Гиперборейская чума - Андрей Лазарчук

Илья сидел с виноватым видом, словно лично был повинен в грядущих безобразиях. Появление Марысички его в семействе было встречено, разумеется, без всякого удовольствия.

– Такой расцвет наук, – сказал Платон Кронидович. – И такое падение нравов…

– Не о том говорите, чада мои, – сказал отец Георгий. – Как будем Сереженьку выручать?

– Теперь уж никак, – тяжело вздохнул Кронид Платонович. – Точно угадать сумеет только Эшигедэй, да и то вряд ли, да и Сереженька на одном месте ждать не будет. Видели, сколько мальцов бессемейных бегает? Тысячи! Но Сережа сильный, умный мальчик, и мы его в конце концов найдем. Все мои уроки он должен помнить и, надеюсь, сумеет переместиться в более благоприятные времена…

– Чем же Россия так господа прогневила? – сказал Петр.

– Гордыней, – неожиданно сказал отец Георгий. – Гордыней да завистью.

– Это нонсенс, – сказал Платон Кронидович. – Совершенно противоположные качества.

– Отнюдь, – сказал отец Георгий. – Сумма отдельных завистей составляет общую гордыню. Но зависть – гниль для костей, а потому спотыкнется гордыня и упадет…

– Так ведь и у товарищей комиссаров та же гордыня! – воскликнул Петр. – Они, представьте, мировой революцией грезят! А колье с шеи у Элен содрали, не постеснялись. И жидов там, батюшка, больше, чем во всем Ветхом Завете. Ораторы! Пророки! Товарись Суркис! Сто, товарись Миркис? – передразнил он грядущих иудеев.

– Добровольцы тоже не лучше, – заметил Платон Кронидович. – Пьют, нюхают какую-то гадость… В основном студенты-недоучки…

– Э, брат, врешь! – сказал Петр. – На добровольцев-то как раз и вся надежда у той смятенной России. Они с мужичками не церемонятся, даже военно-полевых судов не устраивают. Если бы не эскадрон этого самозваного графа Кудрявцева, нам бы и вовсе не воротиться. Нет, отец Георгий, там еще не все потеряно…

– А по-моему, безнадежно, – сказал Довгелло. – Варвары вошли в Рим, и победы редких Аэциев дела не решат. Да и для ваших добровольцев мы все равно были кучкой сумасшедших в маскарадных одеждах. Представьте себе, батюшка, эти комиссары нас приняли за театральную труппу и потребовали представить шиллеровских «Разбойников»…

– Редкий негодяй был этот Макар Хомяков, – сказал Кронид Платонович. – Но даже и у такого не стал бы я вырезать звезды на спине…

– Какие звезды? – ужаснулся отец Георгий.

– Видите ли, святой отец, у этих мятежников нечто вроде символа – пятиконечная звезда…

– Так что же вы хотите, – сказал священник. – Они даже не скрываются. А кто эти звезды вырезал?

– Офицеры русские, – вздохнул Петр. – Спасители наши. Ну да и те их тоже не милуют. Я на втором бастионе даже в самый горячий день столько трупов не видывал, сколько эти красные пленных расстреляли. Свои – своих! Не турок, не башибузуков – своих! Русских!

– Значит, не такие уж мы свои нашим мужичкам, – сказал Платон. – Давайте-ка выпьем, мать их перечницу…

– Охти, ведь дети тут! – встревожился отец Георгий.

– Эти дети, батюшка, уже такого насмотрелись и наслушались, – махнул рукой Петр. – Я и то старше был, когда при мне человека шашкой располовинили… Ничего, злее будут. – Он сжал поднятый кулак. – Вот так это зверье станем держать! Школы им? Докторов им? Банник им в казенную часть по самые гланды!

Отец Георгий задумчиво выпил, занюхал ржаной корочкой.

– Вот многие помещики и не бывали в грядущем, а в точности так же думают, – сказал он. – Зреют, как сказано, гроздья гнева, и урожай… М-да… А все же нет иного выхода, разве как в любви и смирении. Не дело вымещать на предках грехи потомков, стыдитесь, Петр Кронидович… И незачем было в грядущее заглядывать, сказано же: «Ворожеи не оставляй в живых». Но что же ты, Илюша, душа моя, помалкиваешь?

– А у него идеалы рухнули, – злорадно сказал Платон. – Как услышал песенку: «Пароход идет прямо к пристани, будем рыбу кормить…» Э-э… Как их, дьяволов…

– Коммунистами, papa, – подсказал Платон-младший.

– Вот-вот. А те, в свою очередь, тоже музицируют: «Пароход плывет, волны кольцами, будем рыбу кормить добровольцами». Танцуют все!

– А ты, брат, – бледный Илья поднялся с дивана, – а ты разве не разочаровался в своей науке? Слышал кашель того штабс-капитана, который газов наглотался?

– Брось, наука тут ни при чем. Что дубина, что газ – все едино.

– А с чего все началось? – не унимался Илья. – С войны! Вот такие, как наш Петруша, в штабах засиделись, силушку почувствовали…

Младшим Панкратовым-Довгелло в конце концов надоели разговоры взрослых, они переглянулись и, спросившись у дедушки, помчались в Сабуровку – лупить впрок еще ничего не подозревающих внуков кузнеца Филиппушки.

– А парни наши все-таки молодцом там держались, – самодовольно сказал Платон. – И Серж не пропадет. Как он этому солдатику песку-то в глаза кинул!

– Чувствую, что не увижу его больше, – сказал Фома Витольдович.

Тем временем отец Георгий пересел поближе к Крониду Платоновичу.

– …Значит, вы и в той будущей Сабуровке были?

– Были, отче.

– А не спрашивали у местных о судьбах своих потомков?

– Не до того было, батюшка, впрочем… Какой, однако, у вас живой ум, отец Георгий! Ведь и в самом деле! Этот варнак Хомяков учинил мне форменный допрос не хуже Николая Павловича. Но я и государю не лгал, не стал и хама обманывать. Кто таков? Бывший государственный преступник второго разряда Кронид Платонов Панкратов, говорю. Комиссар мой в смех: Кронид Панкратов? Декабрист? Да как ты, гнида дворянская, смеешь светлое имя поганить? Мы ему памятник здесь воздвигнем после победы мировой революции, а тебя расстреляем. У нас, мол, в Сабуровке все знают, что сразу после отмены крепостного рабства все Панкратовы со слугами, чадами и домочадцами уехали за море, в Калифорнию…

– Стало быть, вам суждено уехать, – сказал отец Георгий.

– Мы и уедем, батюшка. Только не в Калифорнию.

«Раньше в Сосенках только одна Изумленная Барыня жила, а теперь все господа спятили!» – рассказывали сабуровские мужички, приезжая в город. Но там и без них уже знали, что в Сабуровке что-то затевается невиданное и неслыханное. Из Москвы, из Петербурга то и дело тянулись в имение тяжело груженные фуры, приезжали какие-то неведомые люди, а потом туда пригнали даже целый табун рысаков с завода графа Орлова.

Огромный дворец старика Сабурова наконец-то был заселен целиком – Кронид Платонович выписал к себе и литовскую, и малороссийскую родню, и даже двое братьев снохи-гречанки прибыли, а уж о родственниках Марысички Мордмиллович и говорить не приходится. Приезжала в основном молодежь – всякие двоюродные и внучатые племянники, о которых в другое время навряд ли бы вспомнили. Сейчас все шли в дело. Гости не шатались праздно – молодые люди обучались джигитовке и рубке лозы под руководством старого вахмистра, знакомца Петра Кронидовича со времен Хивинского похода, девушки перенимали у деревенских мастериц умение прясть и ткать, сеять и обрабатывать лен, ухаживать за больными и заготавливать провизию.