладила его, словно он был ее новой игрушкой, а затем он заснул.

Впрочем, этому он был даже рад. Он знал, как ведут себя знатные женщины в постели. Некоторые не скрывали своих желаний, вели себя открыто и по-дружески и в ваших объятиях, и вне их. Другие желали, чтобы любовники-слуги хлестали их плетью в кровати, а в остальное время ползали у них под ногами.

Но эта девушка не имела с ними ничего общего. Он гадал, что он сотворил с ней. Возможно, теперь, сделав первый шаг, она так и не выйдет замуж, но станет брать одного любовника за другим, а потом, со временем, перестанет обращать внимание на календарь или на соблюдение приличий и настанет катастрофа.

А, возможно, все кончится хорошо. Возможно, как слишком испуганный ребенок, теперь она успокоится и должным образом выйдет замуж. Возможно, даже будет стремиться к этому.

Он слабо улыбнулся, думая о тех мужчинах, юных и пожилых, которых семья станет навязывать ей. Может быть, ему стоило вести себя чуть скромнее. Но она была очаровательной девушкой, прекрасно сложенной и очень отважной. О прочих ее качествах он ничего не знал, равно как и она не могла знать его, что бы она там ни говорила. С момента своего знакомства они едва ли обменялись десятком фраз. И отнюдь не острый ум она и все прочие так ценили в нем. Это он принимал с готовностью.

Он решился вернуться и открыл дверь спальни. Если она желает, чтобы он ушел, ей достаточно лишь притвориться спящей. Если она спит по-настоящему, он не станет ее будить. В любом случае, она может быть уверена, что при следующей встрече он поприветствует ее с должной почтительностью, как слуга знатную даму.

Полоска света под дверью сказала ему, что она поднялась и зажгла свечу. Возможно, даже оделась. Его собственные вещи, висевшие на согнутой руке, были символом соблюдения приличий: он желал покончить с этим делом так или иначе и открыл дверь.

Она проснулась и заменила свечу, и подняла покрывало с пола, но не оделась. Полулежа в постели, она подняла на него глаза. Он внимательно взглянул на длинную линию подбородка, бедра и колена, на все те места, которых касались его пальцы и его губы, а затем на белоснежную кожу рук, и хрупкие ребра, и маленькие груди, круглые как апельсины, и на ее губы, чуть приоткрытые.

Она улыбалась.

Он заметил, что дыхание ее сделалось неровным. Затем она поднялась с постели и шагнула к нему, не сводя глаз с его руки и с измятой одежды.

— Нужно сложить поаккуратнее, — заявила она. — В любом случае, это мешает. — И, сбросив одежду с руки на пол, она заняла ее место.

На сей раз не было никакой долгой прелюдии. На следующий раз — очень долгая. На третий раз, когда небо за окном начало светлеть, это был уже отчаянный натиск, который он тщетно пытался утихомирить и сдержать.

В самом разгаре соития внизу хлопнула дверь. Она буквально силой заставила его продолжать. Последовавший взрыв надолго парализовал обоих. Сердца их в унисон колотились, с такой силой, что содрогалась кровать. Они не смогли бы пошевельнуться, даже если бы распахнулась дверь.

Но она не распахнулась. Чьи-то шаги раздались внизу: должно быть, кто-то из слуг приносил воду и разводил огонь для возвращающейся хозяйки. Кателина, впиваясь ногтями ему в кожу, прошептала:

— Не уходи. Есть путь через сад. Мать не вернется еще несколько часов.

Он лежал неподвижно, скрывая лицо в простынях. Кто там говорил о владении собой?.. Он приподнял голову.

— Демуазель…

— Демуазель?! — возмутилась Кателина ван Борселен.

Повернувшись на бок, он взглянул на нее. Теперь она была совершенно бледной, ничуть не похожей на ту цветущую девушку первого раза, и кожа ее была влажной, волосы спутанными, а под глазами залегли синие круги.

— Как же еще мне вас называть? Я отнял у вас нечто драгоценное. Взамен, возможно, дал то, чего вы желали. И если это неправильно, то пусть так. Но больше чем на одну ночь… С обеих сторон это будет лишь алчностью.

До сих пор вопрос гордости не заботил ее. Но теперь он видел, она задумалась об этом.

— Будь ты, к примеру… стряпчим… ты женился бы на мне? Столь обезоруживающе, столь жестоко.