История и культурология - Наталья Шишова

Переход к новой экономической политике был с одобрением воспринят в широких слоях населения. Крестьянство получило возможность хозяйствовать на своей земле. Восстановление промышленности и торговли создавало новые рабочие места. Эту политику поддержала значительная часть интеллигенции, так как рассчитывала, что в ее рамках будет расти и усиливаться класс новых собственников, который заставит власть отказаться от экстремизма в экономике и политике и эволюционировать в направлении становления «нормальных» буржуазно-демократических порядков. Эти настроения нашли отражение в сборнике статей «Смена вех» (Прага, 1921), который дал название всему течению — «сменовеховство».

Однако в обществе имелись и социальные силы, не заинтересованные в НЭПе. Большевики, стремясь разрушить старое общество и расчистить таким образом место для строительства нового, обращались к низшим, наиболее темным и необразованным слоям рабочего класса и крестьянства. Им казалось, что чем меньше приобщены эти люди к старой, по определению буржуазной культуре, тем легче и быстрее они воспримут новые социалистические идеалы. Еще в 1918 г. М. Горький писал, что большевики выдвигают «подстрекательские лозунги, пробуждая самые низменные и темные инстинкты толпы». Следствием этого стало то, что ценностные ориентации, настроения, жизненные устремления низших социальных слоев, деклассированных элементов стали играть существенную роль в обществе. Лозунг социальной справедливости воспринимался ими как призыв к перераспределению общественного богатства, трансформировался в их сознании в доступное и понятное — «грабь награбленное». Именно эти социальные слои негативно относились к НЭПу, который заставлял мириться с имущественными различиями. Горожане были недовольны сохраняющейся безработицей, ростом цен на продовольствие, отменой карточек. Значительная часть крестьянской бедноты стремилась улучшить свое положение на основе принципа: «Отнять и разделить». Многие не могли спокойно смотреть на жирующих в дорогих ресторанах частников-нэпманов: «За что боролись в гражданскую?!» Эти настроения были сильны также в среде партийных и советских работников. Переход к форсированию социалистического строительства в конце 20-х годов был близок психологии отсталых слоев рабочих и крестьян, склонных к штурмовым методам, стремящихся быстрее, несмотря ни на что, вырваться из трудностей.

С конца 20-х и в течение 30-х годов в социальной сфере набирает силу тенденция вытеснения тех социальных групп, которые не были связаны с государственной или коллективной, кооперативной собственностью. Жесткий налоговый пресс и репрессивные меры привели к исчезновению нэпмановской буржуазии (владельцев и арендаторов мелких и средних промышленных предприятий, частных торговцев). В результате политики сплошной коллективизации и ликвидации кулачества в деревне исчезли крестьяне-единоличники, сформировалось колхозное крестьянство. При этом жертвами репрессий стали по разным подсчетам от 5 до 7 млн крестьян и членов их семей, около 5 млн человек погибло от голода 1932–1933 гг. в зерновых районах страны, что явилось следствием применения чрезвычайных мер при проведении хлебозаготовок.

В 1933 г. была введена паспортная система, однако колхозникам паспорта не выдавались и они оказались фактически прикрепленными к колхозам, не имея права выехать из села без разрешения.

Чрезвычайно важным процессом, отражавшим структурные изменения советского общества в этот период, стало резкое увеличение численности фабрично-заводских рабочих, городского населения. Так, в течение только первой пятилетки численность рабочих увеличилась с 2,7 до 12,4 млн человек. Всего с 1926 по 1939 г. городское население возросло на 30 млн человек. Эти изменения в социальной сфере свидетельствовали о переходе от традиционного к индустриальному типу общества.

Сложным оставалось положение интеллигенции, политика правящей партии по отношению к ней была противоречивой. С одной стороны, советская власть в условиях разворачивающейся индустриализации нуждалась в специалистах и стремилась привлечь их на свою сторону, используя различные средства, а с другой — испытывала к ним глубокое недоверие. При этом техническая интеллигенция, связанная с производством, была объявлена более классово близкой пролетариату, чем гуманитарная. Такой подход обусловил эмиграцию и принудительную высылку из страны в 20-е годы большого числа представителей творческой интеллигенции.

В 30-е годы политика по отношению к старой интеллигенции еще более ужесточилась. Состоялся ряд публичных процессов над ее представителями, которых обвиняли во вредительстве и помощи классовым врагам. Эти процессы позволяли возложить на интеллигенцию ответственность за хозяйственные трудности, диспропорции и сбои в экономике, возникшие в результате форсирования индустриализации (т. е. снять ответственность за перечисленное с руководства страны и партии). Старых специалистов предстояло заменить новой интеллигенцией, которая формировалась за счет выходцев из рабочих и крестьян.

Форсированная индустриализация, хаотический и непланируемый рост городов привели к перебоям в снабжении их продовольствием, обострению жилищной проблемы. Материальное положение рабочих и их семей ухудшалось, произошло снижение реальной заработной платы. На многих стройках восторжествовал принцип: «сначала — завод, потом — город». Резко обострился и без того огромный, как тогда говорили, «товарный голод». Постоянные перебои в снабжении городов заставляли вводить карточную систему распределения товаров. Во второй половине 30-х годов положение рабочих и крестьян начало улучшаться, однако фактический жизненный уровень большинства городских слоев был ниже уровня 1928 г. Но даже временная стабилизация положения, некоторый рост благосостояния способствовали росту энтузиазма, что выразилось, в частности, в развитии стахановского движения.

Под влиянием коренных изменений, происходивших в различных сферах общества, стал складываться новый тип личности. В советской историографии этот процесс рассматривался как процесс улучшения природы человека, воспитания в нем новых качеств — коллективизма, товарищества, самоотверженности, преданности социалистическим идеалам, умения подчинять личные интересы общественным. В литературе последних лет оценки изменились — советский человек потерял привлекательные качества и приобрел отрицательные черты: он — раб, исполнитель, его идеал — убогое равенство. Далеко не так однозначно оценивали изменения в русском национальном типе многие философы и историки русского зарубежья, западные исследователи.

Очевидно, что тип личности советского человека формировался под влиянием различных факторов. Пережитые страной потрясения, ускоренная индустриализация и урбанизация (рост городов) привели к тому, что в стране появились миллионы людей, оторванных от родной почвы, вынужденных расстаться с привычным сельским образом жизни, освоить новый городской быт. Люди, выбитые в силу разных причин из своих социальных ячеек, потерявшие связь с традиционной культурой и привычным бытом, с трудом привыкали к жизни в городе, укоренялись на новом месте.

Стремительное увеличение числа людей, связанных с современной техникой, индустриальным трудом, существенно изменило социокультурные характеристики общества. Русский философ Н. Бердяев называл технику и технизацию жизни силой, «имеющей почти космическое значение для судеб человечества». Он подчеркивал, что техногенная цивилизация превращает человека в образ и подобие машины, приводит к распадению человека на те или иные функции, нивелированию личностного, индивидуального начала в человеке, облегчая возможности манипулировать им. Причем эти процессы не зависят от общественного строя, являются закономерным следствием перехода к индустриальному и городскому обществу.

Одним из важнейших факторов формирования особого типа личности советского человека являлась официальная идеология, утверждавшая в обществе новую систему ценностей, нравственно-этических установок. Она претендовала на всеобщность, на воплощение истины и исторической справедливости, при этом провозглашаемые ею идеалы должны были приниматься на веру, а их осуществление относилось в область будущего. Кроме того, необходимое для реализации социалистических идеалов радикальное переустройство общества и человека предполагалось осуществить, используя насилие. В новой системе ценностей человеческая индивидуальность ценилась низко, каждый должен был ощущать себя прежде всего участником строительства нового общества, готовым пожертвовать всем ради общего дела. Однако, признавая значимость официальной идеологии в жизни советского общества, нельзя не согласиться с теми исследователями (А. Гуревич, И. Кондаков), которые считают, что в обществе укореняются преимущественно те стороны идеологии, которые находят себе почву в культурных архетипах, в ментальности народа, перерабатываясь в соответствии с ними.