Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

– Ты давно знаком с Эдуардом? – спросила я.

– Лет шесть.

– Блин.

– А что такое? – с любопытством спросил он.

– Я пять. И надеялась, что ты его дольше знаешь.

Он усмехнулся:

– Хотела выкачать из меня информацию?

– Вроде того.

Он повернулся под ремнем, ко мне лицом, ногу задрал на сиденье.

– Давай я тебя накачаю, а ты из меня выкачаешь все, что захочешь.

Он чуть понизил голос, склонил голову набок и рассыпал волосы по сиденью, как черный мех.

Я покачала головой:

– Ты оголодал, я тут подвернулась. Не слишком это лестно, Бернардо.

Он перебросил волосы на свою сторону сиденья.

– Вот это точно девчоночьи штучки.

– Что именно?

– Усложнять жизнь. Вам обязательно надо, чтобы секс был больше, чем секс.

– Не знаю. У меня есть знакомый парень, настолько же все усложняющий.

– Что-то ты его вспоминаешь без восторга.

– Эдуард тебя позвал до Олафа или после? – спросила я.

– После. Не уходи от темы.

– Я и не ухожу. Эдуард в людях разбирается. Он знает, кого когда звать и на какую дичь. Олаф – понятно. Я – понятно. Он позвал тебя – вот это непонятно. Он знает, что это не твой профиль.

– Теперь я не понял.

– Эдуард меня уговаривал с тобой спать.

Бернардо уставился на меня – ошеломленный, наверное. Приятно знать, что такое бывает.

– Эдуард в роли свахи? Мы говорим об одном и том же Эдуарде?

– Может быть, Донна его переменила.

– Эдуарда ничто переменить не может. Он как гора: всегда на том же месте.

Я кивнула.

– Верно, но он не принуждал меня идти с тобой под венец. Он сказал – цитирую: «Что тебе нужно – так это как следует потрахаться без душевных заморочек». Конец цитаты.

У Бернардо глаза полезли на лоб.

– Эдуард такое сказал?

– Ага.

Даже глядя на дорогу, я ощущала на себе его взгляд. Он был не сексуальным – а пристальным. Я привлекла внимание Бернардо.

– Ты хочешь сказать, что Эдуард позвал меня, чтобы тебя соблазнить?

– Не знаю. Может быть. А может быть, и нет. Может, это просто совпадение. Но он недоволен моим выбором любовников.

– Во-первых, в том, что делает Эдуард, совпадений не бывает. Во-вторых, с кем же это надо спать, чтобы Эдуарда это взволновало? Ему будет по фигу, если ты оприходуешь собственного кобеля.

Последнее замечание я игнорировала, поскольку не могла ответить подходящей репликой. Хотя обратите внимание, я не стала выражать несогласие. Обычно Эдуард интересовался лишь одним: умеешь ли ты стрелять. Все остальное ему не важно.

– Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на мой.

– Давай попробуем.

– У тебя вид как у индейца с обложки рекламного журнала, но ощущение такое, что ты не принадлежишь к иной культуре.

– Слишком для тебя белый? – спросил он, и в голосе его прозвучала злость. Я наступила на больную мозоль.

– Видишь ли, моя мать была по происхождению мексиканка, и когда с такими людьми общаешься, чувствуется их культура. У семьи отца – немецкие корни, и они говорят или поступают как европейцы, и есть в них какой-то иностранный налет. А в тебе не чувствуется какой-то конкретной культуры или особенностей биографии. Ты говоришь как типичный среднеамериканец, как по телевизору.

Он теперь действительно разозлился.

– Мать у меня была белая, отец индеец. Мне говорили, что он умер еще до моего рождения. Мать бросила меня в роддоме. Младенец-метис никому не был нужен, и меня футболили из приюта в приют. В восемнадцать я пошел в армию. Там оказалось, что я умею стрелять. Несколько лет я убивал во имя моей страны, а потом стал свободным охотником. С тем и возьмите.

В голосе его было уже столько едкости, что он почти резал уши.

Извиниться за вопрос – это было бы оскорбительно. Сказать, что я понимаю, – ложью. Поблагодарить за ответы – это тоже было бы как-то не к месту.

– Молчишь? Сказать нечего? Шокирована? Или тебе меня жалко? Тогда дай мне из жалости.

Тут я на него посмотрела:

– Когда тебе кто-то дает, то не из жалости, и ты это отлично знаешь.

– Но ты мне давать не хочешь.

– Это не из-за твоего национального своеобразия или его отсутствия. Меня дома ждут два мужика. Два – это на одного больше, чем нужно. Три – это уже ни в какие ворота.

– А почему Эдуард их не любит?

– Один из них вервольф, а другой вампир.

Я это произнесла будничным тоном, но при этом смотрела на него, чтобы увидеть реакцию. У него отвисла челюсть.

Наконец он смог закрыть рот и произнести:

– Ты – истребительница, ужас нежити. Как ты можешь вязаться с вампиром?

– Я не знаю, как ответить на этот вопрос даже самой себе. Но сейчас я с ним совсем не вяжусь.

– А вервольфа ты принимала за человека? Он пытался притвориться?

– Поначалу, но очень недолго. Когда я с ним легла, я знала, кто он.

Бернардо тихо присвистнул.

– Эдуард монстров ненавидит. Но я думал, ему плевать, если с ними спит его помощник.

– Не плевать. Не знаю почему, но это так.

– Так что он думал? Одна ночь со мной так тебя переменит, что ты отречешься навек от монстров? – Он внимательно изучал мое лицо. – Я слыхал, оборотни умеют менять форму тела по желанию. Это правда?

– Некоторые умеют.

Мы уже были на окраине Альбукерка, где торговые ряды и рестораны.

– А твой любовник может?

– Да.

– И умеет менять форму всего тела, когда захочет?

Я почувствовала, как краска заливает шею, лицо, и ничего сделать не могла.

– Значит, умеет! – засмеялся Бернардо.

– Без комментариев.

Он еще немного посмеялся про себя, очень мужским хохотком.

– А твой вампир стар?

– Четыреста с лишним лет, – ответила я.

Мы уже миновали торговые ряды и свернули в жилую часть города, подъезжая к первому ориентиру, который Эдуард мне указал. На дорогу ушел почти час светлого времени. Я чуть не проехала поворот к дому Никандро Бако, но если я права, если тварь, с которой мы имеем дело, совсем новый тип нежити, о котором я даже не слышала, то неплохо было бы иметь в компании еще одного некроманта. Насколько можно было судить, у этой нежити местная специфика, и Бако может знать о ней больше меня. Я свернула и увидела в зеркало заднего вида, что Рамирес едет за мной. Мы давно мчались, превысив скорость.

– Можешь последить за направлением? – спросила я.

Бернардо не ответил, только взял с приборной доски листок и начал читать названия улиц.

– Пока что ты едешь правильно, и какое-то время можно не волноваться. Вернемся к нашей маленькой беседе.

– А надо? – скривилась я.