Замок Фрюденхольм - Ганс Шерфиг

Многочисленные датские фирмы включились в комиссию по восточному пространству и жаждали начать новую деятельность на завоеванных землях. Одни хотели строить заводы самостоятельно, другие — в союзе с немецкими фирмами. В комиссию Министерства иностранных дел поступали также заявления от частных лиц, намеревавшихся переселиться в восточное пространство и осваивать новые земли для старой Дании в обезлюдевших областях. Это были люди самых разных профессий — судьи и земледельцы, чиновники и журналисты.

Среди желающих был и птицевод. Мариус Панталонщик написал письмо в комиссию иностранных дел по восточному пространству и просил подробнее проинформировать его о возможностях бесплатного получения земли и местной рабочей силы на Украине. При подходящих условиях Мариус не возражал стать поселенцем и разводить гусей в чужой стране. Ему надоели его соседи. Его дразнили и оскорбляли, и, как ему казалось, в последнее время особенно. Человека, мужественно носившего свастику, высмеивали, над ним издевались, хотя страна и была оккупирована немецкими войсками. Честные лица арийской крови подвергались опасности предстать перед судом благодаря стараниям некоторых послушных евреям властей. Два года уже прошло после девятого апреля, положившего начало новой эпохе, а старые правители все еще сидели на своих местах. Коммунисты были на свободе. Красный социалист заправлял в приходском совете.

Бывший красный Расмус по-прежнему был важной персоной в округе. Расмус Ларсен имел вес и в совете и в комиссии, скоро его будут почитать не меньше, чем графа. Мариус не мог этого понять. Он почувствовал себя в Дании лишним. Казалось, немцы могут обойтись без него. Спокойное и добровольное приспосабливание датской демократии делало его партию излишней.

— Необходимо спокойное и добровольное приспосабливание к новому порядку, — говорил премьер-министр. — Неразумно и вредно выступать против того нового, что несет с собой ход развития истории.

Эти слова Расмус Ларсен неоднократно повторял. Приспосабливание к новому порядку. Приспосабливание к жизни в европейском великом пространстве. Спокойное и добровольное приспосабливание.

Расмусу Ларсену по занимаемому положению довелось присутствовать на похоронах премьер-министра в Копенгагене. Он привез с собой профсоюзное знамя. Сотни профсоюзных знамен со всей страны были собраны в большом зале, который от множества цветов стал похожим на сад. Ни одного датского политика не хоронили с такой торжественностью.

Но не только рабочие провожали в могилу старого лидера своего движения. Присутствовали важные и знатные лица. Расмус Ларсен позже рассказывал, что были графы, бароны, директора, предприниматели, судовладельцы и генералы. Датские и немецкие военные мундиры с орденами, звездами, дубовыми листьями и цветными лентами смешались в едином великолепном зрелище, какого он себе и представить не мог. Прибыл даже король, и Расмус видел, что он плакал. Были принцы и принцессы. А немецкий фюрер Адольф Гитлер лично прислал двухметровый лавровый венок с лентами и свастикой на гроб датскому социал-демократу.

Так высоко ценили этого рабочего лидера. А сколько переживаний вызвала его смерть! Король плакал у его гроба. Предприниматели и миллионеры скорбели. А ведь когда-то он был бедным парнем и простым подмастерьем. Его пример как бы наглядно показывал, чего можно добиться трудолюбием и умением приспосабливаться. Правда, он начал свой путь социалистом с односторонними и примитивными взглядами, но быстро понял реальную действительность и повел рабочих от классовой борьбы к народной общности. Он постоянно внушал своим землякам, что все они сидят в одной лодке.

Расмус Ларсен тоже когда-то был бунтовщиком. Но и он научился приспосабливаться к реальной действительности. Спокойно, трезво и разумно он выполнял свои обязанности в приходе с учетом создавшегося положения.

Нет, Мариус Панталонщик и Нильс Мадсен не были нужны. В замке Фрюденхольм граф и его друзья мечтали о власти. Но никакого захвата власти не произошло. Немцы в них не нуждались. Их опередили другие. Среди фюреров царили уныние и разногласия. Они не рассчитывали на столь полное демократическое приспосабливание.

75

Снова в воздухе звенят песни жаворонков, снова земля зазеленела. Прилетели ласточки, и кукушки кукуют в лесах Фрюденхольма.

Школьники готовятся к экзаменам, пытаясь наверстать упущенное за год. Это пора грамматики и родословной королей. В садах цветут цветы и жужжат пчелы.

Старый учитель Тофте не экзаменует детей. У него бессрочный отпуск. Он может среди дня прогуливаться без всякого дела. Он смотрит, как цветут в канавах полевые гвоздики и кресс, с радостью наблюдает за ростом растений: грудная травка и васильки еще не расцвели, но скоро уже распустятся. Учитель считает, сколько раз прокукует кукушка.

Возле дома Мартина Ольсена сушатся пеленки. В траве перед домом сама по себе покачивается детская коляска, в ней живое существо болтает ножками и издает гулькающие звуки. Старый Тофте осторожно заглядывает в коляску и агукает.

Маргрета выходит на крыльцо. Она окидывает Тофте не очень-то ласковым взглядом и не подает руки.

— Руки мокрые, — говорит она.

— Какой чудесный мальчик! — восклицает старый учитель. — И как дрыгает ножками!

— Это девочка.

— Ах, девочка. Да, конечно. Пухленькая, красивая. Сколько ей?

— Три месяца.

— Как ее зовут?

— Виктория.

— Виктория — слишком громкое имя для такой малышки.

— Мартин хотел, чтобы ее назвали Викторией.

— Ее уже окрестили?

— Нет, и не будут крестить, — резко отвечает Маргрета.

— Ах, не будут. Ну что ж, каждый имеет право жить, как считает лучше, — говорит учитель. — Но все же вы берете на себя большую ответственность. Ведь обряд крещения — это напутствие в жизнь, начало жизни, какого бы учения мы ни придерживались.

Маргрета не отвечает.

Учитель снова смотрит в колясочку.

— Да, ты мила, крошка Виктория! Тебе дали прекрасное имя. И ты уже умеешь улыбаться. — Он дотрагивается пальцем до пухлой щечки. — Ах ты малышка! В двухтысячном году ей будет столько же лет, сколько мне сейчас. Разве это не удивительно? Подумай все же о крещении, Маргрета! Это серьезное дело. Помни, дитя мое, тебя крестили!

И старый учитель бредет дальше. Он идет сгорбившись, за последнее время он как будто стал меньше ростом. Кукушка кукует, но прокукует ли она ему еще год жизни? Ни в чем нельзя быть уверенным. Никто из нас не знает, что с нами случится через год. Дания мирно зеленеет. А другие страны сожжены, опустошены, украшены холмами братских могил.

Маргрета смотрит учителю вслед и раскаивается, что была с ним неприветлива. Но она не может простить Тофте, что он якшается с немцами. Известно, что к нему часто ходит солдат в зеленой форме, и хотя учитель говорит по-немецки и старается не забыть язык, все равно ему должно быть стыдно. С врагом не следует иметь дела.

Маленькая Виктория побывала в Хорсерёде и познакомилась с отцом. Она немного испугалась и заплакала, когда он взял ее на руки. По очереди побывали у него и остальные дети. Нильсу даже разрешили войти в камеру отца. Добрый полицейский дал ему поиграть своим стальным шлемом. А один из заключенных показал мальчику ручного ужа. Нильс пришел в восторг и долго потом рассказывал о нем. Но на красную тележку, которую отец смастерил для него в лагере, он не обратил никакого внимания: Нильс мечтает теперь об автомобиле.

Роза — большая девочка, умеющая уже читать и писать, — послала отцу свою фотографию. Она наклеила ее на открытку и нарисовала под ней звезду, окруженную разными завитушками. Звезда очень беспокоит инспектора Хеннингсена. Это, конечно, коммунистическая пропаганда. Фотография Розы не может быть вручена Мартину, ее пересылают в полицию для проверки политической благонадежности отправителя.

В лагере слышно, как воркуют в лесу дикие голуби и кукует кукушка. Солнце освещает красные бараки. Заключенные снимают рубашки, сидят на солнце и загорают, как будто на курорте. Только Эрик Хест по-прежнему бледен и никогда не выходит на солнце.

Он вылезает из люка в своей камере в бараке «Е». Выпрямляется и сбрасывает с себя покрытое глиной белье, в котором работал под полом.

— Безобразие! —говорит он, запихивает грязное белье в печку и сжигает, — не дай бог, кто-нибудь обнаружит, что происходит там под землей.

Затем он незаметно пробирается в умывальную и через четверть часа сидит в столовой, умытый, в чистом белье.

Лишь небольшой круг друзей посвящен в его предприятие. Из барака «Е» — крайнего в лагере, расположенного близко к изгороди, — он роет подземный ход. В углу камеры он вырезал отверстие в полу, пользуясь инструментами из столярной мастерской. Люк сделан мастерски; почти незаметно, что половицы пропилены. Над люком стоит тумбочка.