Сивилла - Флора Шрайбер

   Единственным из Дорсеттов, кто являлся в этот период на сеансы, была новая Сивилла. Если доктор Уилбур хотела связаться с кем-нибудь из других «я», то она могла сделать это только с помощью гипноза.

   Вскоре после того, как Мэри вышла из своего иглу, она объединилась с Сивиллой Энн. Ванесса, которая всегда была ближе к Сивилле, чем большинство других «я», продвинулась дальше в том же направлении. Страстное осуждение лицемерия Ванессой повлияло на обостренное восприятие Сивиллой этого явления как в прошлом, так и в настоящем, сформировав у бодрствующего «я» новые воззрения. Марсия, ранее представлявшая собой типичный страх пациентки перед выздоровлением, выздоровела, воссоединившись с Сивиллой. Воссоединение это произошло после того, как Марсия осознала, что желала смерти своей матери.

   Пегги не появлялась, даже когда ее вызывали. Пегги Лу и Пегги Энн еще раньше консолидировались в одну Пегги; теперь процесс консолидации продвинулся дальше. Эти хранительницы неинтегрированного прошлого с его воспоминаниями, проникнутыми гневом и страхом, соединились с Сивиллой. Нарисовав портрет, которым восхищался Рамон, – свою самую последнюю работу, – Пегги прекратила существование в качестве самостоятельного явления. Однако ее уверенность была очень заметна в облике новой Сивиллы.

  В то же время эта вновь возникающая Сивилла весьма отличалась от того образа, который рисовала себе когда-то доктор Уилбур. Поскольку Вики обладала всей суммой воспоминаний и носила в себе больше черт исходной Сивиллы, чем Сивилла бодрствующая, доктор полагала поначалу, что неплохо будет избавиться от всех остальных «я», включая бодрствующую Сивиллу, и выстроить единое «я» на основе Вики. Однако выяснилось, что Вики, подобно остальным «я», существовала с определенной целью – чтобы скрывать те чувства, которые бодрствующее, или центральное, «я» было не в силах переживать.

   Таким образом, задача состояла в том, чтобы сохранить бодрствующее «я» и вернуть ему все воспоминания, эмоции, знания и стереотипы поведения, присущие другим «я», то есть восстановить врожденные способности исходного ребенка. Необходимо было также вернуть бодрствующему «я» переживания той трети жизни Сивиллы, которую прожили за нее другие «я». В этой области доктор Уилбур была первооткрывателем.

   Доктор знала, что все «я» сблизились с Сивиллой. Менялась Сивилла – менялись и остальные «я». Поначалу существовало два уровня отрицания матери Сивиллы. Сивилла признавала Хэтти Дорсетт своей матерью, но отрицала ненависть к ней. Другие «я» отрицали, что ненавистная им женщина была их матерью. После того как Сивилла в момент духовного очищения в автомобиле признала свою ненависть, другие «я» согласились смириться с Хэтти и назвать ее «нашей матерью». Даже Вики, родители которой так и не приехали за ней из Франции, была вынуждена наконец признать: «Мать Сивиллы является и моей матерью».

   Сивилла стала перенимать стереотипы поведения других «я». Например, Сивилла начала рисовать в черно-белых тонах, что прежде было исключительной привилегией Пегги Лу. Вообще, взаимное наложение стилей живописи стало отмечаться у всех «я». С другой стороны, хотя Пегги вернула Сивилле таблицу умножения, которую выучила в пятом классе у мисс Хендерсон, Сивилла до сих пор не вполне уверенно применяла ее.

   В мае – июне 1965 года использование гипноза еще более сузилось, ограничиваясь теперь практически лишь общением с теми «я», до которых было не добраться иным путем. Дни диссоциации Сивиллы и спонтанного появления вторичных «я», похоже, ушли безвозвратно.

   Сидя в своей квартире, Сивилла заполняла анкету для агентства по найму учителей, где она зарегистрировалась, надеясь получить какую-нибудь работу за пределами Нью-Йорка. Она чувствовала, что может справиться с собой без помощи доктора Уилбур, и стремилась доказать свою независимость. Сивилла стучала по клавишам пишущей машинки, и вдруг ее пальцы стали неметь. Испугавшись, она попыталась дозвониться до доктора Уилбур, но безуспешно. Тогда она позвонила Флоре. К тому времени, как Флора сняла трубку, Сивилла почувствовала, что у нее онемело все тело.

   – Мне очень плохо! – закричала она в трубку. – Если со мной что-нибудь случится, продай альбом с марками и позаботься, чтобы доктор Уилбур получила гонорар за анализ.

   Сивилла пыталась сказать что-то еще, но выронила трубку. Ее руки и ноги начали непроизвольно двигаться. Рванувшись вперед, она ударилась о стену, пролетела через всю комнату и даже коснулась потолка. Потом она со всего размаху грохнулась на пол.

   Там Флора и нашла ее – в ужасном виде, всю в синяках и царапинах. Обретя наконец способность говорить, Сивилла победоносно заявила:

   – Я за всем этим наблюдала. Я сознавала все происходящее до мельчайших подробностей.

   Поднявшись на ноги, Сивилла стала выглядеть выше, чем обычно. Чей-то голос, более молодой, чем у Сивиллы, легкий, живой и веселый, произнес:

   – Я – та девушка, которой хотела бы быть Сивилла. У меня светлые волосы и все время хорошее настроение.

   Потом она исчезла, и вновь появилась Сивилла.

   – Должно быть, я опять отключилась, – сказала она. – До сих пор? Как это может быть?

   Флора сразу поняла, что появившаяся на миг блондинка не принадлежит к числу тех пятнадцати «я», с которыми она уже встречалась. Новое «я» на той стадии анализа, когда Сивилла уже почти интегрировалась? Но прежде всего следовало, конечно, уложить Сивиллу в постель, поставить на ушибы холодные компрессы и связаться с доктором Уилбур. А потом?

   Вечером доктор Уилбур объяснила Флоре:

   – Это было серьезное желудочно-кишечное расстройство, сопровождающееся судорогами и спазмами. Сама Сивилла постоянно сознавала, что с ней происходит.

   И тогда Флора сообщила доктору о блондинке.

   – Диссоциация продолжалась совсем недолго, не более минуты, – сказала Флора.

   – В феврале прошлого года, – задумчиво произнесла доктор Уилбур, – я встречалась с этой блондинкой здесь, в кабинете, хотя в тот момент не поняла этого. Сивилла разговаривала со мной, а потом у нее на минуту опустели глаза, как в старое время. Затем я услышала голос, который вы описываете. Все произошло мимолетно, как вспышка.

   На следующий день доктор Уилбур у себя в кабинете загипнотизировала Сивиллу. Первой появилась Мэри Энн.

   – У нас был приступ, – объяснила она. – Нам есть из-за чего волноваться. Все эти люди в старой церкви в Уиллоу-Корнерсе – в пустой, безобразной церкви. Мы этих людей ненавидим.

   – Вчера вечером в нашей комнате был кто-то чужой, – сказала Вики.

   – Блондинка, я ее видела, – добавила Марсия. – Я не знаю, как ее зовут.

   – А кто знает? – спросила Ванесса.

   – Наверное, Вики, – ответила Марсия, – потому что, мне кажется, Вики знакома с ней. Кто она?

   – Новая девушка, хотя и не новая, – ответила Вики.

   Неожиданно заговорила новенькая – странно, неестественно, как бы произнося заученную речь.

   – Я действительно не новенькая, – сказала она. – Я пребываю рядом уже девятнадцать лет. Я являюсь той девушкой, которой хотела бы стать Сивилла. Рожденная в покое, я оставалась незримой. Будучи взрослой, в то время как остальные оставались, в сущности, детьми, я не несла бремени детских травм. Я никогда не знала Хэтти и Уилларда Дорсеттов, никогда не жила в Уиллоу-Корнерсе, никогда не посещала тамошнюю церковь. Я появилась в Омахе. Мне очень нравилось в колледже, и я обожаю Нью-Йорк. Я желала бы вступить в университетский женский клуб, ходить на свидания, стать капитаном болельщиков на спортивных соревнованиях и студенческим лидером. Я люблю жизнь, и мне нравится жить. Единственное, что стояло у меня на пути, так это то, что я не имела возможности быть собой, ходить под этим солнцем и принимать этот мир таким, какой он есть. Но теперь, когда остальные готовы принять его, я буду вместе с ними. Теперь, когда остальные избавились от своих травм, я буду вместе с ними. Моя жизнерадостность даст им силы; мое восприятие жизни придаст им оптимизма; мое безоблачное прошлое даст уверенность. Я, которая никогда не была больна, буду идти рука об руку с Сивиллой в этом реальном мире здоровых людей.

   – Добро пожаловать, – сказала Вики.

   – У нас с тобой много общего, Виктория, – ответила блондинка, которая все еще не представилась. – В отличие от остальных, мы с тобой взлелеяны не травмами, а мечтами Сивиллы. Обе мы блондинки – единственные из всех шестнадцати. Я знаю, что в семействе матери Сивиллы было много блондинок и что ей нравился этот цвет волос. Мы с тобой блондинки, потому что Сивилла мечтала быть блондинкой.

   Эта блондинка была девушкой из мечты – девушкой, которая стояла вместе с Сивиллой перед зеркалом, внутренне дрожа в ожидании взрослых переживаний, в ожидании Рамона. И если ее речь звучала несколько неестественно, то это была аффектация подростка, демонстрирующего свои новообретенные знания и уверенность в себе.