Закон Тайга - Эльмира Нетесова

—  Жаден. Вы сами это подметили. Такой без меха не со­рвется. Он крепко на этот крючок попался. Теперь уже намерт­во. Возьмут его мои мальчики. Тем более практика такого рода у них есть. И навыков не занимать. Этим не повезет, завтра еще пятеро приедут. Он от нас никуда не денется, - уверял участ­ковый.

—   И все же пусть не говорят, что работают в милиции. Спугнут...

—  Не беспокойтесь, Игорь Павлович, - улыбнулся участ­ковый.

А через полчаса, окружив Анатолия, парни гурьбой шли в его дом, таща за собой чемоданы, сумки, рюкзаки.

Участкового поселили в пустующий дом. И он пригласил Кравцова скоротать эту ночь вместе.

—  Я думаю, что хоть и плохой из меня собеседник, но в доме лучше, чем в гостинице. У меня вы хоть отдохнете.

Игорь Павлович согласился. Хотя предпочитал не надое­дать никому, привык к гостиничному одиночеству и независи­мости, к участковому пошел из человеческого и профессионального любопытства.

—  Меня в Трудовое послали в наказание. Начальник горот- дела вместе с замом своим рассвирепели за то, что перечить им осмелился, - рассказывал Виктор Ефремов.

—  Ив чем же вы не согласились с ними?

—   Вначале поругался, когда моих ребят хотели послать в вытрезвитель. Охранять его. Ну и сказал, что для такой работы учиться в школе милиции не стоило. Для того есть другие - без знаний. Там ведь только грубая сила нужна. И никакого творчества. А мои - образованные кадры. И потребовал использо­вать их знания соответственно.

—  И это все? - удивился Кравцов.

—  Жалобу я написал на начальника горотдела. В Москву.

—  Вот как?! Видно, довел вас Дорофеев?

—  Знаете, Игорь Павлович, я не признаю солдафонства в нашей работе, грубостей, хамства. А Дорофеев - старый кадр. Из довоенных. Привык к своим методам. Все еще прошлым живет. Мол, молодые не должны работать в белых перчатках. Все обязаны уметь. Я и возмутился, что человек с неполным средним образованием командует мною, распоряжается кадра­ми, более образованными, да еще помыкать намеревается...

Кравцов молчал, слушал.

—  Дорофеев весь во вчерашнем дне застрял. И на своем месте держится благодаря громадному стажу. Но годы годами, а какова отдача? Итог никто не подбил. Вот я и спросил, как он умудрился усидеть на своем месте, когда в Трудовом трое участ­ковых погибли?

—  И что ответил на это Дорофеев? - оглянулся Игорь Пав­лович, помешивавший угли в печке.

—  Я об этом и в Москву написал. И копию - в горком партии. А Дорофеев мне на стол положил полный список ра­ботников милиции, погибших при выполнении служебного дол­га. Идиот!

—  А что сказал при этом? - не удержавшись, улыбнулся Игорь Павлович.

—  Сказал, возмите, пригодится для мемуаров. У вас непло­хо получается. А через день - сюда загнал.

—  С каким напутствием?

—   Сказал, что жизненного опыта мне не хватает. А он в литературном труде - немалое подспорье. Вот он и решил этот мой пробел восполнить. Послушаешь его, так вроде он мне одол­жение, великую услугу оказал. Доверил самостоятельный учас­ток, где проявить свои способности можно. И сам остался ра­ботать с недоучками. Ими проще управлять, как я понимаю. Слепое повиновение. Никакой инициативы, творчества, само­стоятельных действий. Это же работа под колпаком, под постоянной опекой, мои ребята не смогли бы так.

—  А вы что предпочли бы? Грамотную, но голую теорию, или опыт? Какого сотрудника бы взяли?

—   Опыт - дело приходящее. Я предпочел бы образован­ность. Ее ничем не заменишь. Этого потребует само время, ус­ловия работы.

—  Демагог вы, Ефремов, - встал Игорь Павлович. И про­должил: - Сплошные рассуждения и обиды. А за всем - ба­нальная, примитивная зависть, что не вы, а практик Дорофеев руководит горотделом. И никто на ваши кляузы внимания не обращает. Вот такие, как вы, грамотные и безупречные, видя­щие во всех одни изъяны, только то и умеют - доносы стро­чить. Сколько судеб поломано! Сколько вас клеймили! Но не извели. Сильно сучье племя! - сорвал жиденький плащ с гвоз­дя и, натянув на плечи, пошел к двери.

Кравцов, чтобы хоть немного успокоиться, подышать све­жим воздухом, направился знакомой дорогой, ведущей к Трфимычеву урочищу.

Игорь Павлович легко ориентировался в наступающих су­мерках. И хотя давно тут не был, ходить по тайге не разучился.

Не трещали сучки под ногами, не пыхтели кочки, не били ветки по лицу. Он устало сел на поваленный ветром сухой ствол дерева. Только тут, в глуши, можно отдохнуть от людей, пере­вести дух. Только здесь можно успокоиться.

Дорофеева знал Кравцов много лет. Еще с Колымы, по трассе. Уже тогда того скосила кляуза. Но повезло. Реабилитировали му­жика. А три зцмы на всю жизнь в памяти остались. На трассе обморозил ноги. Их Дорофееву ампутировали без наркоза. Обыч­ный лагерный фельдшер. Хотел руки на себя наложить. Да без ног не получилось. А вскоре повезло - протезы выдали. С тех пор так и ходит на деревяшках. Скрипят они, за версту человека слышно. А на лицо глянешь - всегда смеется. И только по ночам... Болят ноги. Так ноют, что хочется растереть занемевшие пальцы, со­греть их теплыми носками, попарить. Но где они? Пусто... Лежат у койки протезы. Вьется, кружит по магаданским снегам серая трасса. Текут от нестерпимой боли слезы по щекам. В подушку, белую, пушистую, как снег, горячую, как боль... Ничего! К утру высохнут. Расцветут улыбкой в лице. До самого вечера... До ночи. А ночью все спят. Ночью слезы не видны, не слышно стона, сдав­ленного подушкой. Нельзя будить сыновей. Пусть их ничто не пугает. Пусть живут безмятежно. Завтрашний день, конечно, дол­жен быть лучше вчерашнего. Иначе зачем же было прокладывать колымскую трассу через мерзлые версты, через болота и дождь, через жизни...

Вот только ночи, их и теперь берегут для себя старики. Они бывают долгими, как боль, потому что остаток жизни короток, как культи.

Они теперь редко виделись - Кравцов и Дорофеев. Встре­чаясь, никогда не вспоминали трассу. Зачем? Она и так жила в них. Иногда в редкие выходные ходили на рыбалку. Вдвоем. Подальше от города. И, выпив горькой из одного стакана, по­долгу молчали у костра. Иногда пели вполголоса. Свои. Те. Давно забытые всеми песни...

Нет, Кравцов не расскажет Дорофееву о Ефремове. Беречь ближнего от лишней нагрузки и переживаний удавалось немно­гим. Не всегда получалось это и у Кравцова. Может, потому, что любил побыть в одиночестве. Вспомнить, обдумать, взве­сить наедине с самим собой каждое слово. В тайге никто не мешал сосредоточиться.

Игорь Павлович вспоминал Анатолия Шомахова. Молодой мерзкий мужик. Он рассчитывал, что его кражу повесят на фар­товых. На кого же еще? Его, Шомахова, и не заподозрят. Дру­гое дело - воры. Их трясти начнут. Они ж меховые магазины постоянно обворовывают. Кого-то да заподозрят. Тем более что иные на промысле работают. Правда, у них мех не клейменый, в отличие от украденного...

«Негодяй! Из-за него столько горя! Такую кашу заварил, мерзавец! Но ничего, из рук милиции теперь не выскочит. Жаль времени. А то бы... Не просто предполагаю, уверен, что именно он украл. Мех штампованный. Его продать труда не составит, - подумал Кравцов. И тут же спохватился: - Хотя как же так? Конечно, нештампованный. Без выделки еще был. Штампы на готовом к отправке ставятся. Значит, сам выде­лывать будет. Или отдал в работу. Но вряд ли здесь осмелил­ся. Слишком наглядно. Меха много. С таким количеством артели скорняков на две недели работы хватит. Но теперь он под колпаком. Каждый шаг на виду...

Игорь Павлович медленно возвращался в село. Кое-где в домах уже погас свет. Спали люди. Завтра - новый день. Он тоже потребует сил и здоровья.

—  Иди, паскудник, говнюк поганый. Иди, покуда я с тобой, покуда ночь на дворе, - донеслось до слуха Кравцова. Он огля­нулся на знакомый голос охотоведа Ивана Степановича. Ста­рик толкал в спину Шомахова и сетовал: - Будь я помоложе, сам бы тебе морду начистил. Змей подколодный, ишь что отче­бучил!

—   За что это вы его, Иван Степанович? - рассмеялся Кравцов.

Старик схватил Шомахова покрепче:

—  К председателю сельсовета хотел.' Но теперь уже вам его сдам. Это он мех украл! Он! Я его застал!

— Пойдемте со мной! - предложил Кравцов и, понадеж­ней взяв Шомахова под руку, повел обоих к участковому.

Тот не спал. В окнах горел свет. Кравцов, не постучав, втолк­нул парня в дом. И извинился: Ефремов, в одних кальсонах, стирал рубашку. От неожиданности уронил ее на пол, опроки­нул таз с водой на ноги и прикрылся им, как щитом.

«Мальчишка... Завистливый, неумелый мальчишка, а туда же, в мужики лезет, желторотый», - подумал Игорь Павлович и сказал:

—  Вора Иван Степанович поймал. Пригласите вашего сле­дователя. Послушаем, как это произошло.

Ефремов позвонил в гостиницу, телефон в доме уже успели установить, и вскоре появился милицейский следователь.

—  А что? Я к нему за отчетом пришел, который мы завтра в область должны выслать. Повторную сверку хотел я сде­лать. А бумаги у Тольки были. Я - к нему. Открываю дверь, и что бы вы думали? На полу валяются пьяные мужики. Все обрыганные, в доме от табачной вони не продохнуть. Я ни одного не растолкал. Спят как дохлые. Я - в сарай. Глядь: лестница к чердаку приставлена. Я туда. Вижу, мех этот скот в мешки заталкивает. Никого не ждал. Я как гаркнул, он при­сел. С испугу. Все уговаривал не сдавать его влаетям. Я б и не сдал, если б столько народу из-за этого не полегло. Целая милиция сгорела. А людей! Больше десятка! Нельзя без нака­зания такое спускать!