Сочинения - Борис Житков

– Капитан отказался спуститься, – объявил Лантье входя. – Я указывал ему на облака.

– Телеграмму в Тулон, в Париж, сейчас же! – весь красный, горячился географ.

– И приказал телеграфисту, – продолжал Лантье, – не передавать наших телеграмм.

– Вздор, я заставлю! – закричал Леруа и бросился бегом по коридору.

Лантье, не отворачиваясь, смотрел в окно. Облака подходили все ближе и ближе, и уже полгоризонта было затянуто ими. Впереди, как передовой отряд, неслись черные взлохмаченные тучи. Они клубились и непрерывно меняли свои очертания. Вдруг гуденье моторов стало тоньше и резче.

– Ага! Прибавил ходу, – сказал как бы про себя Лантье.

Рене вздрогнул и посмотрел на профессора.

– Может быть, мы убежим от облаков, – сказал толстяк, ласково глядя на Рене. – Они нас не догонят.

– Нет, – твердо сказал Лантье, – если это ураган, то он каждую секунду нагоняет нас метров на двадцать.

Рене не мог больше сдерживать себя и уже не стыдился своей слабости.

– Профессор, мосье Арно, дорогой, надо что-нибудь, что-нибудь!

И он в тоске кусал губы и закрывал глаза.

– Пошлем голубя! – вдруг пришло в голову профессору. Он не знал, как успокоить несчастного товарища.

– Да, да, голубя, скорее, профессор, – молил Рене.

– Поздно, – сказал Лантье.

– Идем, идем, дорогой, – тащил профессор беднягу Рене к каюте, где стояла корзинка с голубями.

– Садитесь, пишите.

– Не могу, не могу, ничего не могу, – стонал Рене.

Профессор быстро написал на листке из блокнота и прочел:

«Тулон, начальнику штаба авиации.

Прикажите Жамену немедленно спуститься в Геную. Ураган надвигается, угрожая кораблю.

Начальник научной экспедиции профессор Арно.

1 ч. 25 м. пополудни.

Дирижабль 126Л».

Профессор вытащил из корзинки голубя. На шее у птицы была привешена металлическая трубочка, в которую надо было засунуть скрученное письмо.

– Да держите же голубя, дорогой, – басил успокоительно толстяк. – Смотрите, какой он умный.

– Да, умный, умный, – лепетал Рене, с надеждой глядя на голубя.

Арно отворил верх окна, и Рене дрожащими руками выпустил птицу. Они видели, как голубь секунду подержался на высоте дирижабля, а потом камнем пошел вниз, сложив вверх крылья.

Рене смотрел вслед голубю, и ему хотелось тоже броситься сейчас же вниз, в море, лишь бы не оставаться в этой ловушке в ожидании страшных туч. Но внизу он видел освещенные солнцем берега, и, как белое пятно, город Геную. Там дальше виднелась уходящая к горизонту линия итальянского берега, внизу, как накрашенное, Средиземное море. Но в это время тучи набежали на солнце, все потемнело, и, как будто предчувствуя непогоду, сильнее затопотали голуби в корзинке и сразу притихли.

Рене повалился на диван и закрыл лицо руками.

– Профессор, профессор! – кричал из коридора географ. – Безобразие! Он не хочет телеграфировать! Рабы! Ослы! Проклятые! Команды – двадцать четыре человека. Я сейчас пойду в машины. Я всем объясню, что происходит.

Арно не успел ничего сказать, как географ скрылся уже в дверях носовой каюты.

– Сакрэ тоннэр! – раздался голос Жамена. – Держите его!

И вслед за тем профессор услышал быстрые шаги над потолком каюты.

– Это Леруа пробрался в коридор, что идет вдоль корпуса корабля, – объяснил Лантье.

– Он не упадет? – беспокоился профессор.

– Нет, не думаю. Но оттуда в каждую машинную каютку открытая лестница.

Профессор с обеспокоенным лицом побежал вслед за Леруа.

Но едва он открыл дверь в управление, как весь корабль покачнуло, и пол каюты наклонился.

– Выравнивай! Рули! – орал Жамен.

Помощник, стоявший у левого штурвала, начал поворачивать колесо, но вся каюта стала почти боком и потом качнулась обратно. Люди едва удержались на ногах. Жамен хотел что-то скомандовать, но только крикнул:

– Рули!.. – и растерянно поглядел по сторонам.

Стало темно, будто в осенние сумерки, и слышно было, как хрустел весь корпус дирижабля.

Леруа слышал в коридоре, внутри корабля, этот хруст. Ему казалось, что корабль сейчас поломается, и они все камнем упадут в море. Но вот какой-то выход вбок. Географ бросился туда и очутился на внешнем балкончике с перилами. Он уцепился за них, чтоб не упасть. Ветер несся мимо корабля и трепал какие-то странные брезентовые чехлы, висевшие на гладком никелированном пруте над площадкою балкона. От них шли веревки к корзинам в пол человеческого роста, стоявшим тут же на балконе.

– Нет, это не то, – решил Леруа и пустился по коридору дальше.

Вот опять проход направо и налево. Оттуда резко доносился треск мотора. Леруа пошел по узкому мостику и оказался над входом в каюту. Из нее виден был электрический свет. Кругом был мутный мрак, и Леруа казалось, что эта каютка одна несется в пространстве, в необъятном пространстве, наполненном этим густым мутным туманом. А внутри свет и уверенная работа мотора, как будто это было на фабрике в спокойном городе на земле! Леруа спустился внутрь.

Один механик заботливо щупал цилиндры мотора, другой смотрел на циферблат, на котором Леруа успел прочесть:

«Оборотов в минуту 1800».

Электрические лампочки ярко освещали внутренность каюты. В углу географ заметил еще одного механика, который что-то кричал по телефону. Эти люди улыбнулись и закивали головами, приветствуя Леруа.

«Никакого волнения и беспокойства! – думал Леруа. – Они не понимают положения». Говорить было невозможно – так ревел мотор. Леруа вынул записную книжку и написал:

«Ураган, он отказывается спуститься».

Один из механиков прочел, взял карандаш из рук Леруа и написал:

«Значит, так надо».

Леруа выбрался снова в коридор и побежал назад к своим. Дирижабль теперь почти совсем не качало, и не слышно было свиста ветра.

Вот она, лесенка вниз, в каюту управления. И здесь уже горело электричество.

Лантье стоял над креслом, в котором сидел Жамен. Отчеканивая каждое слово, инженер говорил:

– Больше не спускайтесь! Держитесь теперь середины потока, по бокам его воздуховороты, как по берегам быстрой реки.

Жамен весь как-то съежился. Он виноватыми глазами смотрел на Лантье и повторял:

– Да, да, я понимаю вас.

– Остановите машины, не тратьте бензина, он пригодится, – сказал Лантье.

Жамен покорно взял трубку телефона, нажал кнопку и сказал:

– Все машины стоп!

Почти мгновенно замолк шум винтов.

– Идемте! – сказал Лантье, заметив появившегося Леруа.

– Что это? – спросил географ, когда они вышли.

– Он, кажется, струсил и поджал хвост. Смотрите, какой он стал смирный!

Лантье открыл дверь направо и вошел в телеграфную.

– Эйфелева башня [43] все время нам передает телеграммы, – сказал телеграфист и пододвинул бумажки.

Лантье прочел:

«1 ч. 20 м. Париж.

Спускайтесь, ждем урагана с запада».

«1 ч. 25 м. Марсель.

Свирепый шторм с северо-запада. Целы ли вы?»

«1 ч. 28 м. Тулон.

Куда выслать крейсер?

Начальник военного порта».

«1 ч. 40 м. Париж.

Телеграфируй, жив ли?

Луиза Жамен».

«2 ч. 10 м. Марсель.

Старайтесь достичь северных берегов Африки.

Заведующий метеорологической станцией».

Лантье сказал:

– Телеграфируйте в Париж: все целы, несемся с ураганом. Корабль невредим.

Телеграфист передвигал какой-то рычаг в аппарате и напряженно слушал. На голову его была надета широкая пружина, кончавшаяся на ушах слуховыми телефонными трубками.

– Подают с моря… – сказал он, и Леруа читал из-под его руки.

Телеграмма была по-французски:

«Нас тоже несет ураганом. Итальянский пароход «Варезе». Штормуем на высоте Сицилии. Знаем, что никто не может нам помочь. Держитесь, товарищи, в воздухе. Где вы?»

– Ответьте, что нас несет к Абиссинии, – сказал Лантье и вышел с географом.

Профессор гладил Рене по голове, когда вошли географ и Лантье.

– Как дела? – спросил профессор Арно.

– Пока несет километров по двести в час, должно быть, к Абиссинии, – сказал Лантье.

Но в это время новым ударом ветра снизу подняло корабль, и опять этот страшный хруст корпуса заставил содрогнуться Рене.

– Лантье, Лантье! – молил бедняга. – Из чего он, корабль, из чего?

– Внутри корпуса целая сетка из тонких алюминиевых пластинок, они склепаны в целый скелет, и все это обтянуто оболочкой из особой материи… – объяснил инженер.

– Это может…

Рене не договорил. В уме его рисовалось, как весь корабль обращается в груду мелких пластинок, хрупких, как алюминиевые ложки, нелепой тряпкой обвисает вся оболочка, и все они вместе, с этим электричеством и машинами, камнем летят в пропасть…

Он не мог выносить дольше этой мысли. Земля, земля! Какая угодно, хоть сейчас броситься в окно, хоть мертвым прилететь на твердую почву.