Северный Удел - А. Кокоулин

Я кричал и рычал, и звал всех по именам. Вина терзала меня, боль терзала меня. А смерть удивленно скалилась издалека и не понимала, почему я все еще живой.

Я и сам не понимал.

Вокруг пустота, а я жив. В памяти лица, слова, улыбки. Дорогие, знакомые, близкие.

Отец отворачивался и утирал глаза. Но молчал, только пальцы его тискали мою руку. Потом я выдохся. Выскулил, выревел все. Солью напитал виски. Все, сказал себе, все, хватит, вернуть никого нельзя, а остановить еще можно.

Значит, встану и остановлю.

— Помоги мне сесть, — попросил я отца.

— Эх, — вздохнул он, — вечно ты куда-то спешишь.

Оказалось, что мы находимся в небольшом, обшитом досками коробе под складом. Когда отец прислонил меня к стене, от макушки до низкого потолка не смогла бы пройти и ладонь. Короб узким ходом тянулся в сторону реки, и в темноте были слышны ее бурление и плеск волн. Огонь свечи все время тянуло туда.

— Это еще при твоем деде сделали, — сказал отец, чуть подсветив дальний угол, в котором обнаружились несколько бочонков. — Был у него управляющий. В устье на островах били нерпу, жир закатывали, а тот оформил при верфи тайничок. Жир, видишь ли, считался чудодейственным.

Я мазнул ладонью по груди.

— Этот?

— Этот, — отец прислонился к стене рядом. — Хочешь?

Он протянул мне несколько полосок вяленого мяса. Я взял. Несколько минут мы жевали полоски, запивая водой из отцовской фляжки.

Мне пришло в голову, что он неплохо подготовился. Запасы, возможно, делал Майтус, еще до того, как поехал встречать меня.

— Почему ты здесь? — спросил я.

Отец хмыкнул.

— Здесь я решил ждать тебя и армию. Дождался только тебя. Армию ты умудрился растерять по дороге.

— Поместье разгромили, — сказал я.

— Я догадываюсь, — кивнул отец.

— И не будет никакой армии.

— Значит, этот мир закончится и начнется новый.

Мне подумалось, что в новом мире вряд ли найдется место Кольваро. И вообще высоким фамилиям. Новая сила как новая метла.

— Как ты сбежал?

— Помнишь, рядом с поместьем была заводь? Один из моих рыбаков ждал меня там. Потом отвез сюда.

— Нет, из своего крыла.

— А-а, это пустое, — подтянув ноги, отец обхватил руками колени. — Со смерти Полякова-Имре я уже готовился к нападению. Вспоил кровью виверну. Наделал големов. Чтобы Анна ничего не заподозрила, стого-настрого запретил кому-либо входить в свою половину. И отпустил ее с дочерью к Готтардам на два дня. Дождался, вытравил всю кровь. О тебе, прости, вспомнил в последний момент, подумал, что если…

Он вздохнул и с тоской оглядел короб.

— Я подумал, что тебе будет по зубам эта задача. Что если я умру, мой сын обязательно отыщет убийц. Разве я что-либо понимал тогда?

Мне вспомнились строчки из письма.

— Почему ты написал, что я могу доверять только Майтусу?

— Потому что изначальная кровь может превратить во врага любого человека, кроме того, которого ты чувствуешь как самого себя. Я хотел, чтобы ты был настороже.

— Изначальная? Если ты про «пустую» кровь, то она превращает только низкокровных.

— Вот как… — отец задумчиво покачал головой. — Значит, я не так перевел. Стал бояться всех вокруг. Особенно незнакомых гостей. Их почему-то в это лето было очень много.

Он умолк, прислушиваясь, и прополз на коленях мимо меня во тьму.

Что-то стукнуло, сдвигаясь. Дымный луч дневного света упал на доски. Аски Кольваро быстро приник к нему глазом.

— Лошади, — с облегчением произнес он, вновь закрывая отверстие. — Здесь подрыто и видно дорогу. Лошади ходят.

— Отец, — произнес я, и Аски Кольваро застыл передо мной.

Огонь свечи сделал всколоченные волосы похожими на языки пламени.

— Отец, что ты переводил? Расскажи мне, откуда все пошло. Ты знаешь? Что за Ша-Лангхма?

Отец вздрогнул.

— Ша-Лангхма — Северная Часть, — прошептал он. — В противовес Ша-Сейхон — Южной Части.

— Части чего?

— Бога.

Несколько секунд я переваривал сказанное.

— Отец, в богов верят в Европе. В Инданне божественными считают наших предков. В империи же верят в кровь, государя-императора и благодать.

— Да, так и нужно, — отрешенно сказал отец. — А еще мы верим в Ночь Падения.

— Это с младших классов гимназии…

— Да-да! — горячо заговорил отец, поблескивая глазами. — Пятнадцать тысяч лет назад разлилась Благодать, образовав семь фамилий… Я должен сказать тебе, — наклонившись, задышал он, — что это не сказки, нет, не сказки…

В голове моей всплыла аптека, внук Йожефа Чички, уныло листающий учебник истории.

— А что тогда?

— Правда, — сказал отец.

Год назад, может, чуть больше, к нему зашел один из тех человечков, с которыми приходится иметь дело всякому исследователю, не имеющему возможности самому заниматься раскопками. Человечек был знаком с людьми довольно мутных профессий, в том числе с потрошителями древних усыпальниц и склепов и, собственно, представлял из себя посредника между ними и возможными покупателями редких вещиц.

Говорил он тихо, все время боясь, что его подслушивают, и поэтому Аски Кольваро не сразу понял, что ему предлагают за баснословную сумму в тысячу золотых рублей.

Под столицей, где-то на месте одного из старых городищ, оказывается раскопали схрон времен Волоера. В самом схроне ничего, сундуки с рухлядью, все источенные жучками, да пара пищалей, тоже сгнивших. А вот ниже, под плитами в незаметном углу — тайник, да такой узкий, что не всякий ребенок пролезет. В тайнике — кости, клочки платья и шкатулка. То ли содержали в нем кого-то, то ли человек сам в нем прятался.

Но не это главное.

«Вам, — сказал человечек, — как известному энтузиасту и истинному любителю древнего языка, я первому показываю этот документ. Учтите мое к вам расположение».

Он извлек из чемодана, который принес с собой, стеклянные пластинки. Желтоватые листки текста были заключены между ними.

«Слишком хрупкая бумага», — пояснил человечек.

Всего страниц было три, и, едва бросив взгляд на них, Аски Кольваро уверился, что действительно имеет дело с чем-то исключительным.

Первая страница, судя по строгости и убористости знаков, представляла собой переписку какого-то древнего текста, вторая — попытку перевода его же на более современный язык, а третья, хуже всего сохранившаяся, содержала некий отвлеченный комментарий, написанный едва ли не кровью.

Тысяча золотых рублей не показалась чем-то запредельным.

Сейфы в библиотеке и в спальне Анны-Матильды лишились сбережений, а человечек покинул поместье со стойким убеждением, что прогадал.

Ночь Аски Кольваро не спал.

Стеклянные пластинки лежали на широком столе, манили, терзали душу, но сразу за них он браться не стал. Приготовил бумагу, разложил дневники, очинил перья, смешал чернила с кровью. При расшифровке текста осторожность не помешает. Расставил свечи.