История российского сыска - Пётр Кошель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Получив это письмо, Сталин наложил резолюцию: «В Центральную комиссию по чистке. И. Сталин».
Центральной комиссии ло чистке партии 29 сентября 1933 года. В его работе принял участие Ежов, выступивший с большой речью. В ней, в частности, говорилось:
«Сейчас Шляпников недоуменно всех спрашивает — в чем заключаются его преступления? Ошибки его всем известны, осуждены, он их признает, чего еще надо? Мы все знаем, что, когда перед Шляпниковым стоял вопрос — быть или не быть в партии, он всегда в конечном итоге начинал «признавать» свои ошибки. Однако на этом только и ограничивался. Через некоторое время Шляпников делал опять ошибку, вначале ее отстаивал, но, когда партия подводила Шляпникову грань — быть или не быть ему в партии, опять начиналось признание ошибок, и опять этим дело ограничивалось.
Как же так получилось, тов. Шляпников, когда ты в борьбе против партии проявлял достаточно активности и никакой активности не проявлял в борьбе за генеральную линию партии, в борьбе с осуждением своих собственных ошибок?! Перед тобой здесь Шкирятов и Ярославский поставили вопрос — дрался ли ты политически на протяжении всего этого времени за генеральную линию партии, где ты выступал с осуждением своих собственных ошибок?
Ты не смог на этот вопрос ответить и не показал ни одного документа и факта, говорящего за то, что ты в какой-либо степени дрался за генеральную линию партии. Об этом здесь идет речь.
Беда в том, что бешеной энергии, которую ты развивал в критике против партии, этой энергии у тебя не было за партию.
Вот основное, что мы тебе ставим в вину, отметая все другие частные и мелкие вопросы (давали или не давали тебе машину и т. п.).
Второе. Шляпников задает недоуменный вопрос: «Как так случилось, что неожиданно в 1933 году, зная о его ошибках, зная, что он эти ошибки признал, зная об осуждении его ошибок партией, люди вдруг собрались и начинают поднимать и ворошить все старое сызнова и ставят под вопрос возможность его пребывания в партии?»
Это пустяки и никому не нужная наивность. Мы не случайно обсуждаем вопрос о Шляпникове — быть или не быть ему в партии. Тов. Шляпникову небезызвестно решение ЦК по чистке партии.
Во время чистки партии каждый член партии подводит итоги своей работы в партии, и партия подводит итоги его работы в партии. Совершенно естественно поэтому, когда мы начинаем подводить итоги и прошлого, и настоящего тов. Шляпникова, подводя эти итоги, мы должны со всей прямотой сказать, что они говорят не в пользу Шляпникова.
К тебе, Шляпников, со стороны партии было проявлено исключительно терпимое отношение. Член партии ты старый, рабочий, культурный рабочий. На твое воспитание партия затратила очень много. Своим горбом ты тоже поработал. Пишешь книги, что не под силу еще многим из рабочих. И партия все время терпеливо к тебе относилась, думая, что Шляпников исправится.
Этим терпеливым отношением партии ты все время злоупотребляешь. Все твои знания и способности, на которые потрачено немало сил партии и твоих собственных сил, ты на протяжении полутора десятков лет употребил только на борьбу против партии. Терпение партии исключительно и целиком опровергает твои же собственные утверждения о режиме в партии и т. п., о которых ты неоднократно говорил и писал.
Третье. Сейчас мы решаем судьбу Шляпникова — быть ему в партии или не быть. Если мы сейчас оставим Шляпникова в партии, ни один член партии этого не поймет. Вряд ли мы этим оставлением будем в правильном духе воспитывать молодых членов партии, которые о политических ошибках Шляпникова знают в достаточной степени. Совершенно естественно, нам будут задавать вопрос о тех строгостях, которые мы предъявляем ко всем членам партии, и о том исключении, которое мы делаем для Шляпникова.
Я думаю, что Шляпникова надо будет из партии исключить».
Выступая на этом заседании, Шляпников заявил: «Если Центральная комиссия по чистке считает, что мои выступления здесь были неясны, я говорил и еще раз повторяю, что я и не мыслю себя вне партии, и какое бы ни было ваше решение, я останусь членом партии».
Однако Центральная комиссия 31 сентября 1933 года утвердила решение ячейковой комиссии Госплана РСФСР об исключении Шляпникова из партии.
Вопрос об исключении Шляпникова был заранее предрешен.
Из стенограммы заседаний Центральной комиссии по чистке видно, что дискуссия ее членов была лишь о том, за что его исключить: за «старое» — участие в оппозиции 1920—1922 годов или за «новое» — будто бы не выступал против троцкистов и морально разложился. В конце концов было решено: исключить из рядов ВКЛ(б) и за «старое», и за «новое».
В первой части своей аргументации комиссия исходила из того, что, по ее мнению, Шляпников не признал ошибок прошлого и не участвовал активно в борьбе с троцкизмом. Вторая часть обвинений — «перерожденец» — обосновывалась тем, что, будучи председателем жилищного кооператива, Шляпников выступил в суде в защиту беспартийного члена кооператива, в квартиру которого по ордеру, подписанному секретарем ЦК, первым секретарем МГК и МК ВКП(б) Кагановичем, в нарушение существовавшего законодательства был вселен работник аппарата МК партии.
В своей объяснительной записке, написанной для комиссии по чистке, Шляпников искренне признавал, что он вел оппозиционную работу накануне X съезда РКП(б), но категорически отрицал свою причастность к троцкистской оппозиции 1923 года, а также к троцкистско-зиновьевскому блоку 1926—1927 годов. Никаких оппозиционных документов в эти годы он не подписывал, и это полностью соответствовало действительности.
Но комиссия не приняла во внимание объяснения Шляпникова. Вскоре он был сослан в административном порядке на Кольский полуостров.
В декабре 1933 года решением Московской областной комиссии по чистке партии из ее рядов был исключен и соратник Шляпникова по «рабочей оппозиции» 1920—1922 годов Медведев с формулировкой: «...как буржуазный перерожденец, не разделяющий программы и линии партии, политически и организационно порвавший с партией». Его отправили в ссылку в Карельскую АССР, где он работал в мастерских Беломорско-Балтийского канала.
Сразу после убийства Кирова 1 декабря 1934 года Шляпников, Медведев и ряд других бывших участников «рабочей оппозиции» были арестованы органами НКВД. Уже сам состав привлеченных к ответственности лиц, среди которых вместе с бывшими известными лидерами «рабочей оппозиции» были люди, не игравшие сколько-нибудь существенной роли в жизни партии, говорил о надуманности затеваемого дела.
При аресте Шляпникова и Медведева в январе 1935 года у них были изъяты материалы так называемой «московской контрреволюционной организации» — группы «рабочей оппозиции» и других оппозиционных групп 20-х годов, партийные и служебные документы различных ведомств и организаций, где они работали в разное время.
Большинство арестованных по данному делу отрицало свое участие в какой-либо контрреволюционной деятельности и сам факт существования в 30-х годах организованной московской группы «рабочей оппозиции».
Но это не принималось во внимание.
Шляпников обвинялся в том, что до 1935 года проводил подпольную антисоветскую работу, создал в городах Москве, Омске и Ростове контрреволюционные группы «рабочей оппозиции» и руководил ими, а также в том, что устраивал на своей квартире собрания московской группы «рабочей оппозиции», на которых критиковались мероприятия партии и Советского правительства и вырабатывались контрреволюционные установки, распространявшиеся затем среди единомышленников в других городах.
На первом после ареста 3 января 1935 года и последующих допросах Шляпников отвергал обвинения в проведении какой-либо контрреволюционной работы на протяжении трех предшествующих аресту лет, отрицал правдивость предъявленных ему «обличительных» показаний Каменева, Сафарова, Вардина-Мгеладзе, Сергиевского и Михайлова, а также свое участие в создании и руководстве «контрреволюционными» организациями «рабочей оппозиции» в Москве, Омске и Ростове.
«Впервые слышу, — говорил Шляпников следователю, — о существовании подобного рода нелегальных групп».
16 января 1935 года А. Шляпников обратился с письменным заявлением на имя прокурора СССР Акулова и наркома внутренних дел СССР Ягоды. В этом документе, в частности, говорилось: