Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

• злоупотребление служебным положением;

• вымогательство и мошенничество;

• незаконные операции с драгоценными металлами в крупных размерах.

За такой перечень преступлений Аркадия Петровича ожидал расстрел без всяких надежд на смягчение приговора.

Естественно, что по заявлению Терского был произведен розыск. Он выявил ряд странных обстоятельств.

1. Автор доноса находился в ДОПРе (доме предварительного заключения), где ожидал суда. Его обвиняли в давних связях с Соловьевым.

2. Свои показания, изложенные в доносе, Терский в ходе официальной проверки подтвердить отказался.

3. Показания Терского, полученные Виттенбергом, были доставлены на Почтовую улицу, 4, где в Красноярске располагалось ГПУ.

Товарищ Виттенберг не был следователем милиции, работником прокуратуры или сотрудником городского суда Красноярска.

По званию Виттенберг был ротным. Фактически командовал взводом в 36 человек. Взвод стоял неподалеку от Ужура и входил в состав второго Ачинско-Минусинского боерайона. Иными словами, Виттенберг был подчиненный Голикова. Строевой пехотный командир, он никаких официальных полномочий на посещение мест заключения и ведение допросов подследственных не имел.

Однако в дом предварительного заключения он проник, протокол допроса казака Терского составил и в губГПУ обстоятельное заявление передал. Ротный командир написал донос на своего непосредственного начальника.

Понятно, что Виттенберг сумел это осуществить, имея полную поддержку со стороны более высокого начальника, командира 6-го Сибсводотряда Кудрявцева.

Виттенберг был настолько уверен, что судьба Голикова решена, а их с Кудрявцевым проделка останется безнаказанной, что потребовал от руководства губГПУ расстрелять комбата Голикова.

Оба негодяя рассчитывали на то, что «солдаты Дзержинского» сохранят «тайну переписки».

Настоятельное требование Виттенберга вкупе с Кудрявцевым как можно быстрее расстрелять Голикова выдавало помыслы организаторов затеи. В губернских штабе ЧОН и управлении ГПУ все сильнее воцарялся дух джеклондоновского Клондайка, то есть ожидания сказочного богатства, которого могло хватить на всех…

Хотя предварительные переговоры Голикова с атаманом держались в строжайшем секрете, уже многие командиры знали: капитуляция Соловьева близка. Атаман, который почти три года не хотел ни с кем общаться, заявлял теперь, что готов к переговорам, но желает иметь дело только с Аркадием Петровичем Голиковым.

Мало того, Голиков подсказал безошибочный ход для спокойного ведения переговоров с мятежным и капризным атаманом. Комбат посоветовал дать гарантии неприкосновенности Соловьеву на время официальных встреч. Голиков вплотную подвел командование губернскими частями особого назначения и все губернское руководство к близкой победе.

Начальство это понимало. Оно высоко оценило блестящий ход. Было готово им воспользоваться. Но только без Голикова… Какоулин и другие командиры не желали, чтобы в Москве думали (и окончательно в этом убедились!), что поворот в сторону близкой победы произошел с помощью восемнадцатилетнего мальчишки. Местные полководцы желали выглядеть победителями сами. Якобы без помощи посланца Москвы. Оставалось только неясным, почему они упорно воздерживались от столь блестящих успехов до приезда Аркадия Петровича.

Пока что Соловьев дал согласие начать предварительные знакомства и переговоры с участием представителя штаба ЧОН губернии. Обе стороны условились вести неформальные встречи в ожидании «охранной грамоты» из Москвы. Соловьев на этом этапе бесед и встреч уже ничего не опасался. Он понял: пока все ценности лежат у него в тайниках, никакая опасность во время переговоров ему не грозит… Он, Ванька Соловьев, теперь очень дорого стоил…

Но те же богатства начинали кружить головы чоновским командирам. Несмотря на донос о том, будто Голиков отобрал у Терского 50 золотых монет, все четко знали: ни одна золотая песчинка из сокровищ Соловьева, если они окажутся в руках этого мальчишки с несговорчивыми глазами, в чужих карманах не осядет. Все до последнего пятака, догадывалось начальство, ляжет в сейфы Красноярского госбанка.

Тогда была предпринята самая циничная попытка ликвидировать Голикова руками чекистов.

В Красноярск, в губЧОН, поступила телеграмма из деревни Чёбаки. В ней сообщалось, что отряд Голикова творит бесчинства. Подпись: «Усть-Фыркальский зампредисполкома Коков».

Телеграмма вызвала переполох. Вероятно, последовал начальственный запрос, командованию требовались подробности, фамилии пострадавших, общее число жертв. Ответ пришел из поселка Шира.

«Разъяснение телеграммы волисполкома… На основании запроса начбоерайона-2 тов. Голикова считаем нужным сообщить, что таковая была составлена со слов делопроизводителя сельсовета Божье Озеро. На проверку оказалась полным вымыслом, за что волисполкома просит извинения у тов. Голикова… Предволисполкома Цыцикар, зампредволисполкома Коков».

Следом в Красноярск поступила третья депеша: «Начальнику частей особого назначения из Чебаков.

Адрес губЧОНа со станции Шира… на Ваше имя подана телеграмма от имени Усть-Фыркальского волисполкома якобы опровержение телеграммы своей за № 517. Волисполком такой телеграммы не подавал. Подал ее комбат Голиков, совершив подлог… Усть-Фыркальский предволисполкома Коков».

Подробностей инцидента, имен пострадавших, сведений, кто какой понес ущерб, в телеграммах по-прежнему не было.

Неизвестно, успел ли кто допросить Кокова. Но некоторое время спустя в Красноярск поступило еще одно сообщение: будто бы Соловьев совершил налет. Заместитель председателя волисполкома Коков убит.

В чем состояла подлинная роль Кокова в этой истории, участвовал ли в переписке он сам или было использовано его имя, кто убил Кокова на самом деле, неясно и сегодня.

После гибели Кокова провокации продолжались. Не исключаю, что их задумывало и претворяло в жизнь непосредственное начальство Голикова. Об этом свидетельствует еще один инцидент.

Напоминаю, что Аркадий Петрович подчинялся Кудрявцеву, командиру 6-го Сводного сибирского отряда. Кудрявцев уехал в отпуск. Своим заместителем оставил комбата Ногина.

Ногин получил телеграмму за подписью некоего Бокова, помощника председателя исполкома одного селения: «Грабежи, издевательства красноармейцев над населением переходят границы. Начбоеучастка-2 Голиков вчера приезжал по делу сам… Материалы о произведенных грабежах, порках и расстрелах мною собраны».

Ногин потребовал от Голикова: «… немедленно дайте полное объяснение».

Голиков ответил: «В ответ на Вашу телеграмму могу сообщить пока только следующее: помимо того, что она составлена, очевидно, умышленно безграмотно и преувеличена до предела возможности, не указаны ни числа, ни время, ни кем именно грабилось (население. — Б. К.)».

Обвинение опять оказалось ложным.

Но в этой переписке любопытна еще одна подробность. Ногин задумал подстроить Голикову собственную ловушку. Ногин прислал в его отряд, который состоял из 41 молодого мужика… юную сотрудницу, якобы для использования в качестве разведчицы. Сама идея была безмозглой. На территории Хакасии любое славянское лицо бросалось в глаза. Но замысел командира отряда заключался в том, чтобы использовать присутствие сотрудницы для последующего обвинения Голикова в «нетоварищеском отношении к женщине». Это должно было стать поводом для разбирательства «на административной почве». «Товарищи по оружию» мечтали убрать Голикова. Любой ценой.

Аркадий Петрович ответил Ногину: «Одновременно с сим высылаю Вам обратно присланную мне сотрудницу. Советую впредь мне такого добра не присылать, а данный случай рассматриваю как явную насмешку… над элементарными правилами агентразведки…»[137]

Но своей цели эти странные, бестолковые, провокационные телеграммы достигли.

Все депеши были перехвачены. Копии секретных телеграмм, адресованных в штаб ЧОН Енисейской губернии, оказались на столе начальника губернского управления ГПУ Щербака. Вполне вероятно, что в другое время они бы мало заинтересовали грозного чекиста. Криминальная обстановка в губернии была катастрофической. Милиция не справлялась. В помощь ей подключенное ГПУ не справлялось тоже.

Но в телеграммах среди умышленно запутанных слов настойчиво мелькала фамилия «Голиков», на которого давно и регулярно поступал такой же запутанный и витиеватый компромат в ГПУ. А Щербак и его сотрудники хорошо помнили уничижительные суждения Голикова о своей разведдеятельности, изложенные в докладной записке в штаб ЧОН.