Калифорния (СИ) - Лея Сван

Прости! Знаю, ты не можешь. Меня нельзя простить! Такое невозможно! Но… я просто должна сказать! Я виновата! Ужасно, отвратительно виновата! То, что я натворила — чудовищно! Уже не исправить… Я должна была подумать… Мне очень, очень жаль!

Слова рвались наружу с уже не сдерживаемыми слезами, смешиваясь с рыданием, звуча всё невнятнее. Прорыдав последнюю фразу, громко всхлипнула и вытерла запястьем мокрую щеку. Арнав наклонился ближе, так внимательно всматриваясь в заплаканное лицо, будто там можно было найти оправдания моим ужасным поступкам. Бессмысленно! Оправданий мне не было!

— Как мне дальше жить?! — Ища подсказку, я вскинула на него уже опухшие от слёз глаза, — Как мне теперь жить?!

Выдав кривую усмешку, Арнав неторопливо сполз с дивана на ковёр, ко мне под бок. Сильная рука на секунду остановилась возле моего лица, а потом осторожно коснулась щеки, вытирая остатки влаги. Словно впервые, очарованная этой робкой нежностью, несмело дотронулась до его волос. Пальцы запутались в густых прядях…

Как давно я хотела это сделать. Внезапно моё запястье оказалось в плену цепких пальцев. Напрягшись от неожиданности, тихо охнула, когда жаркие губы приникли к тонкой коже, под которой бился частый пульс. Быстро — быстро, ещё быстрее отбивало чечётку сорвавшееся вскачь сердце, разгоняя горячую волну по телу. Разгорячённые слишком частым дыханием губы враз пересохли, но не та жажда сжигала сейчас меня… Судорожно облизав губы, невольно поймала задержавшийся на них чёрный взгляд и увидела в нём отражение своих мук, своего желания.

— Только если ты хочешь… — опаляя, его губы замерли в миллиметре от моих, обещая избавление.

— Хочу…

И он рванулся навстречу, сминая остатки сомнений и стыдливости. Юбка, блузка…Пуговиц было много. Слишком много. Не все удалось спасти…

Нет, это не было чем-то романтично — волшебным. В его губах, терзавших мои яростным поцелуем, не было вкрадчивой ласки сладострастия. Только неудержимая боль, обострённая солёной горечью слёз. Боль жадно требовала свою жатву, и я отдавалась ей вся, раздираемая в клочья одним неизмеримо огромным чувством — чувством вины! «Прости» повторяя бесконечной молитвой, подставляла лицо его губам, пытаясь сдержать сдавившие горло всхлипы. В ответ он шептал моё имя невнятными хрипами уже не сдерживаемого безумия. Бесцеремонно заглядывая в окна, полная луна пронзала комнату холодным светом, резко очерчивая напряжённые черты недопустимо красивого мужского лица. Я любила его! В этой дикой гонке боли и ненасытного желания, внезапное понимание обрушилось на затуманенный страстью мозг с пронзительной ясностью. Нет, это не было отзвуком прошлых чувств. Я любила его сейчас, со всеми его ранами и злостью, со всеми обидами и болью, со всем отчаянием несбыточного и потерянного когда-то…

Он яростно рыкнул и разом вдавился в меня, разом вымыв остатки мыслей, оставив только острое наслаждение и громкий крик… Мы были снова одним…, жарким, потным, стонущим, сгорающим друг в друге…

Проснуться вот так, рядом с ним, было чем-то настолько нереальным, что в первое мгновение показалось, будто вынырнула в продолжение сна. Одного из тех сладких и горьких снов, что за последние несколько лет не раз заставляли просыпаться в слезах. Но нет, на это раз всё было по-настоящему. Его приоткрытые губы, едва подрагивающие пушистые ресницы, тёплый и терпкий запах, вдохнув который я тихонько потёрлась щекой о смуглую, расслабленную руку. Он не был фантомом, призраком из прошлого. Живой, уютно посапывающий, такой красивый и желанный. Какой же я была дурой, прости Богиня!

Потянувшись, не смогла согнать с губ довольную улыбку. Вчера в душе всё было чернильно — чёрным до ужаса, а сейчас я плыла в каком-то золотисто — вязком дурмане блаженства, точно меня окунули в бочку с медовой патокой и забыли оттуда достать. Голос разума пытался пробиться сквозь это томное марево, свербя доводами, что я не достойна, не могу быть настолько счастливой, но сладкая нега и внятное ощущение счастья небрежно выпинывали все разумные соображения из расплавленного мозга. Мобильник вякнул откуда-то снизу и свешившись с того, что осталось от постели, я поискала его взглядом. О, и как он там оказался?! Совсем не грациозно сползя с кровати, на четвереньках добралась до середины спальни и потрясённо уставилась на экран. Это ведь время?! Оно не может быть таким! Верно?! Цифры девять, ноль, два никак не могли уложиться в сознании.

Однако стадию отрицания быстро сменила стадия принятия — до моей встречи с агентом осталось пятьдесят восемь минут, а я сижу голая, на полу, на противоположном конце города. Весомый повод согнать улыбку с лица. «Аврал!!!» провопила я мысленно и, подхватив простыню, на цыпочках пролетела в ванную.

В зеркале всё было печально — опухшая физиономия, размытыепятна, когда-то бывшие тушью для ресниц, блёклые тени синяков под глазами и корона из волос, спутанных до невозможности (что мы с ними делали ночью?). «Кхуши, ты прекрасна!» небрежно съязвила отражению и попыталась в кратчайшие сроки максимально снизить ущерб. Много, много холодной воды, найденная возле раковины расчёска и торопливый душ слегка улучшили картину. Затянув волосы в низкий пучок, осторожно заглянула в спальню. Не разбудила!

Прокрасться и торопливо собрать одежду, прихватить мобильный, а затем выскользнуть за дверь оказалось не так сложно, как я думала. На ходу натягивая юбку, вспомнила про туфли в гостиной (а как мы оказались в спальне, простите?!), и замешкалась, развернув блузку. «Что с этим делать?!» — печально заданный себе вопрос, был следствием констатации удручающего открытия — из семи положенных пуговиц на своих местах оказались лишь две. Две! Жуть какая! Повертев сей, ставший почти бесполезным предмет, быстро нашла выход (а как иначе?!) завязав полы блузки крупным узлом под грудью. Ну вот, пусть думают, что будто стиль такой — расслабленно-южный, самба, латина и всё такое прочее. Мало ли, может у меня сегодня легкомысленное настроение…

Собрав по гостиной туфли, выудила из-за дивана сумочку, набрала на мобильном вызов такси, и бодро прошлёпав к выходу, почти успела смыться из особняка. Почти.

— Удираешь?

Вопрос перехватил уже у дверей.

— А…? У меня это… Эмм… — Забыла, что хотела сказать.

Вместо внятного объяснения в голове крутилось что — то бесстыдно — пошлое, вроде «Ах, божечки, как же ему идут это лёгкие светлые брюки!» и дальше уйма восторженных смайликов. Сплошной позор, а не разумные мысли.

— У тебя это…? — С хитрой улыбкой уточнил он,